Адъютанты любви

Девочки! Спасибо!
Поищите, пожалуйста описание кофеен, военного лагеря - ну и т.д.

Вот здесь немножко про кофейни и рестораны
Но, кажись, первые кофейни в Петербурге появились после войны 1812 года.

Горько!

Обычай пить кофе Петр I ввел указом, повелев поить гостей не только чаем, к которому худо-бедно уже привыкли. Да ради бога, – несколько поспешно сказали предприниматели. В 1720 году открылся первый кофейный дом "Четыре фрегата", поначалу предлагавший довольно-таки мерзкий кофе: присвоить чужие технологии было неоткуда.
Сперва основными потребителями были иностранцы: местные жители побаивалась незнакомых напитков. Но, в конце концов, петербуржцы по царскому велению распробовали заморскую горечь, что значительно повысило торговую культуру первой кофейни.
Через пару лет кофе из заморской диковинки со специфическим вкусом превратился культовую фенечку и заодно мерило состоятельности граждан.
Люди победнее пили смесь кофе с цикорием, поддерживая отечественного производителя: в Ростове как раз открылась цикорная фабрика. Народ побогаче покупал только натуральный продукт – бразильский и аравийский.
Появились и гурманы: для них приберегали специально выдержанные кофейные зерна особенно сильного и приятного аромата.
Особенно любить "испить кофию" прекрасные петербурженки. В те непростые времена кофе величали не иначе как "вино для женщин".
Так или иначе, широкий спрос породил предложение. В 1732 году появился Голландский кофейный дом. Еще через год на Английской набережной, где компактно проживала колония англичан, выросла очередная кофейня.
В конце XVIII века в Санкт-Петербурге появились первые иностранные кофейные дома, которые открывали французы, сбежавшие в Россию после революции 1789 года. Они отличались от российских аналогов чисто французским шармом и потрясающими – по тем временам – десертами. Так Россия узнала, что от кофе можно получать два удовольствия сразу. Кстати, вплоть до XIX века ввоз кофе в Россию преобладал над ввозом чая. И цены на него были куда ниже…
В 1826 году архитектор Росси перестроил грот в Летнем саду в "Кофейный домик". К 1863 году в Петербурге работало около полудюжины маленьких кофеен, занимавших полуподвальные помещения. В этих заведениях тусовалась тогдашняя молодежь, привлеченная низкими ценами – 5 копеек за чашку кофе (чуть дороже, чем билет на конку).

Париж для бедных

К середине XVIII века трактиры на некоторое время превратились в заведения низкого уровня. Их место заняли заведения по имени герберги. Герберги были учреждениями для чистой публики, "подлые" и солдатство не имели право входить в герберги и даже за свои деньги требовать того, что в них продавалось.
К концу XVIII века герберги активно потеснили французские рестораны, основанные сбежавшими от революции 1789 года парижанами. Французы-ресторанщики, идейные братья Брийа-Саварена, не умели готовить дешево и радовались каждому гостю, который был бы в состоянии заплатить 3-4 рубля за обед. При ежемесячном доходе рабочего в 8-10 рублей и среднем количестве детей в семье от пяти штук, ненужная публика отсекалась сама собой.
Во многих мемуарах очевидцы с восторгом вспоминали популярные блюда – жаркое, лососину, паштеты, соусы (все это – с роскошными французскими названиями). Крепких напитков в ресторанах не было: скуповатые французы, быстро познакомившиеся с неадекватной реакцией россиян на водку, не хотели ремонтировать свои заведения по пять раз на дню. И быстренько начали пропагандировать свой этикет. Это было ново, а потому интересно. Потребители, стесняясь, держали руки под чистой скатертью и с восторгом познавали неизведанное – капали наперсточек ликера в кофе, пили красное вино с мясом, белое – с рыбкой и непривычными морскими козявками… Перекатывали в крепких ладонях бокал с пятьюдесятью граммами коньяка, повторяя за картавым мертдотелем заклинание "мон дье, кель шарм, просто манифик". Короче, гости чувствовали себя настоящими парижанами (остренькую парижскую штучку – гильотину – за столом старались не поминать). Нагляднее всего парижский дух чувствовался в лидерах ресторанного хит-парада: заведениях Тардифа, Пекера, Эме.
Парижская диаспора контролировала ресторанный бизнес вплоть до середины XIX века. Но сама идея ресторана легла на благодатную почву: тонкая русская душа впервые выяснила, что процесс насыщения может быть искусством.
Любопытно, что процесс знакомства был обоюдоострым: уже упомянутый гуру-гурман XIX века Жан Ансельм Брийа-Саварен в числе четырех лучших кухонь, ему известных, называл русскую.

От расцвета до заката

В первые десятилетия ХIХ века ресторации работали только утром и днем. Ужинов и ночных мероприятий еще не было. Завсегдатаи рестораций отправлялись по вечерам кутить к друзьям и знакомым.
Посетителями рестораций были юные богачи, гвардейские офицеры, иностранцы-путешественники, еще не привыкшие к русской кухне и русскому обслуживанию.
Рестораны совмещали в себе функции, как рестораций, так и кофейных домов. Соответственно, власти и акциз с них взимали по двойной ставке. Но, несмотря на это, недостатка в желающих попытать счастье в новом деле не было.

Вспомните красочную сцену в фильме Сергея Герасимова "В начале славных дел" по роману А.Толстого "Петр I":
Боярская чета, ретрограды и консерваторы, поят возвысившуюся Саньку Бровкину, ныне княгиню Волкову, кофеем. Сами эту гадость не пьют. Санька же храбро пьет и попутно ведет церемонную беседу о том, как будет с королями "минуветы танцевать". Кстати, в романе А.Толстого ретивая Санька доходит и до королей, и до минуветов. Жаль, что Герасимов не продолжил экранизацию "Петра I". Туда можно было бы и первые российские кофейни ввернуть.

Здорово! А по Персии есть что-нибудь такое?

Тока время не то

Кофе в Персии

В Персии потребление кофе укоренилось, возможно, даже раньше, чем оно распространилось на всю Аравию. Отбросив эфиопов, пытавшихся осесть в Йемене, персидские воины явно пристрастились к кофейным ягодам, что росли на деревьях, посаженных эфиопамиэтим путем ягоды, видимо, попали в Персию. История об аденском муфтии также упоминает об употреблении кофе в Персии в середине 15 века.

Очень скоро большинство крупных персидских городов могли похвастаться изящными, просторными кофейными заведениями, расположенными в самых красивых кварталах. Эти заведения славились тем, что подавали кофе быстро и «с большой учтивостью». Как правило, политические дискуссии и беспорядки, с которыми обычно связывают кафе в наши дни, в те времена бывали негромкими, ибо клиенты, главным образом, стремились к гедонистическому удовлетворению. Персидские кофейни создали себе репутацию мест, где беседуют, слушают музыку, танцуют и «все такое прочее», и даже сохранилось немало рассказов о том, как власти пытались обуздать «постыдные выходки, наблюдаемые в тех местах».

Английский путешественник рассказывает, как жена шаха проявила немало такта и поручила мулле – знатоку законов и богословия – ежедневно посещать одну особенно популярную кофейню. Его задача состояла в том, что бы садиться и забавлять клиентов учтивыми беседами о поэзии, истории и праве. Будучи человеком благоразумным, он избегал спорных политических тем и таким образом не допускал разногласий. Этого муллу всегда хорошо принимали.

Заметив такой успех, другие кофейни последовали примеру и наняли теологов либо сказителей. Эти новоявленные артисты располагались на высоком стуле в центре зала «и оттуда произносили свои речи и рассказывали сатирические истории, при этом играя небольшим жезлом и жестикулируя словно жонглеры у нас […] в Англии».

Сайт любителей кофе, где я это нарыла, дает ссылку "По материалам журнала National Geographic", а автор не указан. Вот.
http://www.coffee.ru/kaffa/?id=91&id1=271&pg=2

Вот еще немножко с пары сайтов, но тоже без авторов.

Кахвехане (кофейня) - один из незабвенных памятников иранской старины. В прошлом такие кофейни были общественным центром и достопримечательностью страны. Здесь совершали свои таинства народные рассказчики, превращая повествование в целое представление. В 17 веке они стали суфийскими центрами, местом сбора поэтов, людей искусства. Когда-то они пользовались покровительством шахов, а право открыть кофейню получал не всякий, а лишь тот, кто был рекомендован шахским двором.Шах Аббас даже позволял себе принимать в кофейне своих гостей….

Кофейни

Туристы, посещающие Иран, могут видеть в разных районах Тегерана традиционные кофейни (сегодняшняя чайхана) и рестораны, которые обслуживают гостей согласно обычаям гостеприимства, распространённым среди иранцев.

Поскольку в некоторых известных отелях иранской столицы есть подобные традиционные заведения, интересно познакомиться с их историей.

Первая в Иране кофейня появилась в период правления сефевидов в городе Казвине, по всей вероятности при шахе Тахмасбе (1523 – 1576). При шахе Аббасе Первом (1587– 1628) кофейни получили широкое распространение в городе Исфагане. Кофейня, как это явствует из самого слова, представляла собой место, где люди пили кофе. Позже, с появлением в Иране чая, после того, как иранцы стали выращивать это растение в некоторых северных районах страны, и привыкли к его вкусу, постепенно чай заменил собой в кофейнях кофе. Со второй половины 13-го века по хиджре пить чай в кофейнях вошло в обычай. Так кофейня превратилась в чайхану, однако прежнее название было в ходу ещё довольно долго. Кофейня в иранском обществе играла важную роль: там люди собирались и проводили свой досуг. Кофейня служила местом встреч, зачастую людей разных профессий, принадлежавших к разным классам общества. Постепенно те или иные кофейни стали посещать люди определённого общественного статуса или профессий. В них собирались ремесленники и деятели искусства. Люди, утомлённые повседневными заботами, часами обменивались в кофейнях мнениями по социальным, экономическим и политическим вопросам. В некоторых заведениях обсуждались сугубо профессиональные проблемы; в иных люди помогали друг другу найти работу.
По вечерам, особенно в благословенные дни рождения почитаемых мусульманами лиц, кофейни украшались. Это принято и сегодня. Люди делили друг с другом радость, до поздна читали произведения персидских классиков, в том числе рассказывали истории, выступали с лекциями. В ночи благословенного месяца Рамадана в кофейнях читались марсие (стихотворения, в которых оплакивается смерть шиитских имамов), а также рассказывались сказки и истории.

Таким образом, кофейни служили местом общения, воспитания и развития творческих способностей, а также обучения простого народа традиционной культуре и литературе. Со временем кофейни потеряли свою связь с древними традициями и стали служить местом, где люди могут подкрепиться и отдохнуть.

В Тегеране в период правления нассеридов и после них было множество кофеен.

Бенджамин, посол США в Иране с 1883 по 1885 год, в период правления Насереддин шаха пишет в своих путевых записках: “В Тегеране много чайхан. В любом районе или на любой улице Тегерана их сразу несколько. Туда приходят отдохнуть представители различных слоёв народа, но только мужчины.”

Чайханы в Тегеране в большинстве своём находятся в районе Базара и на окрестных улицах, а также в густонаселённых районах. Большинство иранских кофеен имеют дворик, открытое место для обслуживания клиентов в жаркое время суток, засаженное обычно деревьями и цветами, с бассейном в центре. Это открытое место или двор называется Багче, что означает садик чайханы. Сама чайхана обычно украшается картинами, изображающими сцены какого-либо эпического или религиозного события, например события Кербелы.

Самовар, заварной чайник, стаканчики, блюдечки и сахарниц – это те предметы, без которых не может обойтись ни одна чайхана. На обед там обычно готовят традиционные иранские блюда, например абгушт (шурпу из мяса, картошки и гороха), который варится в специальной глиняной посуде.

А это дневники голландца, который попал в Персию не от хорошей жизни. Времена ранние, Cтенька Разин, но обычаи здорово описаны. В том числе и насчет женщин.

ЯН СТРЕЙС
ТРЕТЬЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Глава XXIV

Празднование нового года. Весть из Бойнака. Другие известия. Комья огня падали с неба. Выбирают для шаха 500 красивых девушек. Купец спасает свою дочь необычным путем. Я. Я. Стрейс пишет в Смирну. Казачьего начальника привозят в Шемаху. Он должен отвезти в мешке головы трех своих товарищей. Его выпускают из тюрьмы. Пьяный грузин убивает персидского святого. Убийцу умерщвляет брат убитого. Ужасное самоубийство на свадьбе. Большой праздник памяти Хуссейна. Сильное землетрясение. Смерть и похороны ханского сына.

Марта 10-го у персов день нового года, который называется у них Науруз (Naurus) 164. Они праздновали его выстрелами из двух пушек и многих мушкетов. Всю ночь звучали 15 литавров, тромбонов, труб и других резких инструментов. Раздавались выстрелы из орудий. Хан поставил открытый стол для всей придворной челяди. То же самое сделали и горожане; желали друг другу счастья и благословения, как и у нас принято в день нового года. Это продолжается у них несколько дней, они приветливо приглашают в гости друзей и знакомых, едят и пьют самое лучшее, но наш хозяин сделал ловкий ход в этом деле и нашел повод, как бы под видом вероисповедания, а не ради скупости, сказать: он-де христианин и не хочет справлять новый год с мухаммеданами. Наши дворяне, и я вместе с ними, бегали лакомиться то к одному, то к другому персу, с твердым убеждением, что между едой и питьем мухаммедан и нашими пустыми, голодными желудками не встанет вопроса о различии в вере и не понадобится диспут, и что наш господин Богдан ни на уме, ни на языке не чувствует никакого отвращения, ибо сам домогался стать мухаммеданином. Но легко себе представить, почему он проявил себя таким добрым христианином как раз в день персидского нового года. Я посетил своего старого патрона Хаджи Байрама, где меня приветливо встретили и где я провел время весело и радостно.

21-го мы получили письмо от одного из наших, который был [263] в плену у Шамхала. Однако по неизвестной нам причине он не подписал его своим именем, и мы вообразили, что это Антон Мюнстер, шлифовщик алмазов. Из содержания было видно, что он был уверен, будто у принца в Шемахе живут два голландских хирурга, которых он весьма вежливо и покорно просил выкупить его и дать ему свободу; он обязуется, как только прибудет в Москву, честно и с благодарностью вернуть им их деньги. Хан переслал нам это письмо, но мы не могли помочь написавшему и узнали в дальнейшем, что шлифовщик алмазов пойман и отвезен рабом в Исфаган.

25-го мы получили другое письмо от Мейнерта Мейнертса, адресованное самому Богдану. Содержание этого письма совпало с предыдущим, и он сообщал уже дальше, что находится в окрестностях Дербента, где он, как кузнец по ремеслу, должен ковать клинки для своего хозяина. Вскоре он был куплен одним персом и выкуплен Яном фан-Термунде.

26-го вступили в жестокую перебранку два грузина, после чего они вскоре обнажили шпаги и рубили друг друга так, что кожа висела клочьями и оба оказались тяжело ранеными, что совершенно не озаботило нашего господина и он предоставил каждому свободу мести.

В ночь на 31-е снова почувствовали мы сильное землетрясение, сопровождавшееся громом и молнией, а также можно было видеть, как падали с неба на землю комья синего огня. Это весьма устрашающее зрелище.

1 апреля все услышали радостную новость из Тарок, что Астрахань взята войсками его царского величеств, и что несколько тысяч восставших казаков были убиты 165, но так как нас часто обманывали подобными лживыми известиями, то мы сомневались, правда ли это.

2-го обошли и осмотрели всех девушек, вплоть до двухлетних детей в городе Шемахе и всех окрестных деревнях, чтобы отобрать некоторых из них в жены хану. Осмотр касался как христиан, так и нехристиан и был проведен по всему королевству. Королевские чиновники и слуги избрали из всех пятьсот наилучших красавиц, которые тогда же были посланы ко двору. Осмотр происходил таким образом: было объявлено по приказу шаха, что каждый должен явиться в определенное время со своими детьми, дочерьми, в возрасте от двух до семнадцати лет, к тому месту, где он значится и приписан. После первого и последнего осмотра избранных [264] девушек посылали из всех местностей в Шемаху, столицу Мидии. Здесь можно было видеть, как прибывали подавленные горем родители с их невинными детьми, чтобы передать их в жены или наложницы царя и никогда больше их не увидеть. Богатые среди них были так же несчастны, как бедные; где только ни находился красивый ребенок, его забирали, не считаясь с положением лица. Я знал девушку в городе, дочь влиятельного богатого купца, которая вступила уже в зрелый возраст, и один молодой человек сватался к ней, но отец не соглашался на свадьбу. Но как только до него дошли слухи об осмотре, то он решил, к великой радости молодого человека, что лучше отдать ее ему в жены, нежели позволить увести, и позволил ему вскоре переспать с нею, после чего она была оставлена в покое королевскими, чиновниками, которые не смели доставить никого, кроме подлинных девушек. Она была чрезвычайно красива, вследствие чего сразу бросилась им в глаза и была потребована к ним, на что им сообщили, как обстоит дело с ее девственностью; этим известием осматривающие чиновники не удовлетворились и не успокоились, пока дочь сама не подтвердила этого верной клятвой. После последнего осмотра избранных запирают в домики, которые носит на себе верблюд по одному с каждой стороны, и отвозят в Исфаган, где взрослых девушек отправляют в женские комнаты, а детей заботливо растят воспитательницы и няни. Отъезд в Исфаган сопровождался жалобными криками родителей всех национальностей: христиан, иудеев, мухаммедан, язычников, богатых и бедных. Однако большая часть бедных людей нисколько не была опечалена, а скорее считала себя осчастливленной, видя своих детей в таком почете. Они пели и ликовали; ибо возлагали надежду, что через некоторое время благодаря этому они выдвинутся и займут достойное место. Когда наступил день, назначенный для отъезда и зазвучали трубы, весь караван собрался и потянулся в Исфаган огромным лагерем или войском, окруженный со всех сторон знатными всадниками.

Тем временем у меня возникли большие сомнения в том, что я добуду себе здесь свободу, и поэтому я стал искать помощи добрых друзей. Я написал два письма: одно консулу в Смирну, другое дворянину Джакомо Моливес, купцу и коммерсанту из Ливорно, с покорнейшей просьбой к обоим позаботиться о том, чтобы мои письма действительно дошли до Голландии, ибо я нахожусь в Шемахе в жалкой неволе и не могу послать письма Каспийским морем [265] через Россию, и поэтому настоятельная нужда побуждает меня послать через эти страны.

9-го у нас был сильный ливень, сопровождавшийся ужасным громом и молнией, и ветер был столь жесток, что все дрожало и сотрясалось.

В этот день женщины ходили на кладбище молиться в память умерших родственников и друзей.

10-го персы снова справляли праздник, во время которого они веселились под звуки литавр, труб, тромбонов и других духовых инструментов.

11 апреля привезли в Шемаху видного казачьего начальника. Он был отправлен вместе с тремя другими послами к принцу Булату, князю черкесских татар, чтобы склонить его придти с войском на помощь их господину, Степану Разину, за что тот не только пощадит его самого и страну, но и вознаградит богатыми дарами и подарками 166. Принц почел себя настолько оскорбленным таким посольством и предложением, что тотчас же обезглавил троих послов и выбросил их тела орлам и воронам. Головы их он велел набальзамировать и положить в мешок и принудил оставшегося в живых четвертого положить мешок на коня и отвезти шаху. Этого казака или; вернее, русского, перешедшего к казакам, я довольно хорошо знавал в Астрахани. Он сидел на буланой лошади, его шея и правая рука были подтянуты кверху, так что он все время должен был смотреть вперед, на нем был желтый кафтан и в нем приметно было храброе и неустрашимое сердце. В Исфагане его бросили в ужасную тюрьму, наложив цепи и оковы на руки и ноги; но впоследствии его отпустили, ибо он открыл шаху много важных и достойных внимания дел. Два года тому назад Стенька Разин послал семерых послов к персидскому королю, чтобы попросить у шаха необходимое военное снаряжение и заключить с ним союз; но так как казаки разгромили перед тем Астрабат, Фарабад и Ленкоран, то этих послов приняли иначе, чем это принято при персидском дворе. Мы уже сообщали ранее, что шах предоставляет иноземным послам много свободы и вольностей, каковые нелегко допускаются в княжеских дворах Европы. Но так как Стеньку Разина никоим образом не признавали законным князем или господином, то еще меньше считались с его послами. Шах велел некоторых из них заковать в цепи и других с позором бросить собакам. Поэтому я весьма удивился, что Стенька в другой раз отправил туда послов. [266]

25 апреля на глазах всего народа пьяный грузин предательским и мошенническим образом заколол перса, так что тот сразу упал мертвым. Убийцу схватили на месте преступления, отвели к принцу и принесли жалобу. Тот сразу же велел передать преступника в руки ближайших родственников убитого, ибо в Персии существует обычай, по которому ни король, ни принц, ни наместник или высшие власти не имеют права наказывать виновного; но месть производится по усмотрению и расположению друзей умершего (которым его передают, чтобы они поступили с ним, как хотят), и часто случается, что, если друзья и родственники терпят нужду и лишения, можно откупиться деньгами или иными подарками; в таких случаях дело не переходит к судье. Но этому убийце не посчастливилось, ибо он ожесточил брата убитого и должен был заплатить собственной жизнью. Тот велел двум мужчинам положить убийцу к своим ногам, взял в руки кинжал и вонзил, без особых церемоний, в его грудь, сказав: убирайся, чертова собака, такой же пьяный к черту, которому ты предназначен. Затем он нанес ему еще несколько ударов, о которых убийца не расскажет, и таким образом убийство, жалоба и расправа совершились в течение трех часов.

3 мая в Шемахе произошло отвратительное кровопролитие и самоубийство посреди свадебного веселья, когда жениха во время пира охватил сильный страх и беспокойство, что, как предполагают, было вызвано принятым им сильным ядом. Как бы там ни было, но несчастный жених умер через мгновение на руках своей возлюбленной. Все тут же принялись кричать и орать, так что свадебное веселье превратилось в печаль. Мать жениха взяла большой нож и, обезумев, распорола себе живот, так что вывалились кишки и внутренности, и она упала мертвой. Сестра выбежала, неистовствуя и беснуясь из дома, срывая одежды с тела, вырывая волосы из головы, царапая лицо, груди и руки, и нельзя было себе представить, что такая нежная и слабая девушка своими собственными руками будет себя так терзать и мучить. Наконец она взбежала на высокую гору и сразу, не колеблясь, ринулась вниз и разбилась. Это грустный и печальный конец большой радости и веселья; веселое начало сменилось печальным и горестным концом.

9-го в городе Шемахе было шествие или процессия в память большого персидского святого и толкователя алькорана Хуссейна, которого Омар побил камнями или, как говорят [267] другие, умертвил стрелами. Они называют этот праздник Ашур (Aschur), что означает десять, ибо, когда Хуссейн ехал из Медины в Куфу, его целых десять дней преследовали враги 167. Хуссейн был младшим сыном великого Али, по поводу смерти которого персы проявляют большую печаль и горе. Праздник продолжается десять дней. Вначале видишь большую часть горожан, главным образом мужчин, в траурной одежде (т. е. в синем, каковой цвет употребляется ими как раз в тех случаях, когда у нас черный), к тому же они в это время не стригутся и не прикасаются бритвой к голове, хотя обычно употребляют ее каждый день. Она также соблюдают пост, живя весьма умеренно и трезво, и пьют вместо вина воду. Потом они принимаются плакать и кричать и призывают с ужасными проклятиями и пожеланиями адское пламя на убийцу их святого и продолжают это до тех пор, пока лица их те темнеют и не становятся черными. Мальчики и даже пожилые мужчины бегают по улицам с маленькими флажками и кропилами, кричат, неистовствуют и зовут, как безумные и одержимые бесом: “О, Хуссейн, Хуссейн!”. Другие сидят у дверей и входов в мечети и беспрерывно кричат: “Хуссейн, Хуссейн!”. По всему городу проносят сотни зажженных свечей. Процессия или шествие было весьма странное и необычайное, и мной овладело желание заметить все в точности, вследствие чего я не считался с сильными толчками то в голову, то в бок и не отступал. Все происходило следующим образом: шариб, или первосвященник, сопровождаемый множеством священников, шел впереди в длинном синем халате и белой чалме на голове; подобно ему были одеты и другие, но не с той роскошью. В руках у него была арабская книга, по которой он громко читал многое о деяниях и жизни умершего, что продолжалось некоторое время и наконец сменилось молчанием. Тогда начали петь или, вернее, блеять все остальные, так что отдавало в ушах, и во всем этом часто раздавалось имя Хуссейна. За ними следовали придворные, которые несли в большой толпе две четырехугольные постройки, прикрытые драгоценными балдахинами. В первом ящике, или лучше помещении, посредине стоял гроб, в нем лежал мужчина, которому они дали снотворный напиток, чтобы он проспал целых два дня без просыпу. Вокруг сидело шесть маленьких мальчиков, достаточно жалостливо разыгрывавших опечаленных. Спящий представлял убитого святого Хуссейна. Вверху на балдахинах стояли две маленькие башенки; или вышки, сделанные с большой роскошью и [268] искусством. Из одной высовывалась голова мальчика, оплакивавшего горячими слезами смерть Хуссейна. Эти домики несли двенадцать мужчин, и когда они уставали, их сменяли двенадцать других. По обеим сторонам этих сооружений шли молодые люди, совершенно нагие, голые, исключая прикрытый стыд. Они вымазались черной нефтью и осыпали себя мукой и походили на разрисованных чертей. В руках у них были алебарды, с чем они изображали убийц, другие несли в руках каменья, ударяли ими друг о друга и выли, как охотничьи собаки, когда они голодны. Я мог только предположить, что они натерли глаза бедренцом или луком, ибо они все время проливали слезы; но я легко мог заметить, что слезы их не исходили от сердца, так как когда проходили; мимо рабыни, то им вслед раздавались всякие постыдные и непотребные слова. Тем временем они прыгали, как фокусники, то направо, то налево, с диковинными телодвижениями, непрерывно бормоча о своем Хуссейне. Кроме них бежало еще шесть видных мужчин с непокрытыми головами, каждый с обнаженной саблей в руках. Эти исполняли в числе других странный и необычный танец, резали саблями друг другу головы, так что кровь текла по телу. Народ считает их великими святыми, ибо они проливают свою кровь ради Хуссейна. Я видел у некоторых более двадцати порезов, доходивших до черепа. За первым помещением несли другое, такого же размера; его несли двенадцать мужчин. В нем стоял гроб или ящик для мертвеца, на котором лежал зеленый тюрбан. Шесть мальчиков сидели вокруг, на них были зеленые тюрбаны и каждый держал в руках алькоран, по которому должен был все время читать. Затем следовал ящик, наполненный кровью, в нем сидело двое детей, головы их едва были видны. Его пронесли с довольно благозвучным пением. Наконец маленькие носилки, покрытые драгоценным сипим шелковым платьем; на них сидел юноша, читающий большую книгу, затем следовали в большом числе прекрасные персидские лошади, которых вели под уздцы знатные господа. На правом боку лошади были навешаны дамасские сабли, слева перс держал щит, защищающий грудь. Каждый перс был опоясан саблей, украшен золотом и драгоценными каменьями и тюрбаном, усыпанным несказанно дорогим жемчугом, алмазами и рубинами. Это шествие замыкала большая толпа горожан, которые хотели показаться перед другими богобоязненными, набожными и святыми. После того как процессия в полном порядке подошла к двору перед ханским дворцом и [269] водворилась тишина, вышел принц в сопровождении всею дворянства и чиновников, чтобы лично выслушать проповедь шатира, которую тот произнес с таким старанием и усердием, что у самого принца и всего народа, которого собралось несколько тысяч, потекли по щекам слезы. Он смело мог в своей проповеди врать и болтать о святости, хорошем происхождении и прекрасных делах Хуссейна. В толпе разъезжал на осле человек, сделанный из соломы, вооруженный стрелами и луком. Этот изображал убийцу Хуссейна и его возили по всему городу на позор, глумление и осмеяние. Все персы, проходившие мимо, плевали на него и желали ему с тысячами проклятий ужасную смерть и вечную пытку, ибо он погубил такого великого святого.

