|
***
- Было бы лучше для всех, если бы ты, мон ами, поменьше забивал себе голову глупостями, - Томек Богучевский снисходительно глядел на Платона поверх газетного листа.
На квартире полковника фон Тильзина как-то сам собой образовался клуб. Полковник держал открытый стол для офицеров своего полка и некоторых друзей. Здесь безбоязненно можно было поговорить о таких материях, о которых в других местах и думать опасно. Безбоязненно, да. Но все же осторожность соблюдать и здесь не помешает некоторую. Время сейчас такое, что ни в ком нельзя быть до конца уверенным. Нынешний император очень уж внимателен после известных всем событий к слухам, а тем паче доносам о таких вот кружках
- Да поймите же вы! Нельзя ждать! Долгие ожидания только мешают исполнению планов! Они…
- О, господи! – Томек скомкал несчастные «Ведомости» и раздраженно их отбросил, - Платон, ты же разумный человек и осторожный, когда надо. Был, по крайней мере ранее, скажи ты мне, наконец, что с тобой произошло? Какая собака бешенная тебя укусила?
- Ты знаешь какая, - нахмурился Платон.
- Брось, - хохотнул Томек, он не умел долго находится в одном расположении духа, и сердился, как и радовался не долее трех минут кряду, - наш царственный Барбос не кусается, если ему на хвост не наступать, хотя лает, признаю громко и заливисто.
- Еще как кусается! – Платон, в отличии от приятеля, если уж избирал для себя какую-то линию поведения, то столкнуть его с этой линии было уже никому не под силу.
- Ты знаешь, - Томек налил себе из графина слабенького винца, которое местный трактирщик называл почему-то Мальвазией, - Константина Павловича тоже на дух не переношу, но еще ни разу не было, чтобы он кого-то по собственной воле в Петербург отослал по политическому делу. Если прямое распоряжение приходит – это уже другая петрушка, да и то он все время волынит с подписанием бумаг. А если ему приходит донос от кого-то из здешних мерзавцев, то чаще всего дело мирно почиет под сукном. У меня вообще подозрение есть, что больше всего на хвост ему именно младший братец и наступил царственной ножкой. Узнать бы как было все, - Томек мечтательно улыбнулся, - однажды, еще до декабрьских событий, я был в канцелярии наместника и слышал, как за дверью наш распекал другого своего брата – Михаила, который тогда почем зря из Петербурга в Варшаву мотался, заодно уж высказал и все, что о Николае думает, я некоторые выражения даже в книжечку особую занес после.
- И что же? Теперь ему за крепкое словцо в адрес младшего брата простить все надо?
- Не преувеличивай. Прощением у нас кзензы заведуют а не офицеры, а только с умом действовать надо, даже если терпеть невмочь от обиды.
- Не все так могут, как ты винцо попивать, да праздные разговоры вести, когда…
- Платон, лучше не договаривай, - пан Богучевский вновь нахмурился, - а то я вынужден буду сказать, отчего при тебе только праздные разговоры и ведутся.
- И отчего же, позволь узнать, - Платон сцепил пальцы и подался вперед.
- Оттого…, - Томек уже не раз проклинал свою несдержанность, по милости которой, ему самому мало что доверяли, но если уж начал, нельзя промолчать, а то Толстой способен обидеться всерьез, а это могло кончиться поединком, впрочем, дело могло дойти до дуэли и после правдивого ответа, - оттого, что тебе дела нет до Польши, ты тут чужой. А на Константина злобишься из-за жены. Все знают, что еще совсем недавно ты его чуть ли не боготворил.
- Ты не прав, - Платон с трудом подавил жгучую волну гнева, которая зародилась в середине груди и грозила выплеснутся наружу в любой момент, - еще одно слово о моей жене и я буду вынужден предпринять меры.
Какие бы отношения не были у него нынче с женой, никто не имеет права оскорбительно о ней отзываться. А считать, что он ревнует к Великому князю Константину Павловичу, значит огульно подозревать Лизу в связи с его высочеством. И никто не смеет! Никто! Сам Платон, в глубине души был уверен, что Лиза чиста перед ним, какие бы доказательства ее слишком уж близкого общения с князем он не получал, но его смертельно обижало то, что Лиза постоянно ему, своему мужу, перечила. Сначала, когда он хвалил Константина, она его ругала, только он изменил свое мнение – и она немедленно взяла противоположную сторону! Что за наказание!
- Уверяю тебя, что исчезновение моей симпатии к Великому князю произошло оттого, что я насмотрелся на его способ управления Польшей достаточно. А мне небезразлична ее судьба. Моя мать была полячкой, здесь моя земля, моя родина.
- Прости, но… ты сам не поляк и тебе не понять все то, что здесь происходит. Погоди, - Томек остановил готового вскочить Платона, - я сейчас говорю не от себя лично, тут многие так считают. Пока к тебе относятся настороженно, и ты должен согласится, что это разумно.
- Хорошо, что есть люди, вроде Збышека, которые умеют разбираться в людях и их мотивах! Он, вот, к примеру, мне доверяет, окончательно оскорбился Платон и от настоящего дела не устраняет, наоборот просил меня о помощи! И я, конечно же, сделал все от меня зависящее, что бы ему помочь и письма дал к моим друзьям.
Томек побледнел.
- Постой, какой-такой Збышек? Качиньский?! Да он же… он же…
Пан Богучинский схватился за голову. Иногда излишняя осторожность и скрытность могут обернуться большой бедой.
- Он же предатель!
_________________ Третье тысячелетие наступило. Увы, на те же грабли... 
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
)