16-го в Шемахе снова было сильное землетрясение, разрушившее несколько домов. Наш двор до такой степени закачался, что все задрожало и заплясало, и миски попадали со стен. На следующий день шесть слуг хана опять убили человека палками. В тот же день умер сынишка хана, полугодовалый ребенок, которого 18-го предали земле с большим великолепием и почестями. Труп не лежал в гробу, а по персидскому обычаю его открытым несли на носилках несколько знатнейших дворян. Другие шли и поддерживали над ним покров небесно-голубого цвета, являющегося у них цветом траура (как у нас черный). Вслед за покойником шел сам хан, потом его сын, в возрасте 15 лет, и большое число дворов и придворных. Когда они дошли до места погребения, то опустили покойника перед домом или, вернее, маленькой часовней: сперва некоторые господа роздали милостыню бедным, потом дали большую сумму денег чистым золотом священникам за упокой души и на сохранение памяти об умершем. После этого покойника внесли внутрь и положили в красивую новую могилу, дно которой было вымощено прекрасным белым и черным мрамором и украшено зеленью. Священники приняли мертвое тело со многими поклонами и другими церемониями. Наконец хан поцеловал своего сына, а благородные дворяне — маленький камень, после чего вся толпа вернулась в том же порядке, в каком пришла, ко дворцу, что происходило в невероятной тишине и при полном соблюдении приличий. [270]

Глава XXV

Весть из Астрахани. Персидская женщина уличена в прелюбодеянии. Отец открыто убивает своего сына палочными ударами. Еще один человек гибнет таким образом. Ян фан-Термунде уезжает в Исфаган. Град величиной с куриное яйцо. Прибыли в армянский монастырь. Рыбаки перебиты ужасным образом. Неслыханное и жестокое наказание, произведенное мужем над женой, с которой он при жизни сдирает кожу, бросает ее тело воронам и прибивает кожу к стене. Большая подозрительность персов. Придворных мальчиков оскопляют. Большой невольничий рынок в Шемахе. Грузины продают своих собственных детей. Послу опять приказывают отправиться в путь.

Мая 19-го была сильная буря с таким жестоким громом и молнией, подобных которым я не испытал и не видал в Нидерландах. Сегодня мы получили достоверное известие, что Астрахань взята его царским величеством, войска мятежников разбиты и Стенька взят в плен живым 168. Великие чудеса храбрости проявили верхне- и нижненемецкие солдаты, небольшая кучка их перебила невероятно много казаков, вследствие чего они были награждены большим почетом и милостью от его царского величества, нежели русские.

20-го прибыли в Шемаху шесть борцов, которые с невероятной ловкостью боролись друг с другом, так что сотни людей смотрели на эту потеху. После представления они обошли народ с фарфоровой чашкой, чтобы собрать деньги.

21-го были схвачены персами двое дворян из посольства и закованы в цепи, ибо они имели связь с персидской женщиной. Прелюбодейку отвели к нашему господину и дали ему полное право поступить с ней по его усмотрению. Муж не только согласился бы, но был бы рад, если бы ее разрубили на тысячу кусков. Но наш господин, сам любивший предаваться блуду, почувствовал большое сожаление к этому венериному зверьку, избавил ее от наказания за измену и удовлетворил ее мужа, так что тот снова взял ее к себе, после чего заключенные дворяне были выпущены на свободу.

22-го здесь по всем улицам, на всех углах били ужаснейшим образом палками одного юношу до тех пор, пока он наконец не упал на землю. Это произошло по приказу принца и по просьбе и настоянию родного отца юноши, знатного человека в Шемахе. Причина заключалась в том, что юноша написал крайне [271] оскорбительное письмо принцу в ответ на приказ, запрещавший на третий день шествия рубиться и резаться, тот особый способ рубиться саблями, о котором мы сообщали, описывая большое празднество в честь Али. А в письме спрашивал он принца весьма язвительно: как это он так скоро сделался новым святым? Кто дал ему такой своенравный совет изменить древний и похвальный персидский обычай? Разве он не знает, что навлекает тем позор, поругание я презрение на мухаммеданство и на все королевство? Не стал ли он христианином? и т. д. И много других язвительных слов, что побудило его отца подвергнуть своего сына помянутому наказанию, дабы доказать, что он непричастен к этому делу и выше всего ставит авторитет и положение принца, и тем самым стать известным шаху. Вот поистине образ безжалостного отца, который мог бы просить за жизнь своего сына, но из пустого тщеславия и жажды для себя славы дал ему погибнуть на улице от такого тяжкого наказания.

На другой день снова перед дворцом принца семь служителей ужасным образом забили одного человека палками до смерти.

26-го мы в третий раз получили известие, что Астрахань снова занята русскими и Стенька Разин отправлен в Москву. Тем временем Ян фан-Термунде приготовился к отъезду в Исфаган и очень старался собрать большое общество, чтобы обеспечить себе свободу и безопасность в пути. 28-го он отправился в путешествие с нашим товарищем Питером Арентсом из Схефенингена и одним польским евреем, который был пойман татарами и бежал от Шамхала.

30 мая была страшная гроза, ветер, гром, молния и град величиной с куриное яйцо, что причинило большой ущерб плодам, хлебам и скоту. Эта ужасная непогода продолжалась целых два дня, после чего стало так тихо и приятно, что нельзя было желать лучшего.

6 июня с одним венецианцем, который убежал от турок, я поехал миль на пятнадцать в глубь страны, и мы прибыли в христианский, армянский монастырь, где нас весьма приветливо встретили монахи, когда узнали, что мы христиане и живем в тяжкой турецкой, татарской и персидской неволе. Мы рассказали им все, что случилось с нами, и между прочим, что Астрахань снова занята русскими, чему они сильно изумились, и потчевали нас едой и питьем, и ласково просили, чтобы мы погостили у них [272] несколько дней, что мы и сделали, пробыв еще два дня, в течение которых они с сердечной дружбой предлагали нам все, что могло, по их мнению, занять нас. Они жили в монастыре без забот и печалей, оказывая друг другу и посторонним христианское милосердие. По истечении срока мы попрощались с армянами, ибо нам нельзя было дольше отсутствовать, и отправились другой дорогой в Шемаху. Мы поднялись на высокую гору и нашли на ней глубокое озеро, судя на глаз, более трех миль в окружности. Мы увидали на дороге, не без большого страха и испуга, четырех убитых людей, у всех было перерезано горло. Насколько мы могли судить по удочкам и сетям, это были рыболовы. Это озеро богато рыбой, и рыба, пойманная в нем, считается весьма дорогой и вкусной и продается по высокой цене. У нас, правда, было желание наловить полную миску, но когда мы увидели, как рыбачили эти рыбаки, то вся душа ушла в пятки, мы забыли о рыбах и сочли за лучшее удрать без еды, нежели подвергнуться нападению висельников, благодаря чему мы гораздо скорее, чем предполагали, добрались до дома.

9 июня произошел в городе Шемахе из ряда вон выходящий, неслыханный и ужасный случай, так что у меня, хотя я накануне испытывал испуг и часто видел отвратительные убийства, волосы встали дыбом, а сердце замирает, когда я об этом вспоминаю. Один перс взял в жены польскую рабыню. Она сбежала от своего мужа из-за несогласия или отвращения и просила нашего господина схоронить ее и в подходящий момент взять ее с собой в Польшу, где у нее еще были мать, сестра и брат. Польские дворяне возымели сострадание к женщине и приняли ее в дом, и скрывали ее там в течение 14 дней, пока о том не узнал ее муж. Когда до него дошла весть, что она находится у нас, он пошел к принцу и принес жалобу, на что ему тотчас было дозволено взять обратно жену и поступить с нею по своему усмотрению. Но так как она находилась во дворе поела, откуда муж ее мог взять только с опасностью для жизни, то принц послал с ним своих слуг, чтобы ее выдали по его повелению. Когда дворяне увидали эту толпу, у них не хватило мужества отказать мужу, а еще меньше скрыть ее или помочь бежать, так что несчастную женщину передали в руки жестокого мужа или скорее палача. Злоупотребляя разрешением принца поступить с нею по своему усмотрению, он велел тем временем сколотить деревянный крест, крепко привязал к нему с помощью слуг раздетую донага жену и после жестоких [273] упреков сам — ужасное, дьявольское зверство! — содрал с нее живой кожу. Я стоял с огромной толпой перед дверью; за которой мы слышали, как жалобно плакала и стонала женщина, но ни кому в голову не приходила мысль о таком ужасном к безбожном поступке, пока мы не увидали, как этот проклятый нее выбросил на улицу освежеванное тело, которое через несколько времени выволокли в поле и отдали ордам и другим хищным птицам. Он этим все еще не удовлетворился, прибил содранную кожу к стене в своем доме, как пример и зерцало остальным женам, которых у него было двенадцать, начинавших при малейшем недовольстве этого проклятого злодея трепетать от страха и ужаса, что было и со мной, как только я видел тот дом или проходил по улице. Здесь произошла ужасная трагедия, о которой еще никогда не слыхали. Подозрительность довела жестокого палача до безумия, и хотя они самые сладострастные и невоздержанные мужчины, но все-таки требуют, чтобы их жены были честными и верными. Эта подозрительность также является причиной, почему ни одна честная женщина не выходит на улицу, оставив непокрытой какую-либо часть тела, за исключением глаз; лицо окутано шелковым или тонким бумажным платком. Женщину с непокрытой головой считают открытой блудницей. Ежели кто стучится в двери, то жена запирается в каморку, чтобы ее нельзя было увидеть, однако ее видят все без исключения рабы, отчего иногда возникает более близкое знакомство, несмотря на угрюмые взгляды и лицо мужа. Шах, принц и князья избавляют себя от такого страха и подозрения тем, что не подпускают в своим женам иных рабов, кроме оскопленных, среди которых некоторых е тем, чтобы совсем отнять у них чувственность, помимо обычного лишают уда, что происходит еще в нежном возрасте. У них есть мастера, которые умеют лечить это необычным образом и вставляют внутрь серебряную трубочку, благодаря чему они могут мочиться несколько дальше. Я собственными глазами видел таких лиц. Помимо того, что они лишены мужественности, это обычно такие безобразные и отвратительные, быки, что женщина должна испытывать долгие лишения, прежде чем у нее появится желание или она влюбится. У простых горожан и купцов очень редко бывают оскопленные рабы, не только потому, что они гораздо дороже, чем другие, но и потому, что они вялы, ленивы и неспособны к работе. И ввиду недостатка рабынь их жены часто должны прибегать к услугам рабов, и те всегда имеют возможность видеть своих [274] хозяек. Однажды случилось, что мой господин был спешно вызван к принцу и приказал мне оседлать золотым седлом его лучшую лошадь и тотчас же отвести ее к нему на рынок. По приказу своего хозяина я быстро вбежал в дом, отворил двери, чтобы взять седло из комнаты, где я к своему ужасу увидал хозяйку, стоящую голой в ванне, чтобы обмыть и очистить свое тело теплой водой. Я опасался, что она расскажет мужу и мне придется расплатиться за это зрелище, отчего я задрожал и затрясся. Но дело повернулось не так, ибо когда она увидела, что я хотел отступить, то сказала смеясь: “Войди и не огорчайся, только исполни приказание своего господина”.

10-го отправился брат нашего господина в Исфаган, чтобы пожаловаться шаху на хана за данные взаймы деньги, за которые он не платил положенных процентов.

11 июля в Шемахе был большой невольничий рынок, и на базар вывели более 500 человек: мужчин, женщин, детей, христиан и язычников, поляков, русских, грузин и черкесов. Поляки и русские были похищены дагестанскими татарами. Они берут также язычников-черкесов (ибо если они мухаммедане, то по предписанию алькорана не могут быть обращены в рабство), что является хитрым способом распространения туречины. Наоборот, язычники-черкесы храбро нападают на дагестанцев и продают их большими толпами русским. Так один волк пожирает другого, без чего татары, если бы они были объединены, оказались бы слишком сильными для персов. Грузинских детей большей частью продают их безжалостные родители, навсегда отдавая под ярмо рабства. Они в этом отношении стоят гораздо ниже диких зверей, которые по крайней мере не расстаются добровольно со своими детенышами, а эти, напротив, отдают свою плоть и кровь за деньги в тяжкую неволю. Торговля рабами и краденым или награбленным добром ведет к тому, что Шемаха и Дербент процветают, развиваются и притягивают к себе множество различных купцов. У людей, отведенных на рынок, осматривают прежде всего, как у лошадей, рот, затем их раздевают донага и ощупывают со всех сторон; но о том, насколько они сильны, судят главным образом по их суставам. Их заставляют бегать из конца в конец, принимать различные положения и позы, судя каждого по его годам, здоровью и силе. Если кто-нибудь купит раба или рабыню и в течение трех дней найдет какой-нибудь изъян или ему станет жаль отданных денег, то может в означенное время вернуть их [275] купцу, в торг не состоится. Так же обстоит и с другими товарами.

12-го явился к нашему двору калантар, ближайший человек хану, передать послу в серьезных выражениях приказ шаха, чтобы он без дальнейших отсрочек немедленно приготовился к отъезду в Польшу, на что наш господин ответил, что у него денег нет и что ему не с чем пуститься в путешествие, но как только он получит от хана деньги, принадлежащие ему по праву, то без промедления отправится в путь,

Глава XXVI

Сильная гроза. Большие комья голубого огня. Дождь, подобный великому потопу. Исчезают дома и люди. Хана жалуют еще одним халатом. Жертвы, приносимые баньянами птицам и рыбам. Богослужение персидских женщин. Разговор Я. Я. Cтрейса с ханом. Странная встреча Я. Я. Cтрейса с татарином, который его обратил в рабство. Он выходит из подневольного положения у польского посла. Сердечность и доброта его прежней хозяйки Алтин и самого патрона. Один из его товарищей освобождается из неволи.

Снова 13-го была ужасная гроза с громом и молнией, которая нанесла большой ущерб нашему дому и различным другим постройкам. Весь воздух был наполнен синим полыхающим огнем, который иногда падал большими комьями на землю и походил на расплавленную серу. Я между прочим видел, как большой ком огня упал вниз и со страшным грохотом разлетелся на куски, так что, казалось, небо и земля задрожали. Я часто слышал выстрелы больших картаун турецких укреплений на Дарданеллах, которые были основательно заряжены и ужасающе грохотали; но их еще меньше можно было сравнить с этим ударом, чем детское ружье с картауной. На землю падали брызжущие комья величиной с винный бочонок, которых я не без великого ужаса насчитал шесть. Эта непогода и огненный дождь продолжались два дня, после чего прояснилось, и воздух стал светлым и прозрачным.

15-го мы получили известие из Ардебиля от Яна фан-Термунде, который счастливо добрался туда со своим слугой Питером Арентсом из Схефенингена после многих перенесенных злоключении. На них много раз готовы были напасть разбойники, если бы коняк, или проводник, не останавливал их суровым [276] предостережением, выдавая Яна фан-Термунде за курьера, который везет письма к шаху. После такого объяснения его отпускали с миром продолжать свой путь.

В ночь на 16-е полил такой сильный дождь в Шемахе и окрестностях, что облака как бы обрушивались на землю. Вода спадала огромными ручьями с гор и разливалась так, что многие дома опрокидывались, а люди и скот тонули. Во время этого дождя ударяли и падали громовые стрелы и молнии, что вызвало ночью жалобные крики, испуг и бедствие. Каждый полагал, что наступает страшный суд.

17-го персидский король снова пожаловал хала халатом. Когда посол приблизился к загородной беседке принца, хан выехал ему навстречу на прекрасной арабской лошади, при золотом седле в уздечке, в затканной золотом одежде, в сопровождении множества дворян и другого народа, к которому причисляю себя и я. Посланник с большим почтением передал хану изготовленный из драгоценной золотой парчи жалованный халат, который тот тотчас же надел и отправился вместе с передавшим в город под звуки литавр, труб и тромбонов.

18 августа было ужасное и жестокое землетрясение, от силы и действия которого обвалились многие дома, сараи и конюшни, раздавив множество людей и скота. На другой день после этого землетрясения был сильный ветер и ливень. В этот день видел я за городом, куда пошел ненароком, более ста баньян 169, которые приносили жертву птицам поднебесным и рыбам в воде. Они распростерлись па коленях, бросали рис и бобы на землю и в воду. Баньяны не убивают никого из тех, кому дарована жизнь, даже вшей па своем теле и других насекомых, которых они, правда, ловят, но пересаживают на другое место. Когда они видят кого-нибудь, кто вышел с ружьем на охоту или с сетями ловить рыбу, то должны всегда просить, даже часто дать что-нибудь, чтобы удержать от этого и не дать причинить вреда птицам или рыбам. Они разгоняют везде, где только можно, птиц, мутят воду и стараются изо всех сил не подпускать охотников и рыболовов. Они нагибаются, подобно женщинам, перед тем, как помочиться, и осматривают, не ползет ли тут червячок или другое какое-нибудь маленькое животное, которое может пострадать от мочи, и если найдут, то поднимут и перенесут подальше на сухое место. В указанные праздники, которые бывают у них семь или восемь раз в году, они не зажигают свечей, факелов или другого огня, чтобы [277] на нем не сгорели комары, мухи и другие крылатые насекомые. Они предложили хану большую сумму денег, чтобы он запретил в тот день резать скот, но очевидно она показалась недостаточной, ибо их не удовлетворили. В остальном этот народ весьма странен, строг и суеверен. Они не должны пить из одного стакана или кувшина или есть из одной посуды с кем-нибудь, кто не их веры или секты, но охотно разрешают пользоваться их сосудами. Они всегда воздерживаются от употребления мяса и рыбы, от всего того, чему дарована или предстоит жизнь, поэтому избегают есть яйца, так же как и кур. Насколько тонка их вера, настолько они тонки, изворотливы и лукавы в торговых делах, в чем они превосходят большую часть индусов.

26-го у персов святой день и большой праздник, когда многие сотни женщин в память умерших святых или родственников совершают паломничество в горы, где приносят жертвоприношения и молятся, бьются головами, целуют гробницы и принимают другие положения, о чем я уже упоминал. Это самое большое и единственное богослужение персиянок, какое мне довелось увидеть или услышать. Они никогда не входят в церковь, и я ни разу не слышал, чтобы они молились дома или совершали какой-нибудь обряд. Они все возлагают на своих мужей, которые три раза в день, невидимому с большим усердием, молятся богу и взывают о помощи к ангелам: именно утром, в полдень и вечером” Молитва их гласит: “Хвала богу, создателю всего живого, королю страшного суда; ты властен помочь нам, и мы молимся тебе к призываем тебя! О бог на небесах! Укажи нам истинный путь, не тот, где грешные совершают страшные и тяжкие грехи, и не тот, что наполнен мерзостью и заблуждением. Аминь!”.

27-го я поднес своему бывшему патрону Хаджи Байраму маленькую галеру и корабль, над которыми я работал более трех месяцев. На корабле было сорок маленьких пушек, на 42-весельной галере — десять. Он принял это с большой благодарностью и считал, что достойнее поднести это принцу Шемахи, нежели сохранить для себя. Этот подарок весьма понравился принцу, ибо по его мнению и вкусу был весьма искусно сделан, и потому он пожелал поговорить со мной. Я недолго ждал, чтобы предстать перед ним, и как только увидел его, то почтительно склонился перед ним по персидскому обычаю. Принц спросил меня, сражаются ли такие большие корабли друг с другом? Я ответил: [278] “Да, милостивый государь, в Северном море происходят сражения с участием более трехсот таких кораблей, голландских и английских, которые храбро обстреливают друг Друга, наносят повреждения, пускают ко дну и взрывают на воздух”. Тут он спросил меня, почему христиане так враждебно относятся друг к другу? Я дал ответ: “Господин, не по какой иной причине, чем та, по которой мухаммедане воюют друг с другом и по какой персы и турки находятся в такой большой вражде, несмотря на то, что они единоверцы”. Принц обратился к Хаджи Байраму, моему старому хозяину, присутствовавшему при том, и сказал: “Это верно сказано”, после чего я повернулся и раскланялся таким же порядком, как и при приближении.

28-го у нашего посла господина Богдана украли серебряную чашу, и так как приложили большие усилия к тому, чтобы обнаружить преступника, то вора схватили, немилосердно били палками по пяткам и заковали в цепи. Он был холопом посла, грузином и его соотечественником.

31 августа, когда я прогуливался по городу, чтобы развлечься, мне неожиданно встретился один из похитивших меня людокрадов. Хотя я сильно испугался, увидав негодяя, но не стал долго ждать и схватил за шиворот висельника, который меня не узнал. У меня с собой была хорошая тяжелая узловатая палка, какую обычно носят персы, я дал ему такой сильный удар, словно собирался нанести его быку; он рухнул наземь, я дал ему еще несколько пинков так, что кровь хлынула из ушей, носа и рта, и оставил его лежать в таком виде, надеясь, что он скоро помрет. Это не прошло тихо и незаметно, тотчас же прибежали несколько персов, схватили меня и сказали: “Как ты смеешь убивать человека среди бела дня и на улице? Ты ответишь за это перед ханом”. Я громко крикнул: “Люди, это дагестанский людокрад, он отдал меня в тяжелую неволю”, и рассказал о всем происшедшем, как тот подлец обращался со мною, и что я эльчиадам, т. е. служитель при дворе польского посланника. К моему большому счастью персы, узнав об этом, отпустили меня. Оглянувшись через мгновенье, я заметил на улице от десяти до двенадцати татар, которые сразу погнались за мной, увидев, что их товарищ истекает кровью. Я, как мог, ускорил бег, помчался в табачный домик, где скрывался до тех пор, пока они не прошли мимо, после чего я отправился домой. Однако вскоре татары явились с калекой на наш двор. Мой господин спросил: что это [279] значит. Я рассказал в кратких словах, что был вынужден прибегнуть в тяжелой палке; на что тот сказал: “Поди прочь, дурак! Почему ты не убил вора, у нас не было бы шума. Ступай, выполни свое дело лучше, выставь подлецов за дверь”. Мы, слуги, не поленились угостить плетками татар и исполнили это с таким успехом, что они быстро с плачем убежали. Наполовину искалеченный татарин так быстро выздоровел от новых ударов, что теперь запрыгал лучше всех, хотя он раньше едва волочил ноги и ползал. Наш патрон не мог выслушать без смеха об этом приключении, рассказанном ему одним из дворян, заметив: “В самом деле этот голландец большой мастер”.

Между тем приблизилось время отъезда в Исфаган, почему я томился, как рыба по воде. Я покорнейше попросил моего хозяина отпустить меня на свободу, на что он наконец после долгих молений и просьб согласился, однако под тем условием, что я ему сперва возвращу деньги, за которые он меня купил. Он купил меня, как было уже сказано, за 150 абасов, а теперь должно было считаться, что он дает мне свободу даром. Но он сказал мне тайно, что если я хочу уехать, то должен поднести ему подарок, который при этом и был назначен. И так как у меня не было иного пути избавиться от этого скряги, то я занял у Людовика Фабрициуса столько денег, сколько мне было нужно. Я купил хорошую персидскую лошадь, но так как она не понравилась нашему господину, пришлось вернуть ее продавцу и купить другую, которой, как я полагал, он должен был остаться доволен, но тут было так же, как и с первой. Наконец придворный конюх указал мне на хорошую арабскую лошадь, так мне понравившуюся, что я не поскупился на деньги и купил ее у хозяина. От двух первых я не потерпел никакого убытка, ибо у персов существует обычай, что всякий живой товар, людей и скот, можно продержать три дня и затем вернуть такими же, как они были получены. После того как мой хозяин увидел лошадь (которая ему весьма полюбилась), он дал мне немедленно разрешение на отъезд, как только мне к тому представится случай.

29 октября я попрощался со своими знакомыми и благодетелями, в том числе со своим бывшим хозяином Хаджи Байрамом и его женой Алтин, которая была ко мне особенно расположена и помогала мне, когда я сильно голодал у посла, вследствие чего я счел себя весьма обязанным поблагодарить их за все оказанные благодеяния и попрощаться. Придя туда, застал я дома одну [280] госпожу Алтин, ибо остальные женщины пошли мыться в баню, что было у них каждодневной привычкой. Мой бывший хозяин также ушел из дому, отчего она меня особенно приветливо встретила. Я рассказал ей со всей присущей мне скромностью о причине моего посещения, на что она мне сказала: “Садись, Ян, садись! Муж мой вернется домой к обеду”. Она спросила меня между прочим, сколько денег дал мне мой хозяин на дорогу. Я ответил: “Ничего, госпожа, помимо того, что заставлял меня терпеть голод и ежедневно обременять вас, поглощая ваши кушанья и напитки”. “Хорошо, — сказала добрая женщина, — если он не дал тебе ничего, то это сделаю я и притом щедро, но ты не должен говорить о том моему мужу”. Тут она дала мне украшение из драгоценных камней и денег, гораздо больше, чем я занял для своего освобождения. После того она ласково попросила меня задержаться на время в Шемахе, снова повторила свое старое предложение: тайно бежать со мною, на что я ей снова указал на большую опасность со стороны казаков, и она сказала со вздохом: “Итак, я никогда больше не вернусь в христианскую землю, а если ты все-таки хочешь туда отправиться, то поезжай завтра утром с моим мужем, он уезжает в Исфаган”. Последнее мне больше всего подходило, ибо я был уверен, что мой хозяин любит меня от всего сердца и без всякой лжи. После того как я просидел два часа, разговаривая с женщинами, пришел домой мой хозяин Хаджи Байрам, ласково приветствовал меня и предложил, если я хочу, поехать с ним завтра в Исфаган, освободив от всяких затрат на дорогу. Я охотно принял эту щедрую милость и незаслуженное благодеяние, сказав, что я не заслужил у него столько и уж конечно недостоин того. Далее, я попросил его, не согласится ли он на то, чтобы еще два немца поехали с нами не на его счет. Он ответил: “Да, охотно; чем больше немцев, тем лучше”. Эти двое были Людовик Фабрициус и Христиан Бранд, выкупленные на волю стараниями благородной Ост-индской компании и трудами Яна фан-Термунде. Я попрощался со своей госпожой Алтин и собрался в путь. Я бы охотно взял с собою Виллема Баренса Клоппера, но он решил лучше остаться у польского посланника, ибо надеялся скорее вернуться со своим господином через Россию, тем более, что он был слаб и немощен телом и у него не было желания и мужества предпринять такое тяжелое путешествие, и мы попрощались с опечаленными сердцами и со слезами на глазах. В тот день, когда я [281] выехал из Шемахи, туда прибыл наш Мейнерт Мейнертс, который был до сих пор рабом в Баку, работал в кузнице у одного мастера, выделывавшего ножи и сабли, в местности, которая славится закалкой стали. Он слышал от своего господина много заманчивых обещаний и предложений, перенес также много невзгод и испытаний из-за проклятого мухаммеданского вероисповедания; наконец он избавился от всего этого и от жалкой неволи при помощи благородного нидерландского общества, с тем чтобы поехать через Исфаган в Гомбрун, но за коротким временем он не смог отправиться с нашим караваном.

Глава ХХVII

Отъезд из Шемахи. Сельская жизнь в местности Касили. Описание Аракса. Небезопасность Муганской пустыни. Обилие черепах близ Балхары. Бедные и веселые жители. На Я. Я. Стрейса нападают разбойники. На караван нападают разбойники и грабят его. Прекрасный каменный мост. Гробница. Сеида Джабраила. Прибытие в Ардебилъ. Его положение. Сильный холод. Сильные вихри в полдень. Прекрасное зерно. Большой налог на овец. 57 деревень близ Ардебиля. Описание города. Улица блудниц, которые слагают стихи и являются поэтами. Площадь посреди города. Базары и лавки. Превосходные мечети и часовни.

Октября 30-го выступили мы во имя и под защитой всевышнего бога всем караваном около двух тысяч людей и тысячи лошадей и верблюдов, несших кладь. Между прочим мой хозяин нагрузил двадцать лошадей каштанами, собранными со своих деревьев, с тем чтобы поднести их шаху, ибо никто не смеет являться с пустыми руками к королю и князю. Наш путь шел через высокие и крутые горы и затем мы пришли к могиле персидского святого по имени Пир Мардехан (Руr Mardechan), лежащей в местности Факерлу (Fakerlu). Земля в этой местности совершенно пустынна, здесь нет ни людей, ни еды, ни питья, вследствие чего мы весьма торопились добраться до какой-нибудь деревни или постоялого двора. Так мы оставили за собой добрую часть пути, и такое спешное путешествие по причине холода не было в тягость, но нам пришлось бросить несколько лошадей. Вечером усталые пришли мы в деревню Касили (Kasily), где остановились на ночлег 170. Почва в тех краях [282] неплодородная, только кой-где попадаются пастбища, и жителя ведут такое же хозяйство, как у татар. Мужчины, женщины и дети перекочевывают со своим скарбом на повозках, кибитках, лошадях, быках и ослах с одного места на другое, останавливаясь там, где лучшие пастбища, ибо они по большей части искусные скотоводы. Когда они устраивают где-нибудь стоянку, то разбивают шатры, которые называют остак (Ostak). Мы купили у них молока и не могли достать ничего другого, чтобы подкрепиться. Но щедрость моего бывшего хозяина не давала мне испытывать нужду и недостаток; он делился со мной едой и дорогим вином, так что я с легкостью мог все перенести и получил еще нагрудник для защиты от холода.

Ночью мы хорошо отдохнули в Касили, ибо сильно накануне устали. Ранним утром отправились мы дальше и прибыли в деревню Джавар (Szowaar) или Джават (Tzawat), как ее называют другие, что означает дорога или проход. Отсюда путь на Аракс, где всегда требуют предъявления дорожного свидетельства из опасения, чтобы с караванами постепенно не пробрались в страну турки. Персы никого так не боятся, как турок, предполагая, что если они не будут так бдительно охранять дорогу, этот народ вторгнется в их страну. На этом отличном пути лежит понтонный мост через Аракс, который охраняется большим числом солдат. Переправившись через мост, мы были вынуждены заночевать под открытым небом. Близ Джавата прекращается большая река Аракс, которую персы теперь называют Арас (Aras), и сливается с Курой или Cyrus под 39° 54’ широты. Река берет свое начало в высоких горах между Ширваном и Муганом, выходит с юго-запада, позади горы Арарат 171. Она впадает в большую реку Куру, берущую начало на запад—северо-запад, в Грузии или Гурджистане (Curgistan). Река Аракс весьма глубока, воды ее коричневые и пресные, течение быстрое, большей частью без кипения и шума, но в некоторых местах мы его слышали на расстоянии часа пути от нас. В Аракс впадают реки Карасу (Carasu), Сенки (Senki) и Керни Арпа (Kerni Аrра). В местности Карасу Аракс особенно глубок и с ужасным шумом проносится невдалеке от Ордабата (Ordabath) в Муган. Обе реки богаты рыбой. По берегам, которые довольно высоки, и в долинах повсюду растет солодовый корень, который гораздо толще, нежели испанский, немецкий или русский, бывает даже толще мужской руки. [283]

3 ноября проехали мы пять миль по Муганской пустыне и видели по дороге много хижин или крестьянских домов, и ни в один из них не заглянули, чтобы не попасть в беду, удалившись от каравана, ибо в тех местах живут одни только плуты, воры и висельники, в том числе много мятежников, которых ссылает сюда шах. Эти разбойники делают дороги небезопасными и трудно проходимыми, также осмеливаются нападать и грабить целые караваны, когда они невелики.

4-го мы продолжали свой путь и дошли до маленькой речки, называемой Балхару (Balharu). Здесь мы увидели на крутых берегах множество пещер и нор, вырытых в песке черепахами. Они кишат там во множестве, откладывают яйца в пещеры и норы, всегда на южной стороне (как бы обладая человеческим разумом), чтобы, выводя детенышей, лучше воспользоваться теплом. Проехав дальше, мы видели различные хижины, подобные прежним. Однако обитатели их были не такими плутоватыми, но крайне бедными. Дети бегают нагишом, а мужчины и женщины едва имели чем прикрыть свое тело. Невзирая на это, они были веселы и приветливы и предлагали нам все лучшее из своего скудного достояния. Они вынесли на продажу молоко и корм для верблюдов и лошадей за такие ничтожные деньги, что мы остались весьма довольны 172. В тот день мы проехали шесть миль.

5 ноября мы все еще ехали пустыней и к вечеру добрались до колодцев, где напоили верблюдов и лошадей и расположились на ночлег в открытом поле.

6-го мы достигли конца Муганской пустыни и попали в горы Беджирван (Bethzirvan) или Беджирум (Bethzyrum). Отсюда мы должны были 11 или 12 раз переходить через маленькую речку, которая диковинным образом змеится то в одну, то в другую сторону 173. Вечером мы расположились на ночлег в деревне Шехмурат (Schechmurath). Здесь я должен был отправиться за водою для хозяина Хаджи Байрама и для всех нас. По дороге на меня неожиданно и предательским образом напали три висельника, и казалось, что внимание подлецов привлекло мое оружие, и могло случиться, что то, что должно было служить мне защитой, напротив, привело бы к моей гибели, и я наверняка был бы убит, если бы не подоспели другие из нашего каравана, также отправившиеся за водой. Я между тем, чтобы по крайности обеспечить себя сзади, стал спиной в угол заброшенного дома и храбро защищался [284] кортиком (короткой саблей, которую употребляют моряки) и навес одному из них такой сильный удар в руку, что она повисла. Но троих было слишком много на одного, и я бы потерял мужество, если бы на них не навалились наши, так что они были вынуждены отступить и задать стрекача. Это весьма дерзкие разбойники и подлые убийцы, подобных я немного встречал, они ловко дерутся и нападают.

7-го ехали мы весь день среди высоких гор и вечером расположились в поле под открытым небом.

8-го прибыли мы к большому красивому и веселому караван-сараю или гостинице, выстроенной ост-индскими купцами для отдыха и увеселения своих караванов, где мы и заночевали. Вскоре после того, как мы расположились на повой, нас разбудила и испугала большая шайка разбойников, напавших на наш караваи с тыла и с боков и сильно его пограбившая. Мы сразу вскочили на ноги, взялись за оружие и отогнали разбойников, но они уже захватили большую добычу, после чего мы, не чувствуя себя здесь в безопасности, поднялись ночью и тронулись в путь. В полночь мы вошли в красивую деревню Джанлу (Tzanlu), где спокойно провели остаток ночи. Джанлу лежит у подножия горы. Это веселое местечко, где много прекрасных садов, деревьев, цветов в домов, потому мы запаслись всевозможными приятными блюдами и фруктами, ибо их там можно купить за небольшие деньги 174.

9-го перешли мы с большим трудом и усилиями через перевал Джицетли (Tzizetly), у его подножия протекает река Карасу, которая берет начало в Гилянских горах и неподалеку отсюда вливается в Аракс. Близ деревни Самиан (Samian) через нее переброшен превосходный и дорогой каменный мост, более 90 шагов в длину и весьма широкий. Нам нужно было перейти этот моет, после чего с наступлением вечера мы пришли в деревню Джабедар (Tzabedar), где хотя и провели ночь, но почти не отдохнули по причине множества вшей и блох; таких перин во все время моего путешествия было немного, и кажется эти насекомые разводятся от того, что жители здесь сушат коровий и конский навоз, который употребляют вместо дров 175.

На другой день снова двинулись мы в путь и миновали красивую деревню Кельхеран (Kelcheran), лежащую примерно на расстоянии полумили от Ардебиля. Здесь мы осмотрели прекрасную Мешаих (Meschaich) или гробницу Сеида Джабраила (Zeyd [285] Tzeybrail), отца шейха Сефи 176. При жизни он был скверный и плохой человек, но сын Сефи Садраддин захотел сделать его святым, каким уже считали его деда, и велел выстроить в Ардебиле в честь его роскошную и превосходную гробницу. Ради этого он повелел найти останки своего деда и построить ему гробницу в Кельхеране (Kelcheran), которая не только сама по себе великолепна, но к ней персы совершают паломничества с большим благоговением. Эти останки должны были чем-нибудь чудесно отличаться, ежели их смогли через сто с лишним лет наполовину сгнившими разыскать среди множества крестьянских костей. Однако я не мог узнать, в каком они состоянии, хотя меня впустили внутрь и дали все осмотреть, так как я был одет и выбрит на персидский лад и мой хозяин обходился со мной не как с рабом; а как с равным, так что я выглядел настоящим мухаммеданином. После краткого отдыха в Кельхеране прибыли мы вскоре после обеда в знаменитый город Ардебиль, где я и мой старый хозяин Хаджи Байрам остановились в прекрасном каравансарае на улице Кумбалан (Kumbalan).

Ардебиль, иначе называемый Ардевиль (Ardevil) лежит под 38° 50’ широты в местности Адарбейджан (Adirbeytzan), в круглой котловине или долине, окруженной со всех сторон высокими горами, из них западные отроги зимой и летом покрыты снегом. Но на другой стороне у гор Бакру (Ваkru) в сторону Гиляна климат более мягкий. Самая высокая из этих гор называется Цебелаху (Zebelahu). От холодного ветра, который часто налетает в Ардебиле и его окрестностях, пребывание там для чужеземцев нездорово, в особенности летом, когда часто, ища прохлады, впоследствии заболевают от этого холода, даже иногда умирают. Зимой опасность не так велика, и мы в это время остались здоровыми. Хозяин рассказал мне, что он несколько лет тому назад потерял при поездке в Ардебиль трех лучших рабов, которых купил незадолго до того. Каждый день в полдень здесь подымается вихрь и кружится столько песку и пыли, что нельзя держать открытыми глаза и нос, а по истечении часа ветер стихает и мгновенно становится ясно и светло. Из-за упомянутого холода в Ардебиле не растут ни апельсины, ни лимоны, ни виноград, но встречаются яблони и груши, которые гораздо позже цветут и зреют, чем в других краях. Они начинают цвести в мае и поспевают в октябре. У подножия горы гораздо теплее, вследствие чего названные плоды созревают там гораздо быстрее и находятся в [286] изобилии. На плодородных нивах произрастает тучная пшеница, которая весьма дешева, так что за один стейвер можно купить четыре фунта хлеба, белого, как молоко. Вокруг города и во всей местности видны прекрасные пастбища, с которых шах ежегодно получает большие деньги, ибо пастухи платят за каждую овцу, проходящую по мосту, четыре с половиной стейвера, что благодаря неисчислимому множеству овец, составляет целое сокровище. Для этого в наше время были поставлены сборщики, но два года назад шах сдавал мост за деньги, которые взимались как налог. С течением времени он понял, что эта аренда приносит золотые россыпи, и ничего нет удивительного в том, что он оставил ее за собой, ибо каждый месяц с марта по сентябрь по мосту прогоняют более ста тысяч овец. Кроме тех откупных или луговых денег приходится столько же вносить при продаже овцы. В Ардебильскую область входят 57 деревень и местечек расположенных на равнине неподалеку друг от друга, откуда крестьяне ежедневно приезжают в город на рынок с фруктами, маслом, яйцами, сыром и тому подобным, поэтому там все дешево и в изобилии.

Что же касается самого города, то он весьма велик, однако не сильно застроен, ибо позади каждого хорошего дома находится не только двор, но и большой сад. В Ардебиле нет ни валов, ни стен, ни каких бы то ни было укреплений. Это местечко на равнине, где протекает рукав небольшой реки Балухлу (Baluсhlu), берущей начало в горах близ деревни Шамашу (Scamaschu), примерно на два часа южнее Ардебиля. Перед городом река делится на два рукава, причем один протекает по городу, а другой обходит его слева и впадает в реку Карасу. Летом река сильно мелеет, но иногда в марте или апреле, когда снег быстро тает, течет и с шумом низвергается с гор. Она так набухает, что затопила бы город, если бы ее не отвели в сторону. Дабы предупредить опасность, на это время строят огромную и тяжелую плотину с тем, чтобы отвести воду. Как-то во времена шаха Аббаса промедлили с постройкой плотины, и вода неожиданно с большой силой хлынула в город. Тогда были снесены многие дома, построенные из глины и кирпича, и погибло множество людей и скота. В Ардебиле пять больших улиц, которые называются Дерванская (Dervansche), Табер (Таbаr), Hиapдувер (Niardouwer), Кумбулан (Кumbulan) и Кезеркутц (Keserkutse). Все они весьма широки и обсажены рядами лип и ясеней, отбрасывающих великолепные тени [287] во время летнего зноя. Кроме этих пяти там еще много других маленьких улиц и переулков; из них самые известные: Бандер Хан (Bander Chan), Каманкар (Kamankar), Дегме Даглир (Degme Daglir) и улица Урзуми Магеле (Ursumi Mahele), где в каравансарае лежат блудницы и каждая группа образует особый цех или корпорацию. Некоторые из них писательницы или поэты, складывают стихи в честь Али или святого Хуссейна, другие славят доблести шаха, а иные пляшут нагие перед ханом и т. д. Они крайне бесстыдны и даже на улице охотно позволяют себя целовать, трогать и щупать груди и то, что я не осмеливаюсь называть. Молодым парням эти деяния в честь Венеры не ставят в упрек или бесчестье и тем более они не влекут за собой наказания. Здесь много мест для гуляний, окруженных лавками с всевозможными изделиями.

В самом начале большой рыночной площади стоит часовня, где погребен святой. Место это является убежищем для тех, кто совершил убийство или другое преступление. Жизнь их здесь в безопасности и отсюда с легкостью можно перейти в неприкосновенное место — гробницу шаха Сефи, где еще безопаснее, ибо оттуда силой не смеет взять даже король. С Майдана (Maydan) выходишь на базар или рынок. Здесь сразу бросается в глаза четырехугольный свод, прекрасное здание, которое называется кайзери (Кауserie), где торгуют сукном; тканным золотом и серебром, драгоценными камнями, коврами, шелками и другими дорогими товарами.

Из кайзери можно выйти по трем различным, большей частью крытым, сводчатым улицам, состоящим из мелочных лавок с более простыми товарами. Кое-где попадаются каравансараи для чужеземных купцов: турок, татар, индусов и др. В Ардебиле несколько прекрасных мечетей или церквей и самая великолепная из них называется Адина (Adine). Она расположена на высоком холме посреди города, круглый купол ее, или башня, весьма высок. Эта церковь посещается только по пятницам, отсюда и ее название. В этом храме находится колодец, откуда канцлер Мухаммед Риза (Muhamet Risa) 177 велел провести воду в город по оловянным трубам, на расстоянии свыше мили, где должны совершить омовение те, которые собираются посетить святую могилу 178. [288]

Глава XXVIII

Паломничество Хаджи Байрама к гробнице Сеида Джабраила. Я. Я. Стрейс просит, чтобы его взяли с собой, на что получает согласие. Описание великолепной гробницы. Отличные бани в городе Ардебиле. Серные ванны. Хозяин отправится туда вместе с Я. Я. Стрейсом. Способ употребления этих ванн. Чудесная и роскошная могила шаха Сефи. Молитва Хаджи Байрама. Молельня шаха Сефи. Золотые двери, лампады и сосуды. Библиотека. Кухня и сад. Усыпальницы персидских королей. Доходы от могил. Постоянные доходы Мазара. Ардебиль — прекрасный торговый город.

Ноября 13-го мой хозяин Хаджи Байрам, благочестивый и набожный мусульманин, совершил паломничество к святой гробнице Сеида Джабраила в Кельхеране (Кеlcheran), к чему этот добрый человек как следует приготовился накануне строгим постом и омовением своего тела. Я попросил его, чтобы он взял меня с собой, но он не хотел, говоря: “Ян, если ты станешь мусульманином, то я охотно сделаю это, но если нет, то я не смею так поступить, чтобы ты не осквернил святого места”. На что я, смеясь, ответил ему, что я вымоюсь так же чистенько, как и он, и поэтому столь же мало оскверню святое место; но я стучался к глухому, и мой хозяин казался разгневанным. Рано утром, когда мы вставали он переменил свое мнение и разрешил мне пойти с ним при условии, что я не буду говорить и прикинусь дурачком, и во всяком случае остерегусь приблизиться к могиле, что я ему честно и свято обещал. Мы отправились в путь. Гробница стояла в большом саду и была построена в виде круга. Круглая башня на ней была покрыта синей и зеленой глазурью, весьма красивой на вид. Могила была приподнята, и к ней нужно было подняться по десяти ступеням. Когда мы подошли к порогу, мой хозяин прочел молитвы, после чего подал знак, что хочет войти. Тотчас явился один из хафизанов (Hafisan), или сторожей, который потребовал от него саблю и сапоги, а от меня мою тяжелую палку и запер их в маленькую кладовую. Мой хозяин сунул ему в руку деньги, после чего мы босиком вошли внутрь. Пол был устлан красивыми коврами, свод и стены были выкрашены в небесно-голубой цвет и покрыты золотом, которое ярко сверкало. Окна были из разноцветного стекла, какие часто встречаются в старых христианских церквах. По бокам, в маленьких, большей частью открытых каморках сидели многочисленные начетчики, [289] обучавшие молодежь пению и чтению, чтобы приготовить их к службе при святой могиле. Здесь и там стояли налои, на которых лежали различные свитки алькорана. Посередине виднелась святая могила, высотой примерно в человеческий рост и в три локтя в длину и ширину. Сделана она из золота с серебряными украшениями и покрыта бархатом. Над ней висят две золотые и множество серебряных лампад, которые горят каждую ночь и зажигаются особыми служками, называемыми чирагчикан (Tzirachtschikan). По прибытии моего хозяина покрывало на гробнице слегка приподняли и притрагивались к нему с большим благоговением, после чего хозяин с умилением прочел молитвы, склонился головой к могиле и поцеловал ее. Затем он, пятясь, удалился и получил в дверях благословение от старшего хафизана, и весьма довольный и удовлетворенный вернулся ко мне 179. По возвращении домой это святое и богоугодное паломничество было завершено роскошным пиром, непомерным пьянством, невоздержанными танцами и блудом, из чего я вполне мог заключить, что мухаммеданское богослужение состоит лишь из внешних обрядов и церемоний.

В Ардебиле много превосходных бань, хозяева которых получают от них большую выгоду и прибыль. Хаджи Байрам пользовался ими ежедневно. Милях в трех от города находятся источники, сернистое дно которых так горячо от природы, что они иногда закипают; поэтому здесь устроены ванны, куда вода проходит по трубам и охлаждается. Персы пользуются ими главным образом против чесотки в других кожных болезней, а иногда также и при внутренних болезнях. Мой хозяин принимал их из-за тяжести и немощи в пояснице, что наш хаким (Hakim), или медик, в Шемахе объяснял закупоркой печени.

16-го отправились мы туда, и я, так же как и хозяин, ехал верхом. Он взял с собой еще трех рабов и осла, нагруженного прекрасным полотном, кушаниями и вином. Неподалеку от источников мы почувствовали запах серы и услышали шум и журчание воды. Мы заметили дым, поднимавшийся в некоторых местах от воды, что нас весьма испугало и устрашило. Самый лучший источник называется Грандауш (Grandausch), но мой хозяин не воспользовался им, а отправился к источнику Сердебе (Serdebe), вода его равномерно теплая, ясная и прозрачная, в прежние времена над ним возвел свод визирь Джульпарахано (Tzulpharaсhan). Среди наших рабов был старый грек, которого господин любил и дорожил им, относясь к нему скорее как к брату, а не как [290] к невольнику. Он и должен был, когда патрон разделся донага, растереть его так, чтобы все тело согрелось и покраснело, после чего хозяин вошел в воду по самое горло и купался в течение продолжительного времени. Затем он вышел, дал себя обтереть и выпил глоток самого крепкого вина. Он несколько раз погружался в воду и поспешно одевался, ибо было весьма холодно. После ванны мы поехали верхом в каравансарай у горы Себелан (Sebelan), где накануне к назначенному времени была заказана теплая постель, куда тотчас же улегся наш хозяин и пролежал всю ночь. На другой день рано утром вернулись мы в город Ардебиль, где он несколько дней отдыхал, почти не покидая постели и комнаты.

20-го отправился я с хозяином осмотреть великолепную и прекрасную гробницу шаха Сефи 180. Набожный и благочестивый перс снова предался посту и молитвам, как перед тем, когда мы посещали гробницу Сеида Джабраила. Усыпальницы шаха Сефи и других персидских королей расположены возле площади. Сначала приходят к большим и прекрасным воротам, где висит толстая серебряная цепь в виде полудуги, которую во всю длину пересекает крестом другая; они повешены в память Мерагского хана (Merraga) 181. Ворота эти ведут во внутренний двор

Глава XXXI

Прибытие в Исфаган. Посещение господина Бента. Хорошее положение голландского двора. История Антона Мюнстера. Твердость и смерть. Состояние и расположение голландского подворья (лоджии). Расположение города Исфагана. Его величина. Реки и ручейки, протекающие по нему. Огромное сооружение, начатое во время шаха Аббаса. Улицы Исфагана. Майдан и базар. Красивые арки и галереи. Королевская забава: стрельба по яблокам. Великолепная мечеть шаха Аббаса. Даулетхане, или королевский двор. Диванхане, или судебная палата. Женские покои. Божьи ворота. Каравансараи, или гостиницы. Персидские святые или философы. Предсказатели, их странные и смешные проделки. Кайзери, или дом мелочных товаров.

Января 19-го мы прибыли наконец в персидскую столищу Исфаган, куда я так давно стремился. Как только я туда приехал, меня потянуло к соотечественникам, и я, выразив своему доброму хозяину Хаджи Байраму сердечную благодарность за все оказанные благодеяния, простился с ним, попросив в качестве дружеской услуги, чтобы кто-нибудь проводил меня в голландский дом, что он весьма охотно исполнил и послал нескольких слуг. Они проводили меня, а также Людовика Фабрициуса и Христиана Бранда в дом, где в то время были представители благородной Ост-индской компании: благородный господин Фредрик Бент (Fredrik Bent) из Энкгейзена, старший купец, господин Кассенброот (Kasenbroot) с Рейна, младший купец, и Гейберт Балде (Huybert Balde) из Амстердама, ассистент. У ворот мы встретили мавра, прекрасно говорившего по-немецки, мы попросили его доложить о нашем прибытии. Он охотно это исполнил, после чего нас впустили, помянутые господа приветливо приняли нас и предложили остановиться у них, что нам пришлось кстати. Для нас вскоре освободили прекрасную комнату, увешанную коврами, где мы устроились на ночь. Ввиду холода нам вскоре дали дров, кушанья и напитки для утоления голода и жажды. Последнее во все время нашего пребывания мы получали прямо с их стола. Они проявляли нам большое расположение и всячески развлекали нас, чтобы заставить забыть перенесенные горести и несчастья, и с жадностью слушали все приключившиеся с нами чудесные случаи. Я рассказал между прочим, что, когда мы были в Шемахе, к нам пришло письмо без подписи, и мы считали, что это письмо должно быть от Антона Мюнстера, которого [308] хозяин отвел в Исфаган. Здесь я услышал, что это действительно так и было. По прибытии в Исфаган его хозяин, который желал оставить его у себя, весьма настаивал на том, чтобы он отрекся от своей веры и стал мусульманином с обещанием, что он будет считать его своим сыном и, если он пожелает, даже отдаст ему в жены одну из своих дочерей вместе с большими богатствами и сотней других посулов. Но так как верный Антон ничего не хотел слышать об этом и не уступал просьбам хозяина, тот начал его мучить и устрашать различными пытками и позором, так что бедняга из-за невыносимых страданий совсем обезумел и пришел в бешенство, прибежав в таком состоянии, с перекошенным лицом в голландское подворье, где его приветливо принял и утешил господин Фредрик Бент, который и испросил ему свободу у персидского короля. Но он недолго прожил и умер через шесть дней в том же жалком состоянии. Его торжественно похоронили в Исфагане, за телом его следовали господин Фредрик Бент и много других христиан, и погибший удостоился большой славы за свою твердость в вере. Это был видный, крепкий телом и душой юноша, хорошо сложенный, весьма понятливый, богобоязненный, был всеми любим за свое искусство и поведение, почему на него возлагали большие надежды. Но смерть таким образом преждевременно унесла его на 26-м году жизни; да будет милостив бог к его душе!

Голландский дом, или подворье, — весьма видное здание, неподалеку от королевского двора с прекрасными покоями для жилья. В нем красивые комнаты, и все, что в них находится и к ним принадлежит, лучше и богаче, нежели в персидских домах. В нем драгоценная утварь. При доме прекрасный сад, где посажены хорошие фруктовые деревья и множество красивых цветов. Посреди сада веселый фонтан, из которого вода течет весьма искусно. Наши соотечественники ведут здесь богатую жизнь, отличаются большой роскошью в одежде и в обращении, чтобы показать и поддержать величие Нидерландов и достоинство благородной Ост-индской компании. Они одеваются на персидский лад, точно так же как их слуги и прислужницы, большей частью турки и мавры. И так как я должен был отправиться в Гомбрун (Gamron), они купили и мне новую персидскую одежду. Между тем мне так много приходилось рассказывать свои чудесные и замечательные истории желающим, что у меня оставалось мало времени. [309]

Что касается города Исфагана, или Испагани, то он лежит под 32° 26' северной широты в краю Ирак, называвшемся в древности Парфия (Parthia) 195. Город расположен в открытом поле или, вернее, долине, откуда видны горы на расстоянии нескольких миль: на юге и юго-западе Демавенд (Demawend), на северо-востоке, в направлении Мазендерана (Masenderan), Шейлак и Перьян (Seylack, Perjan). Он больше всех других городов, какие я видел в Персии, и со своими пригородами имеет в окружности более 16 часов. Вокруг него земляные валы, которые насыпаны так плохо, что ширина их наверху не более шести футов. Рвы весьма узки и запущены, так что их летом и зимой можно пройти, не замочив ноги.

С южной и юго-западной стороны город обтекает огромная река Зендеруд, берущая свое начало в горах Демавенд. Она делится на множество ручьев и мелких рукавов, откуда проводят в дома по трубам воду для питья и кухни, хотя в садах и дворах больших господ много вырытых колодцев. Один из рукавов этой реки протекает через зверинец, или парк, а другой по подземному каналу проведен в королевский сад Чарбаг (Tzarbag). Неподалеку отсюда переброшен через реку красивый каменный мост. Видна еще и другая река, или, вернее, водопровод, начатый в прежние времена при шахе Аббасе, но не законченный. Она называется Абкурен и начинается на той стороне гор Демавенд. Эту реку шах Аббас хотел провести в Зендеруд, чтобы получить более чистую воду. У него ежедневно работало тысячи человек, и каждый получал семь стейверов поденной платы. Над этим сооружением из-за больших холодов и частого снега работали не более трех месяцев, так что оно не продвигалось вперед. Когда ханы и большие господа заметили, что шах питает особое пристрастие к этому Делу, то каждый взял на себя отстроить кусок на свои собственные средства, чтобы тем лучше угодить ему. Работа и затраты были весьма велики, ибо они в конце концов должны были пробивать твердые мраморные скалы, и они прошли таким образом сто локтей. Затем пришла смерть шаха Аббаса, и дело заглохло, ибо его наследники не имели к нему почти никакой охоты.

Улицы Исфагана весьма узки, а в прежние времена, напротив, были весьма широки. Эта перемена произошла тогда, когда шах Аббас перенес трон и резиденцию из Казвина в Исфаган, при этом хлынуло такое множество народа, что настроили [310] посередине улиц целые ряды домов, и таким образом из одной улицы стало две.

Из-за множества народа часто приходится у майдана и базара, где происходит большое скопление, подолгу стоять и ждать, прежде чем можно будет пройти, особенно когда идут погонщики ослов со своим обозом. Напротив, майдан или большая торговая площадь (то же самое, что в Амстердаме биржа) весьма велика, длина ее 700 шагов и ширина 250. На западной стороне, где помещается королевский двор и дворец, находятся красивые арки и своды, где большей частью живут золотых дел мастера и ювелиры; для них посажены некоторые деревья наподобие пальм, чтобы давать тень во время жары. На восточной стороне — большая галерея с особыми арками, под которыми на открытом месте работают разные ремесленники. Напротив расположена беседка, сплетенная из ветвей, откуда при въездах и выездах короля раздаются звуки литавр, тромбонов и свирелей. Почти каждый вечер слышишь игру музыкантов перед домами важных господ.

Посередине майдана, неподалеку отворот королевского дворца стоит высокая мачта, на которую иногда ставят дыню или яблоко, а подчас и серебряную тарелку с деньгами, по ним стреляют шах и ханы, и происходят большие состязания. 23 января я увидел прекрасную игру, которую король затеял для увеселения и развлечения узбекских татар, когда вышел сам шах вместе с высшим дворянством. Он сидел на прекрасной арабской лошади, до такой степени украшенной алмазами и рубилами, что глаза с трудом выдерживали такой большой блеск. Другие также были великолепно, по-княжески разодеты. Узбекские послы, к которым незадолго до того прислали нескольких персов, были также разодеты и без своих шапок меньше всего походили на татар. На мачте стоял золотой кубок, он принадлежал тому, кто его сшибет, и кроме того было обещано княжеское достоинство. Шах дал предпочтение узбекам, чтобы оказать милость и благоволение тому из них, кто собьет стрелою кубок. По ни одному из них не посчастливилось, хотя они и стреляли больше часу. Это было не так легко, ибо стрелки должны мчаться вскачь и не смели стрелять, пока не оказывались с правой стороны мачты, прицел сбоку был весьма неверен, и они большей частью при повороте падали с лошади под хохот окружающих. Узбеки, увидев это, отказались от игры и прямо заявили шаху, что с них хватит, и они согласны, чтобы персы [311] получили то, чего не могли заслужить их люди. Тогда начали стрелять персы (которые чаще видели эту игру и были опытнее), и третьему посчастливилось сшибить кубок, после чего он тотчас же принес его, ликуя и радуясь, королю, который весьма приветливо и с почетом принял его и тут же на месте сделал его князем, после чего он был поставлен в один ряд с ханами. Это был сын бедняка из Гиляна по имени Дауд Али. Шах велел ему передать через даулета (Douwlet), или старшего казначея, богатый подарок золотыми монетами, чтобы он мог войти в княжеское достоинство.

В южной части майдана стоит великолепнейшая и богатая мечеть, которую начал строить шах Аббас, а закончил его двоюродный брат Сефи. Последний посвятил ее двенадцати имамам, или святым, которые погребены близ Куфы в одной гробнице, с именем Мехди (Mehedi), отчего церковь называется мечеть Мехди. Туда идешь от майдана по отлично вымощенной четырехугольными мраморными плитами площади. Там стоит большой четырехугольный выдолбленный камень с водой; в нем купаются те, кто отправляется в мечеть; отсюда поднимаешься по двум ступеням на широкую площадку и еще на одну в церковь. Эти ступени и ворота, которые так же высоки, как в мечети Худабанде в Султании, высечены из прекрасного мрамора. Двери обиты толстыми серебряными пластинками, кое-где позолоченными. Из дверей выходишь на широкую, с высокими сводами галерею, которая ведет вокруг большого двора. Пройдя ворота, попа даешь па широкие, с высокими сводами хоры, устланные мягким войлоком, где люди падают ниц и молятся. По обеим сторонам хор можно пройти через высокие галереи на другой двор, где находится большой восьмиугольный колодец для омовения. Вверху над этой большой галереей находятся несколько меньших с красивыми мраморными колоннами, которые местами украшены прекрасной позолоченной резьбой. Отсюда проходят в главную церковь; вход в нее через арку или свод необычайной высоты, выложенный небесно-голубыми изразцами, отделанный и расписанный золотом. Сам по себе храм весьма велик и покоится на тяжелых мраморных колонках. По правую сторону этой церкви можно пройти через великолепные ворота в красивый дворик, который по своей отделке и ценности самый великолепный во всем Амарате. Там находятся кафедра и алтарь. Мрамор, употребленный на это, весьма красив и бел, его доставили сюда с большим трудом и затратами с гор Эльванда 196. [312]

Королевский двор, называемый Даулетхане, или шах-хане, также прекрасное здание. Перед воротами лежат несколько коротких и невзрачных металлических орудий на скверных и негодных к употреблению подставках. Он не обнесен особыми валами, за которыми можно было бы защититься, а только плохой стеной, скорее для украшения, нежели для защиты. Днем ворота охраняют не больше четырех человек, но ночью — пятнадцать телохранителей, а перед королевской спальней стоит верная бдительная стража из тридцати молодых людей, большей частью детей ханов. Кишикчи (Kischiktzchi), или начальник охраны, должен каждый вечер передавать королю поименный список тех, кто будет его охранять этой ночью. Во дворе несколько строений; из них первое Табхане (Таbchane), или зал, где король вместе со своими ханами празднует науруз, или новый год; другое — Диванхане (Diwanchane), или судебная палата. В этом дворе принимают иностранных послов, ибо он построен так, чтобы оттуда были видны прекрасные лошади шаха и всякое иное великолепие. Третье — это Харамхане (Haramchane), или женские покои, где король веселится со своими наложницами, и они пляшут для него, и у каждой свои отдельные комнаты и помещения. Четвертое называется Декке (Dekay) — жилое помещение, или покой, где король каждый день проводит время, когда он не занят государственными делами, и где он обедает со своими законными женами. Кроме тех четырех выстроены еще другие красивые покои для забав. За дворцом красивый сад, где стоит часовня. Этот сад — священное убежище, называемое Алликапи (Allycapi), или божьи ворота, где жизнь преступника не подвергается опасности до тех пор, пока он там находится, и на него не смеет посягнуть ни суд, ни даже сам шах. Подобное место, или убежище, называемое Чихиль Сутун (Tzechil Sutun), находится на другой стороне площади, названо так из-за сорока балок, которые все покоятся на одной колонне в середине мечети и поддерживают крышу. В эту церковь, двор при ней и рядом стоящие дома скрылись персы, когда Тамерлан завоевал город, который вслед за тем снова восстал против него. Он взял город силой, пощадил всех тех, кто был в мечети, и велел перебить остальных до самых малых.

Против северной части майдана находятся гостиницы и трактиры. В одной, называемой Чайхатайхане (Tzoychattaychane), подают чай, однако приготовленный совсем по-иному, чем в Индии или Европе, к нему примешивают такое множество других [313] благоухающих и дорогих трав, что от запаха и вкуса чая ничего не остается. Во время чаепития они обычно играют предпочтительнее всего в шахматы. Они называют кофейни Кахвехане (Cahwaechane) и курят там крепкий табак; они такие большие любители табака, что часто курят в церкви. В кофейнях и других домах они пропускают дым через воду 197; но на улицах курят деревянные трубки с каменными мундштуками, каковые и теперь еще часто встречаются в Нидерландах и других местностях Европы. Они пьют кофейную воду весьма теплой и говорят, что она ослабляет желание обладать женщиной, а если ее пить очень крепкой, то оно исчезает вовсе. Поэтому все жены охотнее допускают слабость мужей к вину, хотя они и грешат против закона алькорана больше, нежели против природы и брака. В трактирах много цирюльников, которые с утра до вечера заняты тем, что бреют персам головы, и каждый, у кого хватает средств, приносит собственную бритву из опасения заболеть кеши (Keschy), или испанской болячкой, которой они весьма страшатся.

На площади каждый день бродят большие толпы народа, купцы и бездельники, среди них попадаются духовные лица и монахи, которые выдают себя за философов. Они не пьют вина, ведут строгий образ жизни и женятся, только достигнув преклонных лет. Их одежда состоит из плохого и выцветшего халата, иные ходят полунагие, прикрывшись одной лишь шкурой, в руках у них широкие топоры с длинными топорищами. Они садятся на определенное место на майдане, для начала созывают странными криками и необычными жестами огромную толпу народа, потом приступают к проповеди на свой лад, весело плетя небылицы о великих деяниях и святости Али, клянут и чернят турецких святых Омара, Османа и Абубекра. Особенно поносят они веру узбекских татар. Так как последних живет много в Исфагане и они скоро бы укротили проповедников, то шах разрешил этим святым обезьянам носить оружие для защиты против тех, кто нанесет им обиду. Кроме того он велел построить для них дом за мечетью Мехди, где он снабжает их кушаньями и напитками. Кто из этих абдалл (так их называют) лучше всего рассказывает свои сказочки или побасенки и с большим рвением преподносит их народу, тот получает больше всего денег, ибо после того, как он некоторое время заливает и лжет, у него от этих трудов образуется груда пуль и других мелких монет. [314]

На западной стороне близ Даулетхане можно встретить предсказателей. Они бывают двух родов: раммали (Remal) и фальгиры (Falkir). Первые предсказывают бросанием шести или восьми костей. Хитрость и обман других, а именно фальгиров, гораздо удачнее. Перед ним лежат от 30 до 40 тонких плоских тарелочек длиной и шириной с добрый большой палец, на обратной стороне их что-то написано. На одну из тарелочек кладет свои деньги тот, кому нужно что-нибудь узнать, и задает вопросы. Предсказатель первым делом прячет деньги, подобно тому как у нас цыгане прячут крейцеры. Затем он достает большую продолговатую книгу, страницы которой изукрашены изображениями ангелов, чертей, драконов и тысячами других дурачеств. Эту книгу перелистывает с ворчанием и бормотанием, пока наконец не остановится на одном из тех прекрасных изображений, и отвечает письменно на вопросы о счастье, несчастье или других делах и предсказывает, что должно произойти 198.

С северной части майдана выходишь на базар, где находится превосходный кайзери, или торговый дом, в котором можно достать всевозможные товары. Этот рынок состоит из многих улиц, большей частью крытых, так что в летнюю жару там можно ходить с удобством и безопасно. Там встречаются различные купцы, помимо персидских, как-то: индусы, разные татары, турки, армяне, грузины, голландцы, англичане, французы, итальянцы и др. Расплачиваются золотом и весьма редко отдают товары под векселя.

Серебряная монета, называемая абас, равняется приблизительно десяти стейверам голландских денег, половину называют шахом Аббасом или Худабанде 199. У купцов редко встречается золото, но много медных монет, которые они называют пуль; на один абас приходится сорок пуль. Европейцам удобнее всего покупать или расплачиваться рейхсталерами или монетами в одну восьмую рейхсталера; их нельзя получить обратно от персов, ибо менялы ищут их для монетного двора или Зарраб-хане (Serab Chane), где их оценивают в большую сумму денег 200. Медные монеты ежегодно меняются, что приносит большую выгоду. [315]

Глава XXXII

Табрик-Кале — государственная сокровищница. Пригороды Исфагана: Джульфа, Тавризабад, Хассанабад, Гебрабад. Гебры — древние персидские язычники. Чарбаг. Обычаи персов. Собирание льда. Празднование дня трех волхвов армянскими христианами.

По причине обилия чужеземцев в Исфагане много каравансараев, или гостиниц, иные даже в три этажа, с красивыми комнатами и помещениями, где каждый находит удобства по своему положению и привычкам. Каравансараи по большей части четырехугольные и окружены стенами.

В Исфагане много красивых зданий, из которых самое лучшее и укрепленное Табрик-Кале — замок, в котором сохраняются государственные сокровища. Он расположен между королевским дворцом и мечетью Мехди, обнесен высокими земляными палами, круглыми легкими башнями, снабжен хорошими металлическими орудиями и несколькими солдатами. Этот замок одновременно служит магазином, или арсеналом оружия, где множество всякого военного снаряжения. Там же находятся два прекрасных монастыря августинского и кармелитского орденов.

Все вышеописанные здания и многие другие находятся в пределах Исфагана, но кроме того у него прекрасные пригороды, которые у персов называются рабат (Rhabath), и самый лучший из них Джульфа — местожительство армянских христиан, по большей части превосходных купцов, поселенных там шахом Аббасом. Здесь они пользуются полной свободой и имеют своего даругу (Daruga), или управителя, обязанного ежегодно вносить шаху 200 туманов дани, которую он собирает, перекладывая на простонародье. Здесь можно встретить такие же великолепные дома и постройки, как и в самом городе. На одном берегу реки Зендеруд находится другой пригород, Тавризабад (Tabrisabath), или Аббасабат (Abasabath), ибо шах Аббас поселил в нем народ из Тавриза. Третий пригород — Хассанабад (Hassenabath), где живут грузинские христиане, называемые джурджи (Tzurtzi). Среди них попадаются отличные купцы, как и среди армян. Король их любит и ценит как за спокойный и послушный образ жизни, так и за тяжелую дань и большие доходы от их торговли, вследствие чего им также позволено жить в городе при мечети Мехди в определенном месте, называемом Шейх-Шабанэ [316] (Schich Scabane), но они охотнее живут в пригородах, ибо любят находиться неподалеку друг от друга.

Четвертый пригород называется Гебрабад (Kebrabath) по своим жителям гебрам, особого рода персидским язычникам, которые еще не перешли в мусульманство и потому остались необрезанными. Они одеваются совсем иначе, чем персы, и не бреются, носят длинные волосы и бороду, о которой весьма заботятся, чтобы она была опрятной и красивой. Среди них видишь иногда молодых людей, которых издали принимаешь за старых дедов. Их одежда состоит из открытых подштанников, поверх которых надевается ничем не подпоясанное верхнее платье, наглухо закрытое, лишь с разрезами у шеи и плеч. Женщины ходят с непокрытыми лицами, одеты почти так же, не считая зеленого шелкового шарфа на голове. Он весьма длинный и широкий, так что иногда доходит до земли. Их язык и письмо (точно так же, как и одежда) разнятся от персидских, но они так же говорят, как и в Исфагане. Они почитают солнце и огонь и часто приносят им жертвы. Они приписывают также и звездам некоторую божественность, хотя и не в такой степени, и плохо различают их Друг от друга. Они считают лягушек, жаб, пауков, змей и других гадов нечистыми, и тот, кто дотронулся до них или имел с ними дело, должен в течение нескольких дней пройти очищение и быть отделенным от других. Они не погребают мертвых и не сжигают их, но поступают с ними следующим образом. Когда кто-нибудь умирает, то берут тщательно обмытое тело, обряженное в лучшие одежды, украшенное золотом и драгоценностями, и относят на особое кладбище, окруженное четырехугольными стенами, где его устанавливают во весь рост, подперев деревянными вилами. Если вороны и другие хищные птицы выклюют ему сначала правый глаз, то они считают, что душа покойного улетела на небо; но если сперва склюют левый глаз, то они полагают, что душа осуждена. Здесь встречаются два рода могил: первые для блаженных, чьи тела предают земле тихо и с почестями; другие же для отверженных, чьи тела бросаются как попало, так что конечности часто торчат сверху, смотря по тому как их бросили.

Далее, за городом видны всевозможные беседки и сады, принадлежащие королю и другим важным господам. Лучший сад расположен к югу, неподалеку от большого моста, и называется Чарбаг (Tzarbag). Этот сад устроен четырехугольником и занимает добрых полчаса в окружности. Из реки Зендеруд идут [317] различные водопроводы, в некоторых местах устроены фонтаны, откуда вода бьет в вышину до 18 локтей. В каждом из четырех углов сада стоит великолепная беседка, и в саду посажены различные плодовые деревья, ибо персы большие любители садов. Также внутри города весьма мало домов, при которых не имелось бы сада, а некоторые даже по два, что отчасти является причиной больших размеров города 201.

Что касается образа жизни персов, то его легко представить из вышесказанного. Они в общем необыкновенно приветливы и веселы, весьма склонны к искусству и наукам.

Почва в окрестностях Исфагана достаточно плодородна, но благодаря большому притоку людей все здесь дорого, особенно топливо, так что дрова и уголь продаются на фунты. Зимой часто стоят холода, как и было во время нашего там пребывания, когда перед рассветом стояли сильные заморозки. В то время, бродя за городом, я приметил, каким образом персы собирают зимой лед, употребляемый ими летом для охлаждения. Они насыпают четырехугольный вал глинистой земли высотой около десяти клафтеров, кроме северной стороны, которая гораздо ниже, и как бы высоко ни стояло солнце, лучи его туда не проникают. Помимо того они выкапывают землю вглубь более чем на пятьдесят футов. Затем они выкапывают несколько ям вблизи, куда напускают прозрачной воды, и, после того как она превратится в лед, вынимают лед и относят в означенный погреб или пещеру и продолжают так до тех пор, пока им не покажется достаточным, после чего покрывают погреб соломой. Лед обычно употребляется летом всеми уважаемыми людьми не только для охлаждения вина и воды; тонкие пластинки льда кладут на фрукты, подаваемые к столу. Это прибыльный товар, который не только разносят по домам, но и продают на улицах.

16 февраля в Исфагане двигалась большая толпа народа с самого раннего утра по случаю дня трех волхвов, праздновавшегося армянскими и грузинскими христианами. Я также встал, чтобы внимательно наблюдать за всем: прежде всего я увидал на улицах Есаулкора (Iesaulkor), или главного маршала, со своими подчиненными, чтобы предупреждать беспорядки и очистить улицы и мосты Джульфы и Чарбага от лошадей, верблюдов или иных вьючных животных. Это было сделано не только, для того чтобы угодить христианам, но главным образом ради одной из любимейших жен шаха, грузинки, которой очень хотелось самой [318] присутствовать на этом торжестве, в чем ей шах не мог отказать, ибо она была на последнем месяце беременности. Утром в восемь часов все христианские девушки вышли на помосты или балконы перед домами, завешенные коврами, роскошно и изящно украшенные, чем кто мог. Простые женщины сидели по обеим берегам реки Зендеруд, охраняемые младшим маршалом и его подчиненными, чтобы не допустить ни одного мужчину приблизиться к ним. Час спустя собрались священники и все духовенство десяти христианских церквей Джульфы и двух церквей Исфагана. Все они были одеты в белое, в шапках и повязках золототканого сукна, но одежда патриарха превзошла своим великолепием все прочие, будучи искусно украшена золотом и драгоценными камнями. Все священники несли серебряные кресты, перекладины которых были увешаны металлическими звоночками и маленькими чашечками. Кресты были весьма тяжелые. Их несли иногда трое, иногда четверо мужчин. Младшее духовенство и самые набожные благочестивые и лучшие жители Джульфы и Чарбага следовали за ними с восковыми свечами. К патриарху примкнуло старшее монашество Исфагана. Вскоре после полудня появился шах верхом на лошади, без свиты, в сопровождении одного только Етемад Даулета, или государственного канцлера, и старшего маршала; остальные следовали за процессией. Бегум (Begum), или королева, давно уже отправилась на носилках в один из знатнейших домов как простая девушка в сопровождении одной служанки, старшего евнуха и четырех его подначальных, ибо король считает этих христиан своими лучшими подданными и вполне доверяет им без малейшего подозрения. Между тем пошел сильный снег, что весьма расстроило шествие. После того как король повелел выдать большую сумму патриарху и прочему духовенству, он снова вернулся к себе, но армяне и грузины плясали и пели до поздней ночи.

Тем временем составился караван и все было готово к отъезду в Гомбрун. Благородный господин Фредрик Бент приложил все усилия к тому, чтобы достать несколько лошадей и верблюдов для перевозки наших вещей и клади вместе с необходимыми припасами. Его благородие велел закупить для нас большой запас соленого и копченого мяса и сала и добрую партию капусты, квашенной с солью и перцем (которая сначала прессуется, потом раскладывается в горшки и весьма долго сохраняется), и я был назначен кафил-абасси (Caffil Abassie), или надсмотрщиком при этих запасах. Я почтительно поблагодарил господ за все их [319] расположение, честь и великие благодеяния, которые они мне оказали не только во время моего пребывания в Исфагане, но и при моем отъезде, за что я им буду вечно обязан. В то время так подмерзло, что образовался лед толщиной более трех футов, мороз, какого не было, как говорили жители, ни в Исфагане, ни в окрестных местностях, что способствовало немалому вздорожанию топлива, тем более что дров вообще было мало, а вследствие тех холодов они стали еще дороже и доставались с большим трудом, так что это были тяжелые времена для простого народа.

Глава XXXIII

Большое участие и добрые дела Хаджи Байрама. Отъезд из Исфагана. Трудное путешествие по снегу. Я. Я. Стрейса обкрадывают. Пресные воды, богатые рыбой. Трудное путешествие. На караван нападают разбойники. Суеверный ужас перед салом. Гробница матери шаха Сулеймана. Гробница Ноя, его жены, детей и внуков. Прекрасные развалины Персеполиса и великолепного замка. Изображение Рустама.

Наконец 17 февраля было долгожданным днем моего освобождения, потому я не преминул приветствовать своего старого хозяина Хаджи Байрама и довести это до его сведения, что я и сделал, застав его дома. После принятого у персов приветствия я поблагодарил его сердечно за верную дружбу и незаслуженную милость, но он перебил меня и велел замолчать, сказав: “Я еще не отдал тебе обещанной награды, ибо я дал слово тебе в Шемахе, что отпущу тебя безвозмездно, если ты поедешь со мной в Исфаган, и тут я узнаю, что ты сам должен был заплатить деньги, за которые куплен; поэтому я хочу сдержать слово, дабы ты мог получить свободу без выкупа”. Сказав это, он открыл свой ящик с деньгами, вынул сто талеров и протянул их мне со словами: “Смотри-ка, Ян, я дарю тебе это, ибо ты спас мне жизнь, когда я тонул в Каспийском море, ступай и спаси себя сам”. Я был весьма изумлен благодеянием и щедростью мусульманина и поблагодарил, как только мог, сказав по-персидски: “Мой господин, да сохранит вас бог”. На что он ответил: “Благодарю тебя, Ян, благодарю тебя”, и крикнул мне вслед: “Ян, Ян, да будет бог твоим хранителем!”. Это было последним прощанием. Наш Христиан Бранд и Людовик Фабрициус [320] уже выехали несколько раньше, чтобы отправиться через Россию, я же поехал с караваном благородной Ост-индской компании из персидской столицы и у нас было несколько верблюдов и мулов, которые везли наши припасы и поклажу до Гомбруна. Мы в тот день прошли восемь миль и в десять часов ночи пришли в деревню Маяр (Majar), где и остановились. В нашем обществе было несколько старых персов, которые веровали так, как во времена Мухаммеда. Это сердечные и спокойные люди, приветливые в обхождении и свято соблюдающие свое слово. Живут они в пригороде Исфагана, о чем мы уже упоминали.

18-го стояли большие холода и шел такой сильный снег, что мы с трудом держались на лошадях. На дороге, по которой должны были идти наши вьючные животные, лежал снег от четырех до пяти футов вышиной, а помимо того она была узкой и неудобной, отчего наши лошади и верблюды, сбиваясь с дороги или поскользнувшись, проваливались с головой в снег, и мы были вынуждены разгружать их от поклажи, так как не было другого средства поставить их на ноги. Это случалось часто, нам приходилось задерживаться, и наше путешествие затянулось. Так, мучаясь, мы снова вступили в горы, которыми ехали до небольшой деревушки, где нам пришлось задержаться всем караваном на три дня из-за бурной снежной погоды.

22-го мы снова тронулись в путь, ехали все время но горам и трудным непроложенным дорогам, вследствие чего мы прошли не более шести миль и вечером пришли к караван сараю, где встретились с другим караваном из Гомбруна, везшим всевозможные драгоценные индусские товары на продажу в Персию.

23-го мы пустились в дальнейший путь и по дороге разбили несколько ящиков, которые везли наши лошади и верблюды. Ящики пострадали главным образом вследствие падений и тряски на скверной дороге. Я как кафил-абасси, или надсмотрщик, взялся за дело и отправился в ближайшую деревню за плотником или столяром. Тем временем караван оставался в прекрасном караван-сарае. После долгих толков и расспросов я наконец нашел плотника и, придя вместе с ним, узнал от своих, что украден мой дорожный мешок с деньгами. Это ввергало меня в большую нужду, ибо при мне было не более двадцати пяти гульденов. Я хорошо знал, что воровство совершил один из нашего каравана, о чем мне тайно сообщили и другие. Я назвал по имени одного из них, который был у меня на подозрении, и открыто заявил, что он украл мои деньги; [321] но он отрицал это и поднял большой крик по поводу того, что я его обвинял в воровстве; не удовлетворясь этим, он позвал своих соучастников и они наградили меня побоями и синяками. Это были два его брата, уроженцы той деревни, куда я пошел. Тот, кто сам все видел, сказал мне, что первый и есть настоящий вор, но после уже не хотел ввязываться в это дело, боясь за свою шкуру, так что я, ограбленный, терпеливо должен был дожидаться того времени, когда можно будет отплатить за побои и вырезать счет за украденные деньги на шкуре висельника. В тот день мы прошли семь миль и остановились на ночь в деревне Есегас (Iesegas), которая в древности называлась Юргистан (Iurgistan).

24-го мы снова отправились в путь и нам повстречалась почта, направляющаяся из Гомбруна в Исфаган. Через них я узнал, что господин директор фан-дер-Дэссен (van der Dussen), который меня выкупил и прислал деньги для моего освобождения, уехал в Батавию. Это известие не было особенно приятным для меня, ибо я вследствие этого должен был на четыре месяца дольше пробыть в Гомбруне, — до тех пор, пока не прибудут туда другие суда из Батавии, и был вынужден перенести самую ужасную жару. В тот день проехали мы шесть миль и прибыли к вечеру в красивый, вновь отстроенный каравансарай, где расположились на ночлег.

24-го проехали мы через деревню Сурина (Surina). В полдень пошел сильный снег, но по счастью мы добрались к вечеру до хорошего каравансарая, чему весьма обрадовались, ибо нам было бы весьма тяжело и невесело провести ночь под открытым небом в такой холод. В этот день мы проехали 7 миль.

25-го была хорошая погода, и мы к вечеру дошли до каравансарая, где провели ночь, пройдя за этот день столько же миль, как и в предыдущий. В этой местности много прудов или пресных вод, которые не только служат для питья людям и скоту, но и содержат в себе хорошую еду, именно прекрасных карпов: 40 штук мы поймали на удочки. По сторонам видны лужи, богатые рыбой, и тех, кто любит рыбу, ждет большая удача, если они не слишком ленивы и неповоротливы.

26-го мы ехали по высокой гористой местности, где дорога не только трудна, но и до того завалена снегом, что наши лошади, мулы и верблюды то и дело спотыкались, часто падали, и ящики большей частью оказались разбитыми. До самого полудня шел сильный снег, и чем дальше, тем становилось хуже, но мы [322] старались справиться с этим, насколько было возможно, и с большим трудом и мучениями добрались к вечеру до деревни Гуфты (Gufty), где провели ночь. В тот день мы прошли пять миль и были вынуждены остаться здесь и дождаться лучшей погоды, ибо вею ночь и на следующий день шел сильный снег. В обед прибыл караван из Шираза, но так как мы раньше заняли место, то они должны были отправиться в другой каравансарай.

27-го сияло солнце, поэтому мы рано собрались в путь, но, как только мы немного прошли вперед, на нас неожиданно напали разбойники, засевшие в кустах, обложили наш караваи со всех сторон и брали все, что им нравилось. Народ скрылся в ближайших кустах, а меня оставили одного с верблюдами. Один из разбойников сунул свою хищную лапу в шпик с копченым салом и, обнаружив, что там было, принялся меня ругать за то, что я не предупредил его. Эти гости питают большое отвращение к одному виду сала, а тем более при прикосновении к нему, а набожность этого учтивого гостя была оскорблена и он сам осквернен, за что они меня так сильно избили, что оставили лежать замертво и продолжали свой путь. Наши, увидав, что они ушли, пошли ко мне и помогли взобраться на лошадь. Мы снова двинулись в путь и, отмерив восемь миль по равнине, прибыли к вечеру в прекрасный каравансарай, походивший более на княжеский дворец, нежели на гостиницу.

28-го мы продолжали путь и оказались к вечеру в местечке Месджид (Mestzid), где нашли для ночлега превосходный караван-сарай. Там прекрасное здание, украшенное резьбой и изразцами, в нем стоит великолепная гробница матери шаха Сулеймана, высеченная из белого мрамора. Женщины совершают сюда паломничество, бьются головами о гробницу, трижды целуют ее и уходят, читая молитву. Мы пробыли здесь целых три дня, так что наш караван мог хорошо отдохнуть. Это прекрасная плодородная местность, и здесь все можно достать за небольшие деньги, особенно финики и гранаты, которых здесь много и они считаются самыми лучшими в Персии.

В последний день месяца мы тронулись в путь и, пройдя пять миль, дошли к вечеру до деревни Сива (Siwa), где отдохнули. На другой день, пройдя семь миль, мы дошли до деревни Мардаш (Маrdasch), где переждали два дня. Первого марта я поехал с некоторыми спутниками по стране, чтобы осмотреть ее. Когда мы отъехали примерно две мили к востоку от деревни, то увидали перед собой [323] большую и красивую гробницу святого, нам повстречались несколько пилигримов, совершавших там свою молитву. Эта гробница была храмом или часовней, сложенной на возвышенном месте ив чистейшего мрамора и покоящейся на десяти тяжелых и высоких колоннах. По лестнице поднимаешься к большим, превосходно высеченным воротам, все из драгоценного мрамора. Ни один христианин не смеет ступить на это место потому, что он осквернит его; но так как сторожа приняли меня по платью и прическе за мусульманина (т. е. за правоверного мухаммеданина), то меня впустили внутрь, и я осмотрел все, насколько это было возможно. Но мне не дали взглянуть па внутренний погреб или склеп, где находилась сама гробница. Там висело несколько золотых зажженных лампад, и мертвецы, по словам сторожей, якобы лежали в золотых гробах. В этой могиле будто бы до сих пор сохраняются останки праотца Ноя, троих его сыновей — Сима, Хама и Яфета, вместе с пятью сыновьями Сима — Ассуром, Арфахадом, Лудом, Арамом и Эламом, которым построен город Персеполис, ранее называвшийся Эламусом (Elamus). Об этом сообщил мне старый перс, который здесь вырос и родился, сказав, что у него дома хранится весьма древнее и достоверное описание. И теперь еще показывают пилигримам несколько бедер в золотых сосудах, по преданию принадлежащих Ною и Эламу.

От этого храма поехали мы к развалинам княжеского замка, называемого в настоящее время Шильминар (Schilminar, Tzilminar) или по-другому (Cehilminar), что означает по-персидски сорок столбов, или колонн, хотя число их весьма уменьшилось как по небрежности персов, так и от того, что они употребляли драгоценный камень на постройку домов. К тому же турки небольшие любители древнего великолепия, так что они скорее испортят и опустошат, нежели поддержат их. Колонны, как можно судить по тем, которые еще не разрушены, были более тридцати восьми футов вышины; их основание охватывало десять футов, кверху они были уже и тоньше. Я насчитал вполне сохранившихся до самого верха, или макушки, восемнадцать. Этот дом называется также Дариусом (Darius), так как Дарий сам в нем жил. Древние греческие и латинские историки называют его строителем Кира, но персы приписывают это шаху Джемишду (Jamscha). Kaк бы там ни было, но достоверно лишь одно: он должен был быть весьма могущественным князем, если приказал построить такое изумительное сооружение, которое весьма удовлетворило и [324] порадовало меня, и я не стал бы раскаиваться, если бы только из-за одного этого проехал тысячу верст. Этот дворец, как видно по разрушенным стенам, стоял посередине равнины, окруженной холмами, о чем свидетельствуют до сего дня развалины и обломки, тянущиеся до подножия горы Кухи-рахмет, т. е. горы милосердия.

На западе находится большая мраморная лестница с двумя подъемами: один к югу, другой к северу. Каждая лестница в тридцать футов длины, семнадцать ступеней высечены из одного куска мрамора, который поистине должен был быть весьма большим, ибо каждая ступенька отстоит от другой на полфута. Поднявшись вверх на 32 или 33 ступени, выходят на большую четырехугольную площадку для отдыха, обнесенную стеной и вымощенную плитами из весьма твердого и блестящего, как зеркало, мрамора, с высеченными по обеим сторонам и спереди всевозможными зверьми: львами, слонами, лошадьми и др. Отсюда выходят на большую площадку в девяносто шагов длины и ширины, где стоят восемь ворот, четыре из них в шесть, другие в три локтя шириной. Над воротами и по сторонам от них видны различные изображения и фигуры, так тонко и искусно изваянные во всех мелочах, что я с полным правом могу назвать их единственно прекрасным и бесценным чудом зодчества из всего виденного мною во всех странах, где я был. В стену был вделан гладкий, как стекло, камень, в котором отражался человек, кроме того на нем было написано несколько строк тайными письменами, которых до нашего времени никто не мог прочесть, и буквы этой надписи, большей частью широкие снизу, заостряются кверху. Там также много изображений великанов, быков, грифов, тигров, олимпийских игр и битв. Видны изображения музыкальных инструментов, венков и различного оружия в поднятых руках. Местами изображены всадники, из них некоторые вооружены луком и стрелами, другие копьями, щитами, саблями и палицами. Их одежда весьма необычна, у них круглые, ровные и остроконечные шапочки. Над самыми большими воротами среди прочих изображений видно изображение короля в длинной одежде и с длинными курчавыми волосами. Его платье с широкими рукавами и большими складками спадает до самой земли, напоминает теперешнюю одежду жителей Ирака, у него весьма длинная борода, повязка на голове подобна той, которую носили римские императоры в прежние времена; в левой руке он держал земной шар, в правой — скипетр. Жители говорили, что это [325] должно изображать царя Соломона; но так как он держал в руке земной шар, то я скорее поверю, что это Александр Великий, который считал, что покорил весь мир, и в этом месте, как говорит история, были его первый дворец и резиденция. Рядом с этим изображением видны различные другие, но это лица, судя по их виду и одежде, меньшего достоинства; у них короткое платье с весьма узкими рукавами и узкие штаны, они очень походят на крестьян из окрестностей Дербента. Некоторые из них несли незнакомые кушанья, другие вели лошадей и коров, иные же приготовляли коров и овец к жертвенному закланию, о чем можно было судить по различным употребляемым при этом орудиям, которые несли в руках другие. В этом большом помещении было еще много других фигур, значения которых я не мог понять. Отсюда можно было снова пройти по большой и широкой лестнице в другое весьма обширное помещение, где находилось большое изображение (насколько можно было судить по короне или лучше по увенчанной шапочке) короля, молящегося перед огнем, солнцем и змием. Все это было высечено на каменной стене. Жители называют эту картину Джемшид (Jamschet или Jemscha) по имени того, кого персы считают строителем. Большинство изображений было позолочено, что видно еще и по сию пору. Там в хорошей пропорции искусно изображены некоторые битвы, высеченные па стене из черного мрамора. Когда это здание стояло во всем своем великолепии, оно с полным правом считалось самым замечательным чудом зодчества во всем мире, ибо, судя по развалинам и тому, что мы находим в древней истории, этот замок был окружен тройной стеной. Первая была укреплена больверками и башнями высотой в шестнадцать локтей, очень искусно выстроенными, о чем свидетельствуют развалины; другая была столь же великолепна и вдвое выше, а третья высотой в шестьдесят локтей. На каждой стороне были большие ворота и много башен, все сложено из твердого и прочного камня. К тому же крепость была окружена тяжелой и толстой изгородью и рвами для устрашения врагов. Невозможно представить себе или узнать, каких сокровищ стоило это великолепное здание, и весьма прискорбно, что такое прекрасное сооружение так легкомысленно было сожжено и разрушено, хотя его построили так, что оно могло поспорить с вечностью. По свидетельству древних историков, это произошло однажды на пиру, когда запьяневшего Александра Великого уговорила великая и прославленная блудница Таис такими словами: [326] он-де окажет величайшую дружбу грекам и нанесет худшее оскорбление и горе персам, уничтожив этот город, так долго наводивший ужас на всю Грецию. Тогда Александр поджег княжеский замок, ему последовали гости и блудницы, вследствие чего это неоценимое, драгоценное и прочное здание в одно мгновение было охвачено пламенем. Заметив это, солдаты сбежались со всех сторон, чтобы потушить пожар, но, когда они увидели, что сам царь подкладывает огонь, они отступили и принесли еще больше дров, и этот замок, всегда свободный и непреодолимый для оружия, был уничтожен и опустошен опьянением и советом блудницы.

На расстоянии примерно двух миль от Шильминара видны еще некоторые уцелевшие изображения и среди них одно, о котором жители говорят, что это Рустам (Rustan), прославившийся при жизни смелый герой, отчего многие персидские воины называют себя этим именем. Это изображение Рустама, как и многие другие, было непомерно велико. Рустам был вооружен палицей и другим очень древним оружием. Персы рассказали мне о нем столько побасенок и сказок, что я считаю излишним приводить их здесь и задерживать читателя.

Глава ХХХIV

Дальнейшее путешествие. Прибытие в Шираз. Встреча с кармелитами. Строптивость спутников по каравану. Я. Я. Стрейс находит вора. Расплата. Участие и добрые дела, оказанные французским хирургом Я. Я. Стрейсу. Описание города Шираза. Различные мечети. Прекрасное вино в городе и окрестностях. Отличные сады. Отъезд из Шираза. Особенные благодеяния кармелитских монахов и французского хирурга. Изобилие фиников и их дешевизна. Особый способ рассаживать финиковые пальмы. Прибытие в Шарим. Ночью на них нападают тридцать разбойников. Они убивают пять человек и отступают. Стойкая защита каравана. Разбойники молят о пощаде, в чем им отказывают. Они позволяют себя связать. Их ужасно наказывают и убивают. Обилие куропаток.

После того как караван хорошо отдохнул и насладился приятными кушаньями и напитками, мы снова двинулись в путь и к вечеру пришли в деревню Аликон (Alikon), где все было в изобилии, что нас весьма обрадовало, и мы купили ячменя для корма нашим лошадям. Мы провели половину ночи в весельи, другую отдыхали и, уехав на другой день, [327] прибыли восьмого марта в город Шираз, где я велел отвезти на склад имущество благородной нидерландской Ост-индской компании. Я узнал, как только прибыл в город, что там живут кармелитские монахи, которые много помогают проезжим христианам, и что один из них хочет поехать в Гомбрун. Тогда я справился об их монастыре и заговорил с двумя отцами: один был неаполитанец по имени Феличелло, другой поляк из Варшавы по имени Ядислав. Они приветливо встретили меня и щедро угощали вином и едой не только в день моего приезда, но и в последующие шестнадцать дней. Эти добрые и щедрые люди отвели мне прекрасную комнату для жилья.

Тем временем мои спутники по каравану проявили себя негодными и строптивыми, заявив со скверными и пустыми отговорками, что они ни шагу не ступят дальше. Они получили в Исфагане половину условленного вознаграждения, а мы далеко еще не прошли половины пути. Как бы там ни было, считали ли они, что мне нечем с ними расплатиться, так как меня обокрали, или что их ждет по приезде в Гомбрун наказание за кражу, но они бросили меня с моими вещами, и я должен был раздобыть других людей, свежих лошадей и верблюдов, что мне стоило бы большого труда, если бы не помощь помянутых священнослужителей: по их ходатайству я снова получил других лошадей и верблюдов.

На третий день после моего приезда в Шираз, когда я бродил за городом, чтобы немного осмотреться, я увидел вора, который украл мои деньги в деревне Явегар (Iafegars) и к тому же вместе со своим братом порядком поколотил меня. Он стоял голый в воде, мылся и чистился. Тут я привел в исполнение месть, которой так долго дожидался, и хорошим мясным ножом из дамасской стали вырезал ему красивый крест на щеках и несколько раз полоснул по его воровской шкуре, так что сдержал свое слово и вписал счет поглубже в его мясо, но не удовлетворился этим, а изрезал его платье на такие мелкие клочья, что он вернулся в город изукрашенный и в чем мать родила. Кроме того я погрозил написать о его плутнях в Исфаган, пожаловаться на него шаху, что хотел тотчас привести в исполнение у хана Шираза и объявить, что он меня не только обокрал, но и здорово поколотил и оставил замертво на дороге. Но оказалось, что этот бездельник со своим братом от страха удрали, ибо с тех пор я их больше не видел и ничего о них не слышал 202. [328]

Помимо благодеяний упомянутых священнослужителей мне было оказано в городе Ширазе большое участие французским хирургом, которого называли по-персидски Hakim Robijn, или доктор Робейн; я не слышал, чтобы его называли по имени. Этот человек встретил меня очень хорошо, оставил обедать и послал за свой счет из Шираза письмо моей жене. Я узнал, что всемогущий бог всюду имеет своих людей и везде встречаются благодетели и хорошие люди (о чем я часто уже рассказывал), благодаря чему я всегда избавлялся от крайней нужды и опасности.

Что касается города Шираза, то он лежит в долине, или равнине, со всех сторон окружен горами, которые только со стороны Исфагана образуют проход, через который перекинута арка, или свод, расписанный всевозможными зверями, а кое-где персидскими, арабскими и турецкими стихами. Когда едешь через те большие ворота, то попадаешь на длинную, широкую и прямую дорогу, по обеим сторонам которой находятся сады и беседки. Они так приятны и занимательны, что трудно представить себе что-нибудь лучшее. В конце дороги пруд, или стоячая вода, которая отведена в ров и окружена стеной на случай разлива при таянии снега. Немного в стороне видны мечеть и молитвенный дом кармелитов. Отсюда идешь прямо до городских ворот, но прежде надо перейти тяжелый каменный мост, перекинутый через городской ров, зимой полный воды, а летом чаще всего пересохший. Майдан расположен за городским валом. Вокруг Шираза много развалин, обвалившихся стен, сохранившихся ворот, сводов и колонн. Отсюда легко предположить, что этот город в прежние времена был больше, чем теперь, но и сейчас еще он довольно велик и населен. Он окружен валом, сложенным из различных мраморных плит. Улицы узкие, кривые и беспорядочные, а также весьма грязные, ибо они не мощены. Хотя встречается много мечетей, но они незначительны и плохи. Самую лучшую они называют Садур (Sadur), в ней якобы погребены потомки Мухаммеда. Она построена весьма складно, с красивыми сводами и колоннами внутри. Посреди находятся хоры, хорошо освещенные окном круглой башни. Другой храм из самых лучших — это мечеть Ага Риза (Aga Riza), богатого индусского купца, который построил ее как гробницу для себя на свои средства. В городе вообще немного достопримечательного кроме дворца князя, окруженного четырехугольной стеной и украшенного прекрасными галереями. Там есть также большой красивый базар с расположенными вокруг него [329] превосходными лавками со сводами, а также школой, где наряду с чтением и письмом преподают различные другие хорошие науки.

Земля вокруг города Шираза весьма плодородна, особенно под виноградниками, дающими также отличное вино, которое считается не только самым лучшим и превосходным во всей Персии, но и во всем мире; оно гораздо крепче, слаще и приятнее канарского шампанского. При дворе в Исфагане пьют ширазское вино.

По причине хорошего сбыта его с трудом можно достать в городе, и кувшин стоит один талер. Слуги голландцев и англичан скупают много вина и рассылают его в другие места. Виноградники находятся у самого города, и со многих мест городского вала можно попасть в них камнем. В Ширазе чувствуешь себя, как в земном раю; в садах много плодов, которые, не говоря уже об их изобилии, гораздо слаще, приятнее и лучше, чем где-либо в Персии. Здесь растут померанцы, лимоны, гранаты, миндаль, финики, яблоки, груши и почти все фрукты, какие я когда-либо знавал или видал. Из земли дико растут различные благоуханные травы, и воздух от них, когда проходишь полями, весьма нежен и приятен. За городом живет много вавилонских женщин, которые удалились сюда и поселились здесь, после того как турки заняли город. За городом также находится отличный божий дом, называемый Али Капин (Aly Kapin), куда бедняки каждый день приходят за горячей пищей, приготовляемой за счет короля, и в этом доме больше еды, чем в лучших каравансараях.

С восьмого марта до первого апреля монастырь кармелитов бесплатно снабжал меня едой, питьем, комнатой и постелью, после чего я простился с добрыми отцами с сердечной благодарностью, ибо не мог им дать ничего больше, и отправился со своей компанией. К вечеру мы прибыли к каравансараю, где заночевали. Неподалеку от этого пристанища был пруд, до того переполненный рыбой, что казалось рыбы пытались вытеснить друг друга из воды, и так как у наших были с собой удочки, то они за короткий срок наловили так много, что я был крайне удивлен.

На другой день погода была весьма бурная и плохая, так что мы должны были остаться на том же месте, куда с наступлением вечера к моей большой радости прибыли мои добрые друзья: отец Феличелло и Хаким Робейн, ехавшие в Гомбрун, где им нужно было устроить кое-какие дела. Помимо приятного общества на меня обратилось их прежнее милосердие, ибо они мне предлагали совершенно бесплатно еду и питье, что мне весьма пригодилось [330] в моей большой бедности, и хотя я сначала отказывался, но потом все-таки принял, весьма обязанный и с большой благодарностью. Теперь у меня каждый день был хороший стол и к тому же добрый глоток ширазского вина, которого у них был целый ящик в запасе. Хирург взял с собой троих служителей для услуг и охраны. В тот день мы проехали шесть миль.

3 апреля снова тронулись мы в путь и дошли к вечеру до деревни Добба (Dobba), где расположились всем караваном. Дома этой деревни походили скорее на полевые палатки солдат, чем на дома, ибо они были сооружены только из тростника и ветвей и обложены землей. Люди, как и дома, жалкие и бедные, отчего мы не могли многим поживиться. В тот день мы прошли пять миль.

4-го мы спешно выбрались из этого гнезда и поехали по гористой местности через различные деревни, где всегда видели много финиковых пальм, и сто фунтов их плодов можно было купить за один голландский гульден. Несмотря на ничтожную цену, они белы и хороши на вкус, так что мне нигде в другом месте такие не попадались. Финиковые пальмы размножаются почти так же, как люди, и это происходит весьма странным образом; деревья бывают самцами и самками, их всегда должно сажать попарно. Каждый год необходимо отложить побег с кроны самца и пересадить на самку, а если того не сделать, то самка принесет не только безобразные, но и горькие плоды; но достаточно пересадить в нее маленькую веточку, как фрукты становятся больше и слаще. Но если самец и самка растут недостаточно близко, то они заметно наклоняются друг к другу, что я часто видел и наблюдал. Жители рассказывали нам много различных других историй о финиковых пальмах, сообщить их я считаю излишним. Проделав семь миль, мы прибыли к вечеру в большой каравансарай, куда завернули, чтобы остановиться на ночлег.

5-го мы снова отправились в путь и прибыли к вечеру в каравансарай, пропутешествовав весь день по пустынной и высохшей местности. По дороге мы видели много диких горных коз, и у наших явилось большое желание поохотиться на них, но эта дичь слишком быстронога, и охотники вернулись усталые и с пустыми руками. Здесь мы собирали дрова, чтобы согреться холодной ночью. В этот день мы проехали пять миль.

6-го мы выехали верхом и прибыли после обеда в маленький город, или местечко, названное Шарим (Scharim), без валов и стен, посреди зарослей финиковых пальм. Жители этого города [330] по большей части торгуют ситцами, и среди них много ткачей. Там хороший базар, или рынок, где встречаются различные купцы с индийскими и персидскими товарами, не считая большого стечения крестьян из окрестных деревень — дважды в неделю. Здесь мы пробыли целых три дня и хорошо отдохнули.

10-го мы выехали из города Шарим в хорошую и приятную погоду и ехали весь день по равнине, иногда проезжали мимо зарослей финиковых пальм” господских дворов и садов, и за все время нашего путешествия не было более приятной дороги.

В том месте повстречался нам большой караван с множеством людей, верблюдов, мулов и лошадей, нагруженных всевозможными индийскими товарами. Они шли из Гомбруна и держали путь на Ширван и Шемаху (дорога, по которой прошли мы). Среди них я встретил перса, бывшего моим соседом в Шемахе и жившего рядом с хозяином Хаджи Байрамом; я поздоровался с ним и попросил его передать в Исфагане письмо моему бывшему хозяину. Я написал по-турецки, благодаря за все оказанное мне добро и любезное вознаграждение и попросил его взять на себя труд отправить при первой возможности в Смирну написанное мною письмо для моей жены. Вечером мы перешли из равнины в гористую местность, где нашли прекрасный каравансарай, в котором мы расположились на ночлег.

В тот день мы прошли шесть миль. Ночью, когда мы рассчитывали спокойно спать, нас разбудил сильный шум и крики о помощи, ибо тридцать разбойников явились в каравансарай, предполагая напасть на спящих. Мы конечно видели, что эти люди все время шли за нашим караваном, но никак не думали, что это такие негодяи. Однако мы были настороже, зорко следили за ними и держали наготове оружие. Свое намерение они привели в исполнение после полуночи, потихоньку встали и внезапно напали на одну комнату, где свалили пятерых наших. Нас было еще тридцать пять мужчин, и все мы, как один человек, стали дружно и храбро защищаться и так, что не только отразили их нападение, но и показали им свои зубы. Они сильно сопротивлялись и не давали себя запугать и наверное одолели бы нас, если бы мы не сражались так храбро, что наконец заставили разбойников дрогнуть. Они отступили и скрылись в маленькую комнату каравансарая и закрыли за собой двери. Это не только придало нам большую бодрость, но дало значительные преимущества, а им приготовило большую опасность и погибель, ибо мы хорошо знали, [332] что комната, где они скрылись, была узкой, и они, защищаясь, непременно будут мешать друг другу. Поэтому мы притащили большую кучу камней и заложили их так, чтобы им невозможно было выйти. После этого мы все сразу выстрелили из пистолетов и ружей в дверь, отчего в короткое время их число стало убывать, некоторые были убиты, другие ранены. Им ничего больше не оставалось, как запросить пощады, мы же принудили их выйти и положиться на нашу милость и немилость. Таким образом эти разбойники и убийцы попались в наши руки, и мы выпускали их по одному. Некоторые из нас держали взведенный курок, чтобы не дать им пикнуть и сразить насмерть при малейшей попытке защищаться. Эти свирепые волки дали себя подобно овцам поймать и прикрутить руки за спину, а раненые остались валяться на траве. Тем временем начало светать, мы снарядились в путь с пашей добычей, состоящей из двадцати семи хищников, и повели их с собой до рощи финиковых пальм. Мы просверлили дырки у них в пятках между костью и сухожилием, подобно тому как поступают мясники со свиньями или другими животными, когда их подвешивают; через дырки мы продели хорошую веревку и повесили нашу добычу в голом виде головами вниз. Затем мы отрезали им руки, ноги, уши и срам, последнее мы засунули в их безбожные морды, остальное прибили поверх их к деревьям и оставили их так висеть. Это верно, что хотя несчастье и свалилось на нас неожиданно, прежде чем мы успели придти в себя, и мы не упражнялись, однако вы видите, что могут сделать храбрые люди, когда они все вместе и каждый в отдельности борются за свою жизнь и добро. Наказание вполне отвечало преступлению, хотя мы и не ждали осуждения за него в Исфагане или от уголовного суда, ибо разбойники хорошо знают, что они вольные птицы, никогда не ждут милости и поступают точно так же с путешественниками без всякой пощады или сожаления, как и мы поступили с ними. После того как мы выдержали эту жестокую бурю и совершили уголовный суд, мы оставили убийц красоваться на деревьях и пошли своей дорогой. Наше путешествие было весьма тягостно, ибо мы должны была ехать по горам: то подыматься, то спускаться, и вечером пришли изможденные и усталые в каравансарай. В этой местности много куропаток; наш патер Феличелло, отличный стрелок, убил нескольких, мы их приготовили к ужину и съели со стаканом ширазского вина. В тот день мы проехали пять миль. [333]

Глава XXXV

Трудный путь по горам. Хорошее угощение в каравансарае. Посещение нестриженого персидского святого. Прибытие в Лар. Описание города. Нездоровые воздух и вода в Ларе. Драгоценный бальзам. Странные памятники наказанным разбойникам. Снова нападают разбойники, из которых семеро гибнут. Встреча в пути с господином Казенбротом. Прибытие в Гомбрун.

Двенадцатого нам пришлось совершить путешествие по весьма высоким и опасным горам, где тропинки были настолько узкими и обвалившимися, что мы не решались оставаться на лошадях, сошли и пошли пешком из боязни скатиться вниз со спотыкающейся лошади и переломить себе руки и ноги. Это те горы, которые идут вокруг Тавра, они голы, скалисты и трудны для подъема. После того как в тот день мы прошли пять миль, мы к вечеру прибыли в каравансарай, где остановились на ночлег.

13-го мы снова двинулись в путь и в полдень очутились у прекрасного и веселого каравансарая. Здесь патер Феличелло купил ягненка, чтобы зажарить, несмотря на пост, полагая, что путешественник не должен быть стеснен в пище, ибо он берет не то, что он хочет, а то, что можно достать. То был день рождения доброго патера, и он отпраздновал его в свое удовольствие. Наш стол был уставлен блюдами вареного и жареного, чему мы весьма обрадовались, и прополоскали кишки стаканом доброго ширазского вина и кубок за здоровье испанского короля и принца Оранского живо ходил по рукам, так что мы захмелели. После того как мы вполне насладились едой и питьем, мы добрели ощупью до постелей и беззаботно уснули до утра. Прошли мы не более трех миль.

14-го мы продолжали наше путешествие и миновали много рвов, наполненных водой, которые были соединены между собой под землею. В них во множестве водилась рыба, главным образом карпы. Мы поймали нескольких и приготовили себе добрый ужин. Вода также была проведена в танки (Tanken), или каменистые водоемы, проложенные близ каравансарая, из них пили воду люди и животные. Здесь мы расположились на ночлег, после того как прошли пять миль.

15-го мы отправились дальше и в полдень пришли в деревню Барри (Barry), где остановились и два дня отдыхали, ибо наши верблюды и лошади совсем устали и выбились из сил, а нам [334] предстоял неудобный и опасный переход через высокую гору. В этот день мы прошли четыре мили.

18-го рано утром мы выехали из деревни Барри и поднялись на высокую гору, где повстречали нескольких дворян, охотившихся с соколами на куропаток. Подобная охота — любимое занятие благородных людей в этой местности, и нет дворянина, который не держал бы у себя нескольких соколов. После полудня мы достигли вершины горы, где встретили дряхлого старика; борода и волосы которого росли нестрижеными и нечесаными, и казалось, что они свалялись в войлок. Его считали святым или, вернее, он сам хотел, чтобы его считали таковым. Он попросил у меня весьма вежливо табаку для трубки, в чем я ему не отказал и дал с большой охотой, за что в награду получил персидское приветствие: “Да сохранит вас бог”. Пройдя шесть миль, мы дошли до хорошего каравансарая, где спокойно провели ночь.

19-го утром поехали мы дальше и вскоре завидели приятную долину, где было много финиковых пальм и различных красивых домов. Там купил я молоко для утоления жажды. Они спросили меня, откуда я еду. Я ответил, что из Ширвана, из Шемахи, чему они крайне удивились, считая это большим и долгим путешествием. Это простые и бедные люди, которые редко оставляют, а то и никогда не покидают эту долину и полагают, что в мире нет иной страны кроме Персии. Они не взяли с меня денег за молоко и охотно поговорили бы еще со мной, но время не позволяло дольше мешкать. С наступлением вечера мы прибыли в город Лару, где тотчас же въехали в голландский дом — превосходное и отличнее здание. За ним наблюдали и охраняли его старик с женой, приставленные туда благородной Ост-индской компанией. Здесь я велел починить сломанные ящики, снятые с наших верблюдов.

Город Лар довольно велик, и у него нет валов, которые бы его защитили от серьезного нападения, ибо имеющиеся сложены на обожженных на солнце кирпичей. Однако он может отражать врагов, покуда его охраняет замок, лежащий на северной стороне горы. Этот замок окружен толстыми стенами и господствует над городом. Только в одном месте к нему ведет узкая тропинка. Там лежат тяжелые картауны, которые король привез сюда из Ормуза (Ormus), когда он занял город с помощью англичан. Вокруг города Лара растет много фиников, совсем нет вина, и так как в той местности нет никакой особой торговли и занятий, то там встречается мало богачей. Большая часть народа утоляет жажду [335] чистой водой, которая, как и здешний воздух, нездорова и вредна, и не только приезжие, но и сами жители часто подвергаются тяжким болезням и страдают от длинных тонких червей, которые вырастают иногда до двух футов между кожей и мясом, и вырезают их не без мук и боли.

Жители города приветливы, услужливы и гостеприимны, большие любители искусства и наук. Неподалеку от замка, в горах, было найдено прекрасное масло или бальзам, который персы называют Муммаи кобас (Mummay Kobas). Этот бальзам собирают в июне, он стекает по каплям из маленькой жил

ФЕДОР КОТОВ
О ПУТЕШЕСТВИИ ИЗ МОСКВЫ В ПЕРСИДСКОЕ ЦАРСТВО, ИЗ ПЕРСИИ В ТУРЕЦКУЮ ЗЕМЛЮ, В ИНДИЮ И В УРМУЗ НА БЕЛОМ МОРЕ, КУДА НЕМЦЫ ПРИПЛЫВАЮТ НА КОРАБЛЯХ

В 7131 (1623) году по указу государя и великого князя всея Руси Михаила Федоровича и великого государя святейшего патриарха московского и всея Руси Филарета Никитича московский купец Федор Афанасьевич Котов с восьмью товарищами был послан с царскими товарами за море в Персию.

Отрывок

Налево от Тынчи, напротив шахских ворот, с другой стороны площади, есть базар, где торгуют всякой всячиной, делают шелковые и хлопчатобумажные товары. Посреди этого базара, напротив шахских ворот, построена большая каменная мечеть. На этом базаре двести лавок. Перечисленные базары находятся около площади. Позади их и по сторонам, и на перекрестках 127 есть еще базары, и все они каменные. Около площади, налево и направо от Тынчи, построены каменные палаты, которые называются кофейнями; они расписаны красками и золотом, с обеих сторон кофеен сделаны деревянные решетки, сквозь которые кызылбаши смотрят на игру, а денег не платят. Верх у всех кофеен расписан красками с золотом. [81]

Во всех кофейнях выше роста человека протянута переплетенная проволока в виде сетки или шахматной доски. В каждой клетке стоит по стеклянной стопке с фитилем, в них налито кунжутное масло. Эти склянки с маслом зажигают по вечерам. В кофейнях сделаны каменные бассейны с водою, вокруг этих бассейнов пляшут ребята с колокольчиками, а другие бьют в бубны, играют на зурнах и дудках, все они молодые, хорошие. Они одеты в платья, чалмы, кушаки — все с позолотою, а от пояса около живота идут красивые сборки 128. На площади торгуют всякими товарами и мелочью, старьем, продают овощи, яблоки, арбузы, дыни, груши, огурцы, виноград разных сортов, из злаков — пшеницу, муку, пшено, просо, дрова и солому пшеничную. А сена нет во всей шахской земле, вместо него продают только скрученную в трубки траву. Все продается на вес на батманы 129 — и дрова, и трава, и мука, и пшеница; и масло, и всякие овощи.

Здесь же, на площади, устраиваются разные зрелища: партиями играют в кости, раскладывают землю и камешки, делая разные узоры 130, гадают по книгам, дервиши 131рассказывают о том, как жили их проклятые святые, проповедуют свое учение. О дервишах будет написано ниже. В конце площади, у Тынчи, на верхних складах, устроены большие сараи, покрытые сверху, но открытые с боков. Здесь персы бьют в набаты и в литавры, трубят в большие трубы, которые ревут, словно коровы, и играют на зурнах. Это с правой стороны Тынчи. С левой стороны сделан такой же сарай. Здесь бьют в двадцать .набатов, трубят в трубы и играют на зурнах турки, взятые шахом в Багдаде в плен. Каждый вечер народ удаляют с площади со всем товаром и с харчем, площадь чистят и ровняют мелким камнем и крупным песком, поливают водою, чтобы не было летом пыли от коней. И тогда на площадь выезжает сам шах, там он развлекается, почти ежедневно заезжает в кофейни, а перед ним пляшут потешные его молодцы и ребята из кофеен. Некоторые молодцы стоят против него на площади с восковыми горящими свечами. Вокруг всей площади горят светильники с нефтью! И так он тешится до позднего вечера: стреляют порохом, селитрою и бумагой, и кружатся по площади, как змеи.

Супер! Очень интересно.
Слушаете, возник такой вопрос - как называться могла эта пресловутая тюбетейка Ивана Черкасова?

http://www.volgmed.ru/depts/opsurg/site/izo-3.htm Как обычно не умею вставлять рисунки. Мне просто эти миниатюры понравились персидские

Гы, супер, медицинские приёмы в действии
А студентам всё на скелетах да на трупах показывают

Так это уже вроде, когда-то обсуждалось. Попробую поискать.

Гы...так интереснее

Может, так?
АРАКЧИН
традиционный персидский мужской головной убор: шапочка типа тюбетейки, поверх нее надевается чалма.
http://www.voc.metromir.ru/encmode/id33/

Ермолка что ли, или арыхчан, так что ли , я у восточного человека спрашивала

На картинках то, само собой 8)
1000 и 1 ночь круче любого анатомического атласа

Вот картину нашла. «Бивуак леб-гвардии гренадерского полка»
Автор: Федотов П.

Мелочи, по гвардии.

Амуничные деньги
По положению 1802 года строевые унтер-офицеры, музыканты, барабанщики, флейщики и гранадеры получают ежегодно в прибавок к их амуниции деньгами: на починку обуви 1 рубль, прибавок к рубашкам 78 коп. Нестроевые получают сверх вышеописанного за головы к сапогам 60 коп.
По положению 1809 года инвалиды получают: на починку обуви 1 руб., прибавок к рубашкам 78 коп., за головы к сапогам 40 коп., за шапку фуражную 25 коп., за галстук 10 коп.<...>
Именинные деньги
В царствование ИМПЕРАТОРА ПЕТРА I нижние чины, бывшие именинниками, имели позволение ходить в дом ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, только бы имели за руками господ офицеров именную ведомость, равно есть ли у кого родится младенец мужского или женского пола и пожелает просить о крещении; вышеписанные же ведомости как об именинниках, так и о крестинах объявлять надлежало господину дневальному или дежурному майору.
В царствование ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ I, АННЫ ИОАННОВНЫ и ЕЛИСАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ нижние чины также имели позволение, бывши именинниками, приходить в дом ИХ ВЕЛИЧЕСТВ.
По именным ВЫСОЧАЙШИМ Указам, состоявшим 1741-го декабря в 21-й день, велено было производить именинных денег каждому рядовому по 3 руб., а в 1742 году генваря в 3-й день прибавлено еще на крестины детей по одному рублю и того каждому рядовому производилось сверх жалованья по 4 рубля; выдача таковая отменена была при ИМПЕРАТОРЕ ПАВЛЕ I, И ПО ИЗДАННОМУ ПОЛОЖЕНИЮ 1798 ГОДА июля в 10-й день велено производить именинных денег по 3 рубля, которые и требовать вместе с жалованьем, что и ныне производится по положению ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I, состоявшемуся 1802 года декабря в 29-й день.
При ныне царствующем ИМПЕРАТОРЕ АЛЕКСАНДРЕ ПАВЛОВИЧЕ сверх получаемых 3 рублей нижние чины, отличные службою и поведением, бывши именинниками, имеют позволение ходить к ГОСУДАРЮ ИМЕРАТОРУ и получают: фельдфебель 25 рублей, унтер-офицер 10 рублей, рядовой 5 руб., сверх сего, кто из нижних чинов женится, то получают на свадьбу фельдфебель 100 руб., унтер-офицер 50 руб., рядовой 25 рублей.
Провиант
Нижние чины как строевые, так и нестроевые получают в каждый месяц муки мерою по два четверика (52,48 литра - Прим. публикатора), весом 1 пуд 35 фунтов (32 кг. 256 гр. - Прим. публикатора), круп полтора гарнца (без малого 5 литров - Прим. публикатора); военные кантонисты провиант получают от шестилетнего своего возраста половинную дачу, а с шести лет полную вышеозначенную дачу провианта.
На денщиков офицеры получают провианту: полковник на 6 человек, капитан на 4, штабс-капитан на 3, поручик на 2, подпоручик и прапорщик на 1-го человека.

Вот еще про доходы военных, может, пригодится.

Довольствие офицеров русской армии в первой четверти ХIХ в. состояло только из денежного жалования и рационов (денежного отпуска на довольствие денщиков). Уже в 1801 г. Александр I, взойдя на трон, увеличивает жалование офицеров на четверть. Размер рациона был определен в 1 руб. 50 коп. Число рационов зависело от чина офицера и варьировалось от 25 (полковник кавалерии) до 3 (подпрапорщик армейской пехоты). То есть не только материальное обеспечение офицера, но и его денщика определялось высотой офицерского звания, что вполне соответствовало социальной структуре российского общества того времени. Рационы включались в жалование и выдавались вместе с ним.

К 1805 г. жалование военнослужащим вновь увеличили, что было связано с подготовкой к военным действиям против Франции, необходимостью заполнить командные должности в армии опытными офицерами, вышедшими в отставку в царствование Павла I. По новому положению полковники в зависимости от рода войск получали от 1040 до 1250 руб. в год, подполковники - 690-970 руб., майоры - 530-630 руб., капитаны, штабс-капитаны, ротмистры и штабс-ротмистры - 400-495 руб., поручики - 285-395 руб., подпоручики, корнеты и прапорщики - 236-325 руб. Более высокое жалование получали кавалеристы, что было связано с тратами на лошадей, их прокорм и сбрую. Было повышено жалование и рядовым: от 9 руб. 50 коп. до 12 руб., да сверх того на обмундирование они получали от 11 руб. 63 коп. до 15 руб. 18 ? коп. и на сбрую в кавалерии от 8 руб. 10 ? коп. до 16 руб. 94 1/3 коп.

В 1809 г. прапорщикам, подпрапорщикам и поручикам войск, расположенных в приграничных трех прибалтийских и двух литовских губерниях, а так же в Белостокской области, содержание было увеличено еще на треть их оклада.1

Перед войной 1812 г. изменилась ценность выдаваемого жалования, так как оно стало выдаваться бумажными ассигнациями, курс которых сильно упал по сравнению с серебром. Но первоначально жалование в ассигнациях войскам выдавалось по существующему тогда курсу. По окончании войн с Францией лишь войска, дислоцирующиеся в Грузии для ведения военных действий на Северном Кавказе, получали жалование серебром2, но и их довольствие к концу александрова царствования было переведено на ассигнации.

К 1825 г. был окончательно определен размер офицерского жалования: в армейской пехоте от 1200 руб. в год до 450 руб. в зависимости от чина. В гвардии и армейской кавалерии жалование было несколько выше. Оклады жалования генерал-майоров были оставлены прежние: от 2600 руб. (генерал-майор) до 8180 руб. (генерал-фельдмаршал). Командующим частей и высшим строевым начальникам с 1816 г. выплачивались столовые деньги: командующему полка - 3000 руб., бригадному генералу - 4000 руб., начальнику дивизии - 1000 руб. и корпусному командиру - 10000 руб.3

И все же этого жалования едва хватало на нормальное существование. Посланник Сардинского короля в России граф Жозеф де Местр доносил: ": военные уже просто не могут существовать. Недавно один молодой офицер говорил: "У меня 1.200 рублей жалованья; пара эполет стоит 200, а чтобы иметь пристойный вид при дворе, мне их надобно полдюжины в год. Так что счет очень прост". Я знаю офицеров, живущих только на жалованье, которые просто не выходят, стараясь беречь мундиры. Вне служебного времени они сидят дома, как отцы трапписты, закутавшись в шинели".4

Сложная финансовая ситуация в государстве послевоенного периода не позволяла значительно повышать офицерские оклады, что беспокоило императора. Отказав в увеличении жалования интендантских чиновников по новым штатам, разработанным генерал-интендантом 1-й армии Е.Ф.Канкриным, Александр писал главнокомандующему 1-й армии князю М.Б.Барклаю де Толли 10 марта 1816 г.: "Дать каждому приличное содержание всегда было и есть предметом моих желаний. Но ежели при всем том даже армейские офицеры, заслужившие в поле кровию право на прибавку им жалованья, до ныне остаются при тех недостаточных окладах, кои определены Штатами 1802 года; то несправедливо было бы, чтобы в сие время одни чиновники Интендантского управления пользовались тем огромным жалованьем, какое по штатам Канкрина назначается".5

Увеличивая жалование генералам, штаб- и обер-офицерам, сокращали расходы по другим частям военного хозяйства: фуражу, увеличивая срок нахождения конского состава армии на подножном корму, сокращению числа подъемных и строевых лошадей в армейских пехотных полках. По представлению Барклая де Толли это могло дать по 1-й армии экономию в 1.042.340 руб. (тогда как для прибавки в жаловании требовалось 6.833.063 рублей).6 Не раз император просил главнокомандующих 1-й и 2-й армиями князя Барклая де Толли и графа Витгенштейна пересмотреть расходы на провиант.

Режим жесточайшей экономии, введенный в армии по окончании французских войн, заставлял экономить каждую копейку, в том числе и на жаловании офицерам, чье поведение по каким-либо причинам вызывало недовольство начальства. Так, начальник Главного Его Императорского Величества штаба князь П.М.Волконский отказал в ходатайстве начальнику Главного штаба 1-й армии И.И.Дибичу (26 апреля 1815 г.) выдать жалование подполковнику Коновалову за период с 1 мая 1812 г. по 1 сентября 1814 г. по курсу серебра, так как его заявление о болезни в этот период вызвало сомнение Волконского. На свой страх и риск начальник квартирмейстерской части Главного Е.И.В. штаба генерал-майор Н.И.Селявин выдал нуждающемуся офицеру 500 руб. из казенных сумм.7

Стараясь облегчить положение офицеров, прежде всего молодых, только что выпущенных из училищ, правительство выделяло суммы, необходимые для обмундирования и покупки верховой лошади (120-150 руб., да столько же на седло с прибором). Но этой суммы порой хватало только для того, чтобы расплатиться с долгами и, прибыв в часть, офицер вновь занимал деньги, иногда и из казенных сумм, не имея возможности своевременно расплачиваться по долгам. Порой это приводило к длительной переписке между высокими воинскими инстанциями, разбиравшими финансовые претензии Интендантского ведомства к офицерам и денежные недоразумения между товарищами по службе. Известен случай, когда Селявин был вынужден вступить в пространную переписку с генерал-квартирмейстером 1-й армии генерал-майором Гартингом по поводу долга в 214 франков парижскому портному прапорщика квартирмейстерской части Генне, в бытность того в Париже во время заграничного похода русской армии. В обсуждение возможностей решения этого вопроса были вовлечены также отец прапорщика и начальник Главного штаба князь Волконский, давший совет незадачливому должнику впредь жить по средствам.8

Так как многие дворяне, желающие стать офицерами, не имели средств для исполнения своего желания, то в 1817 г. специальным указом 16-летним дворянам, желающим поступить в военную службу, выдавалось пособие для проезда до столицы, чем "достаточно облегчены будут благородному юношеству средства ко вступлению в службу соответственно их званию".9 Неимущие молодые дворяне могли получить необходимое военное образование за казенный счет в средних военно-учебных заведениях и армейских школах.

Правительство рассматривало и вопросы содержания офицеров, получивших раны и увечья и уволенных в отставку по старости, болезни и ранению. По указу от 21 мая 1803 г. офицеры, прослужившие беспорочно 20 лет, получали инвалидное содержание, 30 лет - половинное по чину жалование, 40 лет - полное жалование в виде пенсии. Ставших неспособными к службе по ранению положено было обеспечивать "приличным службе" содержанием независимо от выслуги. Срок выслуги считался с момента поступления на действительную службу (время учебы в кадетском корпусе не засчитывалось). С 1807 г. всем вышедшим в отставку по причине ранения и увечья офицерам выплачивался пожизненный пенсион в размере полного жалования по чину, а также оплачивался проезд к избранному месту жительства. Офицерам, определенным на инвалидное содержание и не имеющим своего дома или поместья, определялись квартиры в губернских городах Центральной России, на Украине, в Поволжье и в Тобольске. Офицеры, уволенные за дурное поведение, а также лица, не выслужившие положенного срока, но подававшие прошение о пенсии после 8 лет нахождения в отставке, получали низший пенсионный оклад в 1/3 жалования. Даже уволенные по решению суда могли надеяться на небольшую пенсию, "чтобы не оставить без призрения и доставить им по человеколюбию некоторый способ к пропитанию".

В 1805 г. в Сергиевской пустыни под Петербургом на средства графов Зубовых был создан первый инвалидный дом на 30 офицеров. В 1807 г. по его образцу созданы государственные инвалидные дома для нижних чинов в обеих столицах, Киеве, Чернигове и Курске.10

18 августа 1814 г. в годовщину сражения при Кульме Александр I учредил особый Комитет о раненых для помощи неимущим раненым генералам и офицерам. Деньги на нужды Комитета поступали от казны и общественных пожертвований. На деньги, собранные по подписке издателем "Русского инвалида" коллежским советником Пезаровиусом (395 тыс. руб.) в декабре 1815 г. 1200 офицеров получали пенсии.11

С 1809 г. начинается законодательное оформление выдач пособий семьям умерших офицеров. Для офицерских вдов старше 40 лет или более младшего возраста, но имеющих физические недостатки, мешающие им выйти замуж, устанавливались пенсии в 1/8 оклада их мужей. Правда, пенсион выдавался лишь тем, кто не имел недвижимости, приносящей доход в размере, превышающий годовой оклад мужа. При повторном браке пенсия утрачивалась. Пенсион давался и сиротам: дочерям - до замужества или помещения в воспитательное заведение, сыновьям - до 16 лет или поступления на службу, а также в казенное учебное заведение.

В отношении убитых или умерших от ран офицеров пенсион их вдовам выплачивался пожизненно в полном объеме (с 1803 г. по 1809 г. пенсия выплачивалась даже при повторном браке). Пенсии назначались также матерям погибших офицеров.12

Вот мало-мало о лагеоях. Н. А. Дурова "Кавалерист-девица"
Полк наш и полки
Псковский драгунский и Орденский кирасирский стоят лагерем. У нас
шалаши так огромны, как танцевальные залы; в каждом из них
помещается взвод. Ротмистр призвал меня и Вышемирского к себе; он
сказал, что военное время, в которое могли мы все вместе лежать
на соломе, кончилось; что теперь надобно соблюдать пунктуально
все приличия и обязанности службы; что мы должны всякому офицеру
становиться во фронт, на часах делать ему на караул, то есть
саблею вперед, и на перекличке окликаться голосом громким и
отрывистым. Меня отряжают наравне с другими стеречь ночью наше
сено, чистить заступом пляцуеку, то есть место для развода перед
гаубтвахтою, и стоять на часах у церкви и порохового ящика.
Всякое утро и вечер водим мы лошадей наших на водопой к реке,
которая от нас в версте расстоянием; мне достается иногда вести
двух лошадей в руках и на третьей сидеть; в таком случае я
доезжаю благополучно только к реке; но оттуда до лагеря лечу, как
вихрь, с моими тремя лошадьми и на лету слышу сыплющиеся вслед
мне ругательства от улан, драгун и кирасир. Все они не могут
тогда справиться с своими лошадьми, соблазненными дурным примером
моих, которые, зная, что у коновязи дадут им овса, несут меня во
весь дух и на скаку прыгают, брыкают, рвутся из рук, и я каждую
минуту ожидаю быть сорванною с хребта моего Алкида. Выговор за
неумение удержать играющих лошадей достается мне всякий раз от
вахмистра и дежурного офицера.

Наконец мы на квартирах; жизнь моя проходит в единообразных
занятиях солдата: на рассвете я иду к своей лошади, чищу ее,
кормлю и, накрыв попоною, оставляю под покровительством
дневального, а сама иду на квартиру, на которой я, к удовольствию
моему, стою одна; хозяйка моя теперь - добрая женщина, дает мне
молоко, масло и хороший хлеб.

ОБ ОТДАНИИ ЧЕСТИ И СОБЛЮДЕНИИ ФОРМЫ ОДЕЖДЫ
24 сентября 181 1 года
Главная кваргира в Житомире
Из приказа по армии князя Багратиона
№10
2-е
Во время проезда моего чрез места, где расположены войски, Высочайше вверенной мне армии, заметил я, что г(оспо)да офицеры
Разнообразно одеваются и нисколько не наблюдают надлежащей формы : иной совсем расстегнут, другой носит галстук спереди бантом, многие выпускают воротники рубашек. При встрече не останавливаются перед старшим, шляпы носют с поля при начальниках, а некоторые скидают оные по-прежнему, не зная того,Что офицер ни перед кем не должен снимать шляпы. Естьли бы случилось и перед самим Государем Императором, то отдавать честь в киверах – правою рукою взяться за козырек, а в шляпах – левую руку поднять к левой же брови: равным образом должно делать учтивость и перед старшими. Я предписываю г(оспода)м шефам полков дабы они строго смотрели за формою своих подчиненных. Никакая служба не терпит повторения, а паче военная, то и подтверждаю сие единожды навсегда, дабы мне оставалось радоваться командовать столь отличным корпусом господ штаб и обер и субалтерн-офицеров, а не быть принужденным обращаться к строгим высказываниям.

3-е
Многие из нижних чинов, как я мог заметить, не знают имя, отчества и фамилии шефов своих.Предписываю сии упущения истребить. Солдат должен знать не токмо имя шефа, даже всех штаб-офицеров своих, притом бригадного начальника, дивизионного, корпусного и армиею командующего. Также по многих полках нижние чины носят кивера набок, отнюдь сего не делать, носить прямо.

4-е
Где в дивизионных квартирах случится штаб полка, то везде въезды и выезды больших дорог должны быть непременно заняты караулом и записывать проезжающих и отъезжающих всякого рода людей, окромя женского полу.
К(нязь) Багратион
РГВИА Ф.103. Оп.3 Д. 873 Л. 706-806.

Несчастная любовь...
Всеподданнейший рапорт московского военного губернатора графа М.П.Салтыкова
В Москве 3 марта 1802 года
Московского гарнизонного полку порутчик Арбузов, имев квартиру в Екатерининских казармах с штабс-капитаном Янчиком,вчерашняго числа по полудни в 8-м часу отлучился неведомо куда, оставя письмо своеручное в постеле своей, которое в отсутствие его означенной штабс-капинтан Янчик, нашед под подушкою, отдал оное того полку дежурному за майора капитану Шушерину за известие; по которому письму вскоре от него были посланы нарочные об отыскании сего Арбузова в рощу и протчия места, но найти не могли, а сего числа поутру в 7 часу посланными для того же патрульными найден он мертв за рекою Синич кою в поле и при нем пара пистолет.
О каком случае Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше доношу, включая у сего и копию вышеобъясненного письма.
Г[раф] Салтыков Помета: 8 марта 1802.

Копия письма порутчика Арбузова

Чувствительно желая успокоить совесть обидевшего меня недавно перед сим человека, принужден объявить причину почему лишаю себя жизни, чтобы он не взял подозрения на себя. Причиною моей смерти есть то, что обыкновенно эаставляет решиться на мой поступок, то есть — неудачная любовь; то, что наиболее нужно к существованию моему, переходит в обладание другова, та, для которой переменил я образ жизни, пожертвовав щастьем своим, которая писмами делала мне наилестнейшие обещания, и в то время когда приезжаю оказала мне наижестокую холодность, вручив свое сердце другому, и чрез то лишила тово, без чего мне жить невозможно.
Благодарю тех, которые оказывали мне дружбу, охотно прощаю нанесшим мне обиды, и сам прошу прощения. Ежели кому нужда будет видеть мое тело — тот может меня найти в роще или далее.

На подлинном подписал Петр А(р6узов)
С подлинным сверял дежурной по полку за майора капитан Шушерин
РГВИА. Ф.26. Оп. 1/152. Д. 14. Л. 126-129

Помета: № 136-й 8-го февраля 1805-го.
Милостивый Государь
Граф Христофор Андреевич!
Во исполнение ВСЕВЫСОЧАЙШЕГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повеления, объявленного в отношении ко мне Вашего Сиятельства истекшего 1804-го года Октября от 29-го за № 2564-м, производимо было наиточнейшее изследование противу всеподданнейшей прозбы шляхтенки девицы Косинской, приносившей жалобу Тульского мушкетерского полку на Подполковника Мейбаума, что оной квартируя два года тому назад у ее отца склонил ее к себе в лю бовь, дал при ее отце клятвенное обещание женится на ней и прижив с нею сына не исполняет зделанного им обета, каковое следствие разсматривая я нашел в сушестве оного следующее: просительница шляхтенка Косинская как во всеподданнейем прошении своем так и при чинимом противу огого изследовании в доказательствах ее пишет, что помянутый Подполковник Мейбаум склонил ее к себе в любовь, прижив с нею младенца и обещал женится, но сего не исполняет согласно чему касательно обещания женится и отец ее шляхтич Александр Косинскнй имеющи отроду 80-ть лет в допросе своем при сем следствии показал, что когда он, во время квартирования в его доме Подполковника Мейбаума, заметил, что дочь его просительница Ко-синская дружески с Подполковником Мейбаумом обходится и за сие начал было ее как отец наказывать, то Подполковник Мейбаум в то время просил его не бить своей дочери, уверяя при том его, что он на ней женится. Города же Россиян ратуша свидетельствует: что просительницы отец шляхтич Косинский, от давних времен жительствуя в Россиянах, вел себя всегда порядочно, состояние егоесть достаточное, дочь его просительница Косинская всегда при нем находилась, и от молодых ее лет не видно было за нею ни каковой шалости; но проти- ву чего Подполковник Мейбаум в объяснении своем показал, что во время квартирования его в доме отца просительницы Косинской, оная Косинская непрошенная первоначально пришла к нему ночью в спальню и разбудя его склонила к себе в любовь, и он ее нашел уже нецеломудренною, после чего когда он Мейбаум перешел на другую квартиру то просительница Косинская и туда к нему часто прихажива-ла за что он ее дарил вещами и деньгами, но после по признанию пред ним Мейбаумом деныщиков его,что будто бы и они с просительницею подобно как и он жили, оставил ее и по сей причине не признает родившегося у нее сына, прижитым от него, отрекаясь, что и никогда он не обещал на ней женится,и хотя согласно с ним Мейбаумом показали деньщики его косательно совокупления их с просительницею, но жалующаяся девица Косинская на очных ставках уличила деньщиков в несправедливом на ее в сем показании, а Подполковника Мейбаума, купно с престарелым ее отцом, в обещании его на ней женится, но как Мейбаум так и деньщики его утверждали вышепрописанные их показания и сим кончилось настоящее изследование, о чем а равно и что рожденный от просительницы девицы Косинской младенец уже помер Ваше Сиятельство извещая имею честь с истинным моим к Вам почитанием и таковою же преданностию навсегда пребыть.

Его Сиятельству
Гдну Генерал-адъютанту
Графу X.А. Ливену
РГВИА. Ф. 26. Оп. 1/152. Д. 293. П. 1-4об.
Публикация А.Капитонова

Помета: № 136-й 8-го февраля 1805-го.
Милостивый Государь
Граф Христофор Андреевич!
Во исполнение ВСЕВЫСОЧАЙШЕГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повеления, объявленного в отношении ко мне Вашего Сиятельства истекшего 1804-го года Октября от 29-го за № 2564-м, производимо было наиточнейшее изследование противу всеподданнейшей прозбы шляхтенки девицы Косинской, приносившей жалобу Тульского мушкетерского полку на Подполковника Мейбаума, что оной квартируя два года тому назад у ее отца склонил ее к себе в лю бовь, дал при ее отце клятвенное обещание женится на ней и прижив с нею сына не исполняет зделанного им обета, каковое следствие разсматривая я нашел в сушестве оного следующее: просительница шляхтенка Косинская как во всеподданнейем прошении своем так и при чинимом противу огого изследовании в доказательствах ее пишет, что помянутый Подполковник Мейбаум склонил ее к себе в любовь, прижив с нею младенца и обещал женится, но сего не исполняет согласно чему касательно обещания женится и отец ее шляхтич Александр Косинскнй имеющи отроду 80-ть лет в допросе своем при сем следствии показал, что когда он, во время квартирования в его доме Подполковника Мейбаума, заметил, что дочь его просительница Ко-синская дружески с Подполковником Мейбаумом обходится и за сие начал было ее как отец наказывать, то Подполковник Мейбаум в то время просил его не бить своей дочери, уверяя при том его, что он на ней женится. Города же Россиян ратуша свидетельствует: что просительницы отец шляхтич Косинский, от давних времен жительствуя в Россиянах, вел себя всегда порядочно, состояние егоесть достаточное, дочь его просительница Косинская всегда при нем находилась, и от молодых ее лет не видно было за нею ни каковой шалости; но проти- ву чего Подполковник Мейбаум в объяснении своем показал, что во время квартирования его в доме отца просительницы Косинской, оная Косинская непрошенная первоначально пришла к нему ночью в спальню и разбудя его склонила к себе в любовь, и он ее нашел уже нецеломудренною, после чего когда он Мейбаум перешел на другую квартиру то просительница Косинская и туда к нему часто прихажива-ла за что он ее дарил вещами и деньгами, но после по признанию пред ним Мейбаумом деныщиков его,что будто бы и они с просительницею подобно как и он жили, оставил ее и по сей причине не признает родившегося у нее сына, прижитым от него, отрекаясь, что и никогда он не обещал на ней женится,и хотя согласно с ним Мейбаумом показали деньщики его косательно совокупления их с просительницею, но жалующаяся девица Косинская на очных ставках уличила деньщиков в несправедливом на ее в сем показании, а Подполковника Мейбаума, купно с престарелым ее отцом, в обещании его на ней женится, но как Мейбаум так и деньщики его утверждали вышепрописанные их показания и сим кончилось настоящее изследование, о чем а равно и что рожденный от просительницы девицы Косинской младенец уже помер Ваше Сиятельство извещая имею честь с истинным моим к Вам почитанием и таковою же преданностию навсегда пребыть.

Его Сиятельству
Гдну Генерал-адъютанту
Графу X.А. Ливену
РГВИА. Ф. 26. Оп. 1/152. Д. 293. П. 1-4об.
Публикация А.Капитонова

Помета: № 136-й 8-го февраля 1805-го.
Милостивый Государь
Граф Христофор Андреевич!
Во исполнение ВСЕВЫСОЧАЙШЕГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повеления, объявленного в отношении ко мне Вашего Сиятельства истекшего 1804-го года Октября от 29-го за № 2564-м, производимо было наиточнейшее изследование противу всеподданнейшей прозбы шляхтенки девицы Косинской, приносившей жалобу Тульского мушкетерского полку на Подполковника Мейбаума, что оной квартируя два года тому назад у ее отца склонил ее к себе в лю бовь, дал при ее отце клятвенное обещание женится на ней и прижив с нею сына не исполняет зделанного им обета, каковое следствие разсматривая я нашел в сушестве оного следующее: просительница шляхтенка Косинская как во всеподданнейем прошении своем так и при чинимом противу огого изследовании в доказательствах ее пишет, что помянутый Подполковник Мейбаум склонил ее к себе в любовь, прижив с нею младенца и обещал женится, но сего не исполняет согласно чему касательно обещания женится и отец ее шляхтич Александр Косинскнй имеющи отроду 80-ть лет в допросе своем при сем следствии показал, что когда он, во время квартирования в его доме Подполковника Мейбаума, заметил, что дочь его просительница Ко-синская дружески с Подполковником Мейбаумом обходится и за сие начал было ее как отец наказывать, то Подполковник Мейбаум в то время просил его не бить своей дочери, уверяя при том его, что он на ней женится. Города же Россиян ратуша свидетельствует: что просительницы отец шляхтич Косинский, от давних времен жительствуя в Россиянах, вел себя всегда порядочно, состояние егоесть достаточное, дочь его просительница Косинская всегда при нем находилась, и от молодых ее лет не видно было за нею ни каковой шалости; но проти- ву чего Подполковник Мейбаум в объяснении своем показал, что во время квартирования его в доме отца просительницы Косинской, оная Косинская непрошенная первоначально пришла к нему ночью в спальню и разбудя его склонила к себе в любовь, и он ее нашел уже нецеломудренною, после чего когда он Мейбаум перешел на другую квартиру то просительница Косинская и туда к нему часто прихажива-ла за что он ее дарил вещами и деньгами, но после по признанию пред ним Мейбаумом деныщиков его,что будто бы и они с просительницею подобно как и он жили, оставил ее и по сей причине не признает родившегося у нее сына, прижитым от него, отрекаясь, что и никогда он не обещал на ней женится,и хотя согласно с ним Мейбаумом показали деньщики его косательно совокупления их с просительницею, но жалующаяся девица Косинская на очных ставках уличила деньщиков в несправедливом на ее в сем показании, а Подполковника Мейбаума, купно с престарелым ее отцом, в обещании его на ней женится, но как Мейбаум так и деньщики его утверждали вышепрописанные их показания и сим кончилось настоящее изследование, о чем а равно и что рожденный от просительницы девицы Косинской младенец уже помер Ваше Сиятельство извещая имею честь с истинным моим к Вам почитанием и таковою же преданностию навсегда пребыть.

Его Сиятельству
Гдну Генерал-адъютанту
Графу X.А. Ливену
РГВИА. Ф. 26. Оп. 1/152. Д. 293. П. 1-4об.
Публикация А.Капитонова

Какой грустный на самом деле роман.
Жалко девицу.
Где вы берете эти потрясающие документы?

Случайно, нашла в сети несколько номеров журнала "Цейхгауз" он выложен в неудобном формате, приходится перебивать. Если кого интересует, могу кинуть ссылку. Один номер примерно 19 Мб. в формате pdf, все в основном посвящено оружию и форме.

№1958 1804 год

Конфирмация приговора военного суда великого князя и цесаревича Константина Павловича
Рассмотрев военно-судное дело, представленное мне при рапорте от г. генерала от кавалерии маркиза Дотишампа, производившееся при Белорусском гусарском полку над рядовыми сего попка Максимом Марковым сыном Зыбуленко и Василием Карповым сыном Панина за то, что из них Панин бежал в третий, а Зыбуленко - в первый раз; я нахожу сообразно с законами — приговор комиссии военного суда: Панина, на место смертной казни, наказать кнутом с вырыванием ноздрей и высылкою на галеры до конца жизни; а Зыбуленко прогнать шпицрутенами чрез полк в течение трех дней, по одному разу в день. Но принимая во уважение молодые лета подсудимых, и что они на будущее время усердием к службе могут загладить проступок свой, я изменяю наказание военного суда и, согласно с мнением г. генерала от кавалерии маркиза Дотишампа, приказываю: прогнать их шпицрутенами - Панина три раза через тысячу человек, а Зыбуленко - один раз чрез пятьсот человек; потом привесть снова к присяге на верность в службе, и зачислить по-прежнему в тот же полк.

РГВИА Ф 25 Оп I Д 3668 Л.3-3 об. Копия, пер. с фр.

Вышли новые книги. В сети их вроде еще нет. Казиев Шапи "Повседневная жизнь восточного гарема" и "Разведка и планы сторон в 1812 г" Безотосный Виктор.

Безотосный был нашим консультантом по АЛ. И книжка у меня эта есть. А про повседневную жизнь можно посмотреть...

Отношение великого князя и цесаревича Константина Павловича инспектору по кавалерии Днестровской инспекции генералу от кавалерии маркизу Ж.Ф.Т.Л. д Отишану.

В Главной штаб-квартире
при мызе Стрельне
4 июня 1804
ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, усмотрев из прилагаемого при сем в копии рапорта* командира Елисаветградского гусарского полка г. генерал-майора барона Сакена 3-го, что ротмистр того полка Войнич 2-й, будучи послан для осмотра деревни Протопоповки и проезжая чрез село, принадлежащее отставному ротмистру Иовичу-Лазаревскому, был насильно схвачен несколь кими крестьянами, подкупленными его женою, которые повели Войнича в дом помещика, где он был обижен и жестоко сечен розгами от самого Лазаревского и его жены, - ВЫСОЧАЙШЕ повелеть соизволил Вашему Высокопревосходительству подробно исследовать сие происшествие и открыть точную причину такового поступка с упомянутым ротмистром. Я предлагаю Вашему Высокопревосходительству исполнить сие и донести мне о том.
РГ8ИА. Ф. 25. Оп. 1/160. Д. 3688. Л.11. Копия. Пер с фр. Публикация А.Вальновича

• Копии рапорта нет, увы.

Предписание военного министра генерала от инфантерии М.Б.Барклая де Толли начальнику 18-й пехлтной дивизии генерал-майору князю А.Г.Щербатову
№271 В С.-Петербурге
июня 19 дня 1811года

Милостивый государь мой, князь
Алексей Григорьевич
Доходят до меня известия, что в некоторых полках офицеры совсем не читают присылаемых от правительства книг, и оне или растеряны, или хранятся как казенная собственность. Имея искреннейшее уважение к достоинствам Вашего Сиятельства я почел приличным разделить с Вами попечение мое о склонении офицеров к чтению и вообще к занятию началами воинского искусства. Я не стану распространяться о необходимо сти военного просвещения для офицеров. Вашему Сиятельству столько же известно как и мне, сколь полезно для общественного блага дать истинное понятие молодым офицерам нашим о благородстве их служения и о внушении им вкуса к познанию тех начал, на коих оно основано и без которых ни щастие, ни личная храбрость не могут возвести офицера на высокую степень главного начальства, к чему все труды и желания благородной гордости его непрестанно устремлены быть долженствуют.
Но так как во всех нравственных предприятиях приказания не могут быть действительны и один пример и нечувствительное направление вкуса имеют силу, то и полагаю, что господа дивизионные командиры зная достоинства полковых начальников и большей части офицеров, могут с успехом иметь неприметный надзор и воспламенять между молодыми офицерами соревнование и охоту к наукам и познаниям.
Я уверен, что Вашему Сиятельству по собственному убеждению приятно будет содействовать мне к пользе воинского просвещения, не разглашая о сем моем к Вам отношении.
С истинным и совершенным почтением имею честь быть, Вашего Сиятельства покорнейший слуга
Барклай де Толли

РГАДА Ф 1289. Оп. 3. Д. 10. П. 1-2.

ВЫКЛАДЫВАЮ НЕСКОЛЬКО СЦЕН, ЭТО НЕ ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ!
***
…После неудавшегося самоубийства и разговора с Дели-ханом Варя весь остаток ночи проплакала, но это были легкие, успокаивающие душу слезы…Она вспоминала детство, свою оранжерею в Черкасово, свои книги… Казалось ей – еще одно усилие, и ей откроется нечто важное… Варя устала от одиночества и вышла из комнаты.
В зале приемов Хабуз и Навруз хлопотали над ранеными, радовались, что есть хлеб… Новостей не было. Шаховской и Толстой, вместе с Дели-ханом заперлись над картами…Да! Бешенный Лев по-прежнему ненавидел проклятого изменника, но советы сарбаза могли быть полезны в безвыходном положении осажденных… Юлия! Конечно же, Варя может обо всем поговорить с Юлией…
Но в спальне Юлии не было… Поколебавшись, Варя отправилась в диванную комнату, где располагался обычно Лугин… Быть может, Юлия там с Мишелем? В диванной Юлии тоже не было… Но… Варе предстало совершенно необычное зрелище – на ковре, в рубашке, босиком, поджав ноги, как заправский перс, сидел… совершенно пьяный Мишель Лугин! Огромная чаша с мускатным вином стояла наполовину пустая перед ним на ковре. Завидев Варю, он, по светской привычке, попытался подняться на ноги, но у него ничего не получилось. Кавалергард Лугин был побежден гаремным мускатом и на ногах не держался!
-Садитесь, мадемуазель Ланская, - с изысканной любезностью сказал Мишель. – Если у штаб-ротмистра Лугина не получается держаться на ногах, то вы должны сесть, иначе это выглядит совершенно неприлично… Садитесь вон на этот голубенький коврик… На этих коврах вы восседали с его шахским высочеством?
- Ничего, Мишель, сидите!- сказала вконец ошарашенная Варя. – В сущности, это условность…
- Или, мадемуазель, вы в гареме привыкли стоять перед вашим повелителем? – по-прежнему очень вежливо спросил Лугин. – Но - увы! - я не ваш повелитель, мадемуазель…
- Я… я пришла сюда, потому что искала Юлию, - растерянно сказала Варя. Поведение Лугина ставило ее в тупик!
-А вот это не то, что вы думаете, - вдруг заявил Мишель. – Юлия – ангел, и мы с ней – друзья…
- Я вовсе не спрашиваю вас, мсье, о ваших отношениях с…
- Вы не спрашиваете, ну а я хочу, чтоб вы знали… Мы с Юлией – друзья. Настоящие друзья. Эта женщина умеет быть верным другом…Но… Юлия верна своему Искандеру…
Показалось ли Варе, что при этих словах Мишель с укором посмотрел на нее?…
А Лугин, которому сейчас море было по колено, рассказал о своем сговоре с Юлией. О том, что по его просьбе Юлия подыгрывает ему, изображая его возлюбленную. Что он решил уйти с дороги Платона Толстого. Что ему унизительно быть вечно отвергнутым женихом... А Варя поняла только одно – с Юлией у него ничего нет, он… он верен своей любви. Мишель Лугин любит ее, Варю!
- Но как вы, мадемуазель, повисли на шее у своего принца – это была просто картина маслом, этакую живопись хоть сейчас на холст да в кунсткамеру! – Лугин весело засмеялся.
«Боже… он напился… из-за меня! Простит ли он?»…- Варя поняла вдруг, как она привыкла, что всегда, по первому зову, по первому взгляду Мишель – рядом, готовый все понять и все простить… После необычного разговора с Дели-ханом ее нервы были болезненно взбудоражены, и она поймала себя на том, что при мысли о том, как любил ее Мишель, ей хочется плакать…Снова предстали перед ней самые лучшие, самые дорогие воспоминания… Мишель, чтобы избавить ее от ненавистного замужества, просит ее руки у Аглаи… Мишель защищает ее от великого князя… Мишель вытирает ей слезы - как это только что сделал Дели-хан, и поит ее самым вкусным на свете чаем с засохшими баранками и засахарившимся вареньем. «Ты утром поймешь, что тебе нужно», - сказал, точно заклинание произнес, Дели-хан. И она поняла. Ей нужен Мишель!
- Мишель, - твердо сказала Варя. – Хорошо, что я, наконец, нашла вас. Я хочу сказать вам нечто важное. Я поняла… что именно вы – тот человек, который мне нужен. Я всегда любила только вас. И сейчас мне это стало ясно…
Мишель поднял на нее глаза. Что он ей скажет? И вдруг она услышала… смех. Мишель смеялся. Этого она ожидала менее всего!
-Мадемуазель, - сказал он очень вежливо, оборвав смех, - я помню, у вас в Черкасова висела над канапе такая черненькая рамочка… Сандалового дерева… В рамочке была коллекция бабочек – кажется, вашего покойного папеньки. Так там каждая бабочка наколота на свою особенную булавку – Конечно же, в интересах научных опытов, а вовсе не для того, чтоб мучить этих самых бабочек…
- Мишель, - с беспокойством сказала Варя, – мне кажется, вы не услышали, что я вам сказала. Я поняла, что именно вы мне нужны…
- Говорят, бабочки еще некоторое время машут крылышками, уже на булавке-то… - продолжил Мишель, налил себе вина и выпил, – у вас пытливый ум, мадемуазель. Вы – настоящий ученый. Вы любите опыты… Это похвально, очень, очень похвально, мадемуазель Ланская.
Варя молча смотрела на Мишеля. И видела – ее власть над ним кончена! Именно сейчас, когда она готова сделать его счастливым… И стать счастливой самой.
- Вчера я хотела… хотела покончить с собой! – вдруг вырвалось у нее. - Дели-хан стащил меня с подоконника!
Мишель встретился с ней глазами и понял – Варя не шутит. Она действительно пыталась уйти из жизни!
- Боже мой, Варенька… - Мишель схватил ее руки, прижал к своему лицу. И Варя поняла – штаб-ротмистр плачет!
И Варя, положив голову Мишеля к себе на колени, гладя его волосы, принялась говорить. О том, как после разговора с предводителем сарбазов «Это не человек, это волшебник какой-то!» теперь вся ее жизнь лежит перед ней, как на ладони. Что много сделано ошибок, но что наконец она поняла главное… Что она полюбила Мишеля всей душой, как только увидела… Что они созданы друг для друга… Что ей много раз говорил об этом Платон Толстой, подчеркивая, что будет рад их счастью… Рассказала Варя и о том, как решила стать наложницей Моабада а затем покончить с собой, и как лицо Мишеля явилось перед ней в роковую минуту и будто исторгло ее из объятий персиянина…
Наверное, этого не следовало говорить. Потому что Лугин, только что целовавший ее руки, вдруг встал, прошел на твердых ногах без всяких признаков опьянения, в угол диванной, и отвернулся к окну. Когда он снова повернулся к Варе, та не сразу узнала его. У ее Мишеля не могло быть этой холодной улыбки, равнодушного взгляда.
-Варвара Петровна, - произнес он спокойно. – Это очень увлекательная повесть. То, что вы рассказали. Но я на булавку не хочу, пусть даже в коробку сандалового дерева… Продолжайте свои опыты по изучению человеческой природы… На ком-то другом.
Варя потеряла дар речи. Мишель отказывает ей? Может ли это быть?
- Я полюбил вас с первого взгляда… Вы – умная, благородная, хорошо образованная барышня…Но…Вы измучили меня… так, как не смогли бы сделать двадцать самых худших кокеток. И… все, что я хочу – забыть навсегда, что когда-то я любил вас и мечтал на вас жениться.

****
С Марфушкой – весело, с Катериной – сладко, с Машей – припеваючи!
А вот что делать с той, кого любишь? А она дрожит, боится тебя? И чувствуешь, что твои прикосновения ей не в радость?
Но не таков Платон Толстой, чтоб долго думать о неприятном. «Стерпится- слюбится… А все-таки, она уже не наложница мерзавца Моабадушки, а графиня Толстая, уж ее в мешок не зашьешь да с башни не скинешь» - думал он, сноровисто вынимая шпильки из Варенькиных волос. Потому что грубые пальцы графа Платона Платоновича всегда с чудесной ловкостью справлялись со всей дамской амуницией – шпильки не кололись, булавки сами подставляли шляпки, крючочки слушались…
- Подождите, Платон Платонович…, - вдруг взмолилась Варенька.
- Хорошо, - весело согласился Платон, – Подожду. Одну минуту. Не больше.
И тут в резную дверцу, закрывающую вход в спальню, громко постучали.
- Взяли замок! – ужаснулся Толстой. – А мы ничего толком не успели!
И, точно стараясь выиграть время, лег рядом, обнял Вареньку, покрыл Варенькино лицо и шею поцелуями…
Но стук в дверь был все громче… И наконец рассыпалось на мелкие щепы благородное сандаловое дерево. В спальню ворвался полковник Шаховской, роняя кровавые бинты… И богатырской рукой оторвал Платона от Вари! Варя завизжала.
- Простите, мадемуазель… - стараясь не глядеть на Варю, заговорил Шаховской.
- Ты сошел с ума, Вася? – удивился Толстой.
- Нет, это ТЫ сошел с ума…
- И… обращайся к моей жене, пожалуйста…
- К твоей жене! – всплеснул руками Бешенный лев. – Платон… я скажу сейчас одно слово… и если в голове у тебя не наступит прояснение…
Шаховской наклонился к Толстому, и сказал ему единственное слово.
- Бусенька.
Это ласковое имя было в полном противоречии с мрачным взглядом Бешенного Льва. И веселое лицо Толстого, как по волшебству, приняло то же мрачное выражение.
- Бусенька? – переспросил он, бледнея.
- Мадемуазель, - поклонился полковник Варе, - умоляю простить меня… Я забираю на несколько минут вашего спутника… Жестокая военная необходимость!
Платон Толстой, точно во сне, вышел вслед за Васей Шаховским…
А Варя, оставшись одна, бросилась на колени, достала образок, подаренный Евдокией и бережно хранимый на груди, и зашептала:
- Мати Пресвятая Богородица… Спасибо тебе, что даруешь мне надежду… быть с тем, кого одного люблю всем сердцем… Ах, Мишель, Мишель! Ты обо мне забыл, именно тогда когда ты мне так необходим…


***
…«Многая лета тебе, многая лета, многая лета» - пели мужские голоса. Князь Роман уже разбирал слова. Мужские голоса величали его, гостя, пели ему здравицу.
… И два других мужских голоса сзади вполголоса говорили по-грузински. Князь Роман не обернулся, виду не подал, что слышит… Он узнал голоса – говорил хозяин, князь Баадур, с братом жены, молодым князем Тариэлом Бодбели.
- Тариэл, дорогой! Не сиди с таким лицом, прошу тебя! Этот русский князь – наш гость, а гость это…
- Удобная философия, дорогой зять… прошу – оставь меня в покое. По части приятных улыбок тем, кто поработил нашу страну – наша семья выше всех похвал! Ты, дорогой зять, так низко кланяешься этому русскому и так широко улыбаешься…. Не только за нашу семью, но и за всю Картли-Кахетию…
- Один вечер, брат, один вечер…
- Этот один вечер никогда не кончается в нашем доме!
- Как я могу не звать Антончика Цицианова? Как? Он мой родственник! Мой дом – это его дом!
- Я тоже твой родственник… К сожалению!
- Все шутишь, дорогой Тариэл? Как я тебя люблю, ну улыбнись…Ради Тамары, только ради нее… Если тебя снова сошлют, она не переживет этого… Мне тоже, клянусь святыми, не нравится этот русский, но что делать?
Князь Роман виду не подал, что почти каждое слово расслышал и понял. Князь Баадур и князь Тариэл не знали, что посланник российского императора весь месяц путешествия из Петербурга в Тифлис учил грузинский язык по изданной в Париже грамматике. Если б знали, были бы осторожнее… И лучше бы скрывали свои истинные чувства.
Все было – обман. За красивой видимостью – ложь, за улыбками – коварство… С тех пор, как князь Роман разъехался с женой, его отвращение к жизни увеличивалось с дня на день. Все лгало ему – глаза Ольги, ее голос, уверявший в любви, ее ночные объятия (знаю ли, кого на самом деле она сейчас ласкает - меня или Петра?) - порой думал князь, и перестал заходить в спальню жены), это теплое осеннее солнце, эти дружелюбные красавцы - грузинские аристократы, за улыбками скрывающие ненависть к посланцу русского царя…
Сидели на широкой крытой галерее…Легкий ароматный ветерок шел от крутого берега реки… Но князю Роману было душно от нового приступа отвращения к жизни… Что сейчас делает Ольга? Уезжая, он дал ей свободу… Можно не сомневаться – она ей уже воспользовалась, она, верно, сейчас в объятиях Петра, ну и прекрасно!… «Оставьте меня все в покое с вашей ложью, я буду совершать государеву службу, исполнять свой долг, а вы все оставьте меня».
Мысли князя Романа прервал мелодичный женский смех… Высокая, очень тонкая в стане женщина, с двумя черными косами, с нежным лицом и черными тонкими, вразлет, бровями, срезала розы у крыльца… «Эта та самая княгиня Тамара, жена этого Баадура», - вспомнил князь Роман… И поймал ее детски-любопытный взгляд, неожиданный на этом серьезном, правильном лице… Маленькая босая служанка, девочка лет девяти, державшая цветы, так же с любопытством, как и ее госпожа, смотрела во все глаза на посланца русского царя… Служанка что-то сказала, а женщина рассмеялась, все тем же детским простодушным, мелодичным смехом… Служанка-девочка рассмеялась тоже. «И эти тоже смеются, уже готовы ненавидеть… Да, все обман, и оттого надо спокойно радоваться жизни, какая она есть», - подумал князь Роман.
…С широкой, добродушной, чуть виноватой и от этого особенно милой улыбкой к Роману Евгеньичу подошел князь Баадур Цицишвили. В молодости он слыл самым красивым мужчиной в Картли, и сейчас, в пожилые года, внешность его останавливала внимание.. Высокий, величавый, с седой гривой волнистых волос и до сих пор черными усами, с профилем римского патриция, с обаятельной улыбкой, князь Баадур был самым хлебосольным, самым щедрым хозяином… По его знаку гостю поднесли особый образом приготовленную форель, «цоцхали», с гранатовыми зернами, орехами и зеленью, и князь Баадур с волнением ждал, как гость попробует первый кусочек… Честно говоря, в сегодняшнем вечере две вещи волновали князя Баадура – не судьба Грузии, не дружба или вражда с Петербургом – а чтоб форель по новому рецепту удалась и чтоб Тариэл Бодбели не вспылил, не сказал ничего неприятного, - от неприятных разговоров лучшее вино начинает горчить… Замерев от волнения, князь Баадур следил, за выражением лица гостя, положившего кусочек форелевой спинки в рот…
Форель была бесподобной. Князь Роман от всей души похвалил рыбу.
«Первое искреннее слово за сегодняшний день», - подумал князь Роман.

… Варя проснулась в своей комнате в замке, и долго не могла понять, где она и что случилось… Потом стала вспоминать, и чем дальше, тем сильней тоска наваливалась на нее… Она помнила, как она пекла хлеб с Дели-ханом, помнила появление персидского принца, его нежный поцелуй и холодный взгляд, обещающий Варе смерть… Но что было дальше? Она помнила, как заявила, что хочет остаться с персиянином… Помнит – о ужас - взгляд Мишеля на нее при этих словах… усмешку Толстого… И – о позор – пощечину Дели-хана… И дальше воспоминания путаются… Она только помнит, как Дели-хан кидает что-то в клубы бушующего пламени, как пламя мгновенно стихает и как они бредут в замок по колено в холодной воде, по руслу наполовину высохшего ручья… Да, все это было, вот рядом с ее ложем на ковре – серебряный поднос с аппетитным ломтем того самого, испеченного ими хлеба… Все было примерно ясно – кроме того, чем Дели-хан погасил пламя… И с этой ясностью жить дальше Варе совершенно не хотелось.
Варя встала… Юлии в комнате не было… Она с Мишелем? Или ухаживает за ранеными… Юлия – совсем другое дело, чем она… Юная аристократка, пережившая казненных в революцию родителей, укрывшаяся от якобинского террора в фургоне комедиантов, сохранившая достоинство, самоуважение в самых немыслимых обстоятельствах!
Да, Юлия – не Варя, она всем внушает почтение, воздыхателей умеет делать друзьями, друзей – братьями, все ее боготворят, никому не придет в голову приставать к ней с поцелуями, или тащить в гарем, и даже тот же Моабад-хан отнесся к ней с опасливым уважением… А она, Варя, выросла в спокойствии, в благополучии, и как она распорядилась тем, что судьба подарила ей – благородное происхождение, обеспеченная жизнь, прекрасное здоровье? Ей, Варе, только двадцать лет, а ее сердце разбито, жизнь порушена…
Она вспомнила злой взгляд Моабада, усмешку Толстого, горе в глазах Мишеля… «И этот урод – моя дочь!» - вскричал в ее ушах мелодичный голос Аглаи, и перед ее мысленным взором возникло маменькино лицо, и маменька, как это часто бывало, с холодным осуждением смотрела на Варю…
Ну и пусть! Потом… они все пожалеют. А если не пожалеют… ей уже будет все равно. Варя внимательно осмотрела комнату… Серебряный ножик для фруктов… Вскрыть вены? Варя добросовестно покорябала сгиб локтя… но, кроме некрасивой царапины на коже, ничего не добилась… Шелковый гаремный шарф? Удавиться? Но шарф оказался широк и короток. А чтоб разорвать его на полосы, и свить приличную для самоудавления веревку, требовалось время и усилия… Полупрозрачные шальвары – Варя застонала от стыда, вспоминая, как руки Моабада развязывали пояс на них … Да, конечно же, она потерянная женщина! – разлезлись под ее пальцами… Они созданы были, чтоб рваться при первом прикосновении, чтобы обнажать тело, а вовсе не свиваться в прочные веревки…
Окно! При штурме замка решетчатые ставни были сломаны… И высокое окно свободно открывалось… Что ж… именно, кажется, с высот замка и бросали зашитых в мешок провинившихся наложниц и жен… Одно прекрасно – что она сама ни в какой мешок себя не зашивает!
Варя вскарабкалась на подоконник, глаза невольно охватили красоту далекого горизонта… Божий мир…- усмехнулась она… Что ж, прощай… Молиться она не стала… Зажмурилась и прыгнула вниз.
- Наконец правильное решение задачи, мадемуазель, - раздался над ухом голос. Варя с удивлением открыла глаза – она лежала вовсе не на камнях перед башней с разбитой головой, а на полу у окна, совершенно невредимая… Болела только правая лодыжка, именно ее железной рукой держал человек, стащивший в последний момент Варю с окна!
- Серебряный ножик и шелковый шарф – это никуда не годные идеи, - продолжал Дели-хан, ибо Варю спас от самоубийства именно предводитель сарбазов, - и вы это вовремя поняли, мадемуазель, недаром я сразу приметил в вас бойкий и живой ум… А прыгнуть из этого окна – верная смерть, - голос Дели-хана звучал одобрительно, - ничего смешного, мгновенная и окончательная гибель – никаких переломанных ног, раз – и все. Верно рассчитали…
Варя смотрела на сарбаза, потеряв дар речи.
-Вы… вы…
- Как вас зовут, мадемуазель? – вдруг серьезно спросил Дели-хан. И так же серьезно он смотрел ей в лицо.
- Варвара Петровна… Ланская… - проговорила Варя. Закрыла лицо руками… и вдруг почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Страшный сарбаз ласково гладил ее по голове! Было в этом прикосновении что-то такое необычное, ободряющее, все прощающее.. – что Варя наконец расплакалась…
- Что ж ваша тетушка, Евдокия Дмитриевна… не научила вас, что самоубийство – смертный грех перед Господом? – услышала она сквозь собственные рыдания.
- Я агностик, - всхлипнула Варя.
Ну конечно же! Дели-хан смотрел на нее и удивлялся собственной слепоте. Его дочь! С его бурным, неукротимым характером… «Агностик» - именно этим Ланской пугал в молодости почтенных университетских профессоров в пудренных париках… А Варя все говорила… Рассказывала про Евдокию… Она хвалила богомольную и кроткую тетушку, ругала себя, что не смогла понимать ее советы… А Дели-хан многое слышал помимо этих обрывочных фраз, обо многом догадывался… Он понял, что Евдокия была занята всецело своим сыном Петрушей… А Вареньку воспитывала как обычную уездную барышню… Это-то Вареньку, которая, как он понял, унаследовала от него бурный характер, жажду знаний, непостижимую способность влипать в опасные приключения… Все смоленские Ланские были именно такими… Братья Петра все умерли – кто на дуэли, кто от несчастного случая… Отец Петра, знаменитый путешественник, сгинул в Хивинском царстве, дед уплыл с поморами, искать северный проход, да так и исчез во льдах…Девочки, как правило, урождались недалекими и кроткими, такими как Евдокия… Но Варя пошла в свой род, в своего отца…
- Что случилось, Варенька? – услышала Варя наконец сквозь свои рыдания ласковый вопрос. Варенька! Неужто кто-то еще готов разговаривать с ней ласково?
- Меня научили молитве правоверных, - продолжал сарбаз. «Благодарю тебя Аллах, что ты не сотворил меня женщиной»… Мужчиной быть легче, не правда ли?
- Зачем вы дали мне пощечину… тогда, когда мы пекли хлеб? Когда…
Варя хотела сказать «когда я хотела уйти с Моабад-ханом», но голос ее пресекся.
- Когда я отбил вас у этого персидского дьявола? Ну, у меня не было выбора, верно, если я хотел вас остановить? Я понял, что вы совершаете большую ошибку…
- Но почему? Не все ли вам равно…
- И вовсе не пощечину я вам дал… этот удар называется «касание ласточки крылом забвенья», он заставляет жертву мгновенно потерять сознание… но не причиняет ни малейшего ей вреда… и меня научили ему во время индийского похода.
И Дели-хан рассказал Варе про свой поход в войске шаха на Великого Могола… Как персы сумели обезопасить себя от главной силы индийцев – от боевых слонов… Для этого против слонов были пущены верблюды с жаровнями на спинах… Когда слоны пошли в атаку, то в жаровнях велено было развести огонь, и обезумевшие верблюды побежали вперед и испугали слонов, которые обратились в бегство… Такой была цена победы шаха Надира! Рассказывал он и про других персидских повелителей. Про страшного Ага-Мамед-шаха, победившего весь Кавказ, стершего Тифлис с лица земли… Но однажды придрался грозный Ага-Мамед к какой-то безделице у своих подчиненных и двоих из них обещал казнить на рассвете… И эти двое, впали в отчаяние, зная что молить о пощаде бессмысленно, и что шах никогда не меняет свои решения, и вместо того чтобы ждать обещанной им казни на рассвете, ночью зарезали своего господина в его шатре… Так к власти пришел нынешний повелитель Персии…
- Видишь ли, Варенька, на силу находится другая сила, а из любого, даже запутанного и безнадежного положения есть выход, - сказал сарбаз, и голос его был ласков и ободряющ…
И тут Варя рассказала этому нежданному утешителю самое сокровенное. Про Аглаю… Про ее любовников… Про ту ночь, когда маленькая Варя все не спала, ожидая приезда матери из Петербурга, как услышала звон колокольчиков ее кареты, мечтала, что маменька наконец зайдет к ней, и не дождалась… И как сама Варенька, устав плакать, побежала, в одной рубашке, босиком в темноте, к маменьке в спальню… И как она увидела там ее в постели с очередным Флоримоном, и как от испуга сделалась с ней рвота и горячка… Про отвращение, которое с тех самых пор Варя испытывает к любви и к мужчинам… Про свою любовь к матери и свой страх стать такой же как она – развратной, распущенной…
Дели-хан выслушал про Аглаю с нежданной болью в душе…Он не был удивлен! И как он был прав, исчезнув из жизни жены, из лицемерного петербургского общества... Но сарбаз потом посмотрел на заплаканное Варино личико. И великая жалость затопила его давно уже бесчувственную душу… «Не привязывайся ни к чему сердцем»… Но плакала ли у того мудреца, кто это сказал, на плече только что найденная дочь?
- Вы правы были тогда, - вдруг сказала Варя. - … Как хорошо, что мой отец умер… Что он не видит… Какая я.
- Твой отец, быть может, тоже совершал ошибки… и готов был бы понять ошибки других…
- Нет, мсье…Тут вы не правы… Мой отец никогда не ошибался - я в этом уверена…
А он уже готов был открыться ей… Нет. Петр Ланской не должен потерять в ее глазах своего героического облика. Хватит с бедной девочки Аглаи!
- Варенька, - сказал он. – Это всего лишь испытания. И ты их выдержала. Ты осталась собой и… Тебе не нужен Моабад-хан. Тебе нужна бурная, интересная жизнь, как многим людям… Все позади. Ты пережила все волнения, и будешь любима, уважаема, счастлива.
- Мне не нужен… Моабад-хан? – у Вари захватило дух.
- В индийском походе я многому научился… Этот персиянин – красив, умен, храбр… Но это не то, чего ты хочешь… Поверь мне… Ты не любишь его, иначе ты давно бы стала ему настоящей женой… Ты скоро - да вот, совсем скоро… следующим утром… сама вдруг поймешь, что тебе нужно…
И этот поразительный человек нежно вытер Варины слезы, вытер ей шелковым платком нос, чем привел в смятении… И… легко поцеловав ее в лоб, вышел из комнаты…
- Всего один вопрос, мсье! – закричала вслед ему Варя… - как вам удалось погасить тогда огонь?
Но Дели-хана в комнате уже не было.




***
А еще через две недели грянули морозы, мели метели.
Ольга приехала в Черкасово, побыть с Евдокией, поухаживать за беременной Варей. Варя, всегда отменно здоровая, вечно хлопочущая над больными, мучалась утренней тошнотой. Весть про Аустерлицкий разгром от нее скрывали, и она ждала писем от Мишеля, лежала больная, бледная, исхудавшая…
А Ольга все знала… И плакала день и ночь по Петру, скрывая ото всех свои слезы.
Точно душу она потеряла…
Пришло неласковое, строгое письмо от мужа. Но сквозь строчки померещилась Ольге просьба о примирении… Она села писать мужу… Отвечала, что никакого развода ей не нужно, что она надеется, что его возвращение положит конец их непониманию… Что…
Бубенцы прозвенели сквозь завывание вьюги. Верно, кто-то сбился с дороги? Надо принять гостя… Распорядиться о ночлеге…
Ольга спустилась вниз. Нет, это послышалось… Только завывание вьюги и еле слышный из дальнего леса вой волков… Она, со свечой в руке, открыла дверь в зимнюю вьюгу, вгляделась в темноту… Кто-то зовет ее?


***
Она стояла со свечой в руке, в теплом пуховом платке на плечах, совсем не похожая на большую петербургскую барыню… И оттого еще более любимая…
- Оленька!
Нет, она не верит, что она слышит его голос… Но на лице – растерянность… Она сбегает в темноту, в снег…И… попадает в его объятия…
-Петя-аа!
- Оленька…
- Ты жив… я… знала. Я плакала… Но… я знала. Потому что если бы ты умер… я б тоже умерла.
Двое потерянных детей нашли друг друга в темном лесу, во вьюжном мраке… Они крепко держат друг друга за руки… Они больше не потеряют друг друга.

Итак, гы, у меня сразу созрели кой какие мысли
Гм...честно говоря,

Чтоб нам было жалко Варю?

Супер!!! Идея на пять
Главное, взгляд на отношения Мишель-Юлия совпадает с моим, чистая дружба,
Объяснение конечно довольно проникновенное, но ИМХО можно было бы и поразвёрнутей

Брачная ночь, ну на такое смешнее смотреть , зато с образком очень мило
Да, про разговор ВП с папой, мне стало её очень жаль
Жаль только нам не было показано таких проблем в фильме, а то наездов на на неё ИМХО было бы значительно меньше

Да, читается намного интереснее, чем смотрелось кое-что

8) :P :P :P

Вареньку продолжаем совершенствовать? Кстати, получается очень неплохо. Действительно, написанная она лучше, гораздо лучше. Многое объясняется и становится понятнее. Дели-хан очень к месту, их разговор многое проясняет.
Мне показалось, что самоубиваться она не очень хотела? Скорее любовалась этой идеей, как впрочем обычно и бывает.

Толстой что-то с ней грубовато. Стерпится-слюбится!

Что-то я не припомню, чтобы Лугин бывал в Черкасово. На тот момент.
Немного не ясно получилось в первой главе – сначала он напился и начал язвить, потом расчувствовался (это похоже на пьяные слезы), потом опять отстранился от Вари и даже протрезвел. Это последнее - от упоминания о Моабаде? Но тут для него не было ничего нового.

Про Олю-Петю по-моему хорошо.
Про Монго и Грузию – очень хорошо.

Дорогая Тамрикоша! Ваши ценнейшие поправки будут учтены, вместо форели - бозбаш по-баадуровски и тд.

Всем- добрый вечер, роман закончен (25 листов, т.е. 600 страниц) из них больше половины - то, чего не было в сериале), героям Щастье, жены, дети, свадьбы!
Тамрикоша консультировала грузинскую часть, (без нее судьба ее любимого героя была бы точно другой... А так мы напоролись на золотую сюжетно-авантюрную жилу - Россия-Грузия в начале их соединения... Персы, турки, козни англичан, восток-запад-россия , экзотика и человеческие страсти...)
Лотта непосредственно писала многие сцены, без нее не знаю, как бы можно было все успеть в такой срок, а сейчас начала уже править первый вариант), потрясающие эпиграфы Ольшиль и Аличе использовались, создавая атмосферу, и это отдельное удовольствие - читать это...
Пани Агата придумала имя пани Беате ( вместо запланированной Сюзанны), она же пани Бусенька.
Всему форуму огромное спасибо за поддержку, без вас этого бы не было.

Пани Агате - особое спасибо. За новое имя, оно гораздо лучше. Бусенька - просто прелесть!

Елена от души поздравляю Вас и всех кто работал над романом, а значит и нас всех, с написанием и сдачей романа в печать!!! :lol:




Лотта умница...Правда огромное спасибо!



Елена я все поняла, не проблема. Это ведь еще не окончательный вариант..



Мы всем форумом очень хотели, чтобы роман БЫЛ. Думаю нам всем он очень дорог.

Присоединяюсь к поздравлениям Тамрикоши. Действительно, очень уж почитать хотелось.

Конечно, я согласна. Но думаю, когда читаешь, все же героя представляешь по-своему. А когда смотришь, бывает чувство, что актер не совсем точно попадает в образ. Может по-этому мы некоторых героев полюбили, а некоторых нет. Визуальное восприятие ведь все же другое, чем образное.

Гм..это ревность называется и гордость
наших любимых Твиксов в отличии от нас в книге никто не идеализирует

А мне Мишель в этой сцене понравился, мне его реакция очень естественной показалась. Я согласна со Стеллой, это ревность. Вот Платоша, если често, мне не очень понравился. Как-то он грубовато с ВП обходился или мне показалось?

Да, ПП действительно слишком упрощён ИМХО
А Мишель, да естесственно ведёт себя и очаровательно бы это смотрелось

А бывает - что точно попадает! :P Мы-то знаем! чего из чего сотворить можно, или не сотворить

Ну у нас возникла проблема - Лотта не даст соврать
там очень прочувствованная история получилась Варя-Моабад
и ревность имеет основания

гм, ну возможно
Честно говоря, ИМХО можно было и без гностика разрулить, ну раз уж так получилось
Только не говорите, что хотели изменить финал?

Гы, так это ж Лотта писала!
дело не в идеализации, вообще-то я написала что мне тут как-то не очень психологически понятно.
Толстой действительно получился грубовато, но о Варе он плохо не думал и в общем ничего плохого не делал. Он в общем и подавался не очень таким сложным, это ужу Устюгов ему личного обаяния добавил. И тут про Толстого мало написано, нельзя же судить по маленькому эпизоду.
Посмотреть все это очаровательно - но про это лучше и не заговаривать. не о чем говорить, только расстраиваться.
И все равно - черт бы эту Варю!
Прочувсвованная линия у нее с Моабадом - и вскоре после одного разговора - пусть даже и важного - она еще что-то там "вдруг" понимает. Опять ее мотает по сторонам. :?
А после еще одного важного разговора - она еще что-то "поймет"?
И так до бесконечности? :?
Да уж, я бы сказала что бежать нужно от такой понятливой особы подальше.

Так уж вышло, что ни одну из этих сцен я не писала я их только выложила.

С Платоном целая линия. вот из нее еще две сцены

***
- Подожди, - сказал Толстой. - Я ничего не понимаю. Пьян ты, а в голове шумит у меня! Ты… отказал Вареньке? Как ты мог, Лугин?!
И Платон с удивлением и укором посмотрел на друга. Как это возможно – быть жестоким с Варварой Петровной!
- Я не хочу, чтоб меж тобой и мной были тайны, - решительно сказал Мишель. – Вполне довольно того, что мы с тобой несколько раз чуть не перестреляли друг друга из-за мадемуазель Ланской. Она пыталась испортить нашу дружбу. Она все сделала, чтоб рассорить нас. Это всецело наша с тобой заслуга, что мы с тобою до сих пор друзья! Меж мной и ею все кончено…
- Ну а если она сказала тебе правду? Если она и впрямь любит тебя?
- И вправду, Толстой, пил мускат я, а бредишь наяву – ты!
…Толстой рассматривал Лугина с любопытством.
- А мне кажется, ты просто ее ревнуешь к этому персидскому красавчику…- задумчиво сообщил он вслух результат своих наблюдений…
- Я, конечно же, надеюсь однажды повстречаться с ним в честном бою, один на один…
- Мишель, не обижайся… Но… Надеюсь, это я его встречу первым… Платону Толстому есть что ему сказать, и пистолетам Платона Толстого - тоже!
Друзья помолчали. Их молчание прервал звон разбитого стекла. Цветные осколки красиво рассыпались на голубом ковре. К камню, пущенному из пращи, была привязана записка. «Ты моя, и я приду за тобой», - было написано по-русски на бумаге.
- Что ж, - сказал Толстой, - думать уже некогда. Этот дьявол собирается брать замок… Наверное, пойдут на штурм утром. Надо действовать. Готовьте все к свадьбе. Я приведу ночью священника из армянской церкви через подземный ход…
- Но я сказал, что меж нею и мной все кончено…
- Послушай, Мишель, не до шуток. Я чувствую, - они что-то замышляют. Они могут захватить замок, взять нас живыми врасплох… Тогда Варя будет женой пленного русского офицера, а не сбежавшей из гарема наложницей.
- Но…
- Кто тебе сказал, что на Варе женишься ты? Успокойся. С Варенькой этой ночью венчаюсь я! Если ты, конечно, и впрямь от нее отказываешься! Если нас возьмут живыми, то он не посмеет забрать в гарем чужую жену… Варя рассказывала, это запрещено по их закону… Ну, а если нам суждена смерть… То…
Платон Толстой задумался на мгновенье, и прибавил с мечтательной улыбкой:
- По крайней мере, напоследок Платон Толстой сумеет научить нашу Вареньку настоящей любви!
Услышав это жизнерадостное заявление, Лугин поперхнулся остатками муската в чашке. Платон от души хлопнул друга по спине.
- Знаешь, Мишель, меня что беспокоит… Ты все время кашляешь. Ты что-то стал слаб грудью. Боюсь, нездоров для тебя этот проклятый персидский климат… Ничего, наступит осень, пройдем мы по набережной Мойки… Представляешь? Дождик моросит холодненький, как там водится в октябре, может даже со снежком… Ветерок дует колючий такой, свежий… Нева свинцовая такая, мутная, лапочка просто… И мы втроем идем – ты, я, и Варенька… Она же графиня Толстая… Благодать, верно?
Но видимо, что-то не понравилось в описании петербургской прогулки Лугину. Мрачный и молчаливый, он осушил чашу с остатками муската и задумался…


***

- Я хочу вам сказать, Платон Платонович…
- Только не говорите, что вы любите Мишеля, и оттого не можете быть со мной, как это полагается в брачную ночь! – спокойно сказал Толстой. – Варенька, мы с вами – старые друзья. Вы знаете мои недостатки, ну а я ваши. Все ваши уловки и штучки передо мной, как на ладони! Вы просто боитесь того, что сегодня ночью меж нами неизбежно случится, и сейчас скажете, что вам нужно подумать, что нам надо привыкнуть друг к другу, и так далее! А когда вы поймете, что все это на меня никак не действует, тут вы и скажете – что ах, вы любите Мишеля! Ну а я вам на это скажу, что мы с Мишелем это обсуждали, и что он мне так и сказал – никакой вашей любви к нему нет, все ваши одни уловки и штучки… А уловками и штучками ни одна барышня, даже такая ученая как вы, Платона Толстого не проймет!
- Мишель… Мишель вам так сказал?
- Знаете, Варвара Петровна… Я очень люблю Лугина. Но пусть в эту ночь его имя даже не упоминается! У меня и так ощущение, что мы здесь втроем!
- Я… я сумею исполнить свой долг, Платон Платонович…
- Конечно, долг - это самое главное! Вы, Варвара Петровна, теперь жена офицера, солдата. У нас как? На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся, служба сама…
И Толстой решительно заключил Варю в свои объятья, поднял на руки.
- Служба сама тебя найдет! – заключил Толстой, опуская Варю на брачное ложе, любовно приготовленное курдянками…

Гы, ну пожалуй гностик был лишним кавалером

Куда?на смерть под Аустерлиц?Супер финал и щастье

нет-нет. я сейчас про детали и нюансы.

Ха, видно кому то из ваших авторов нравился Моабад больше Твиксов

Она после нахождения папы понимает все раз и навсегда, и делает свой выбор. И дальше ей приходится завоевывать Мишеля!
Там девочки много-много сцен, где в общем все по порядку... Здесь мы выложили в кучке кое-что чтоб вас порадовать, что роман есть!
и... найдем способ, чтоб вы все прочитали!
Неделю- две будем править.
Кто знает точно, на какое ухо был глух Александр?
Были ли во франции 1804 года уже артистки Жорж и Марс ли это позже?

Таких не было! Твиксы всегда были всеобщие любимцы. И любили их именно в паре! История дружбы. Но над образом злодея всегда важно хорошо работать. А поскольку у нас Дарни из злодеев мутировал в положительные герои...

Кажется на левое, это срочно, или до завтра время есть?

А что - других вариантов нет?
Вот так выбор - или смерть или ВП. Пожалуй, задумаешься!
под Аустерлиц и так попали. :P Без участия Вари остаться в живых было бы совершенно невозможно?
Так там еще и Петя и ПП живы остались, и ничего.

Есть неделя точно.
Еще - вдруг известно, были ли тогда переводы на русский Саади, ( помните у Пушкина - иных уж нет, а те далече, как Сади некогда сказал, но это про другое произведение) меня интересует его знаменитая касыда "не привязывайся сердцем ни к человеку, ни к месту..." что не было переводов современных, пока прозой пересказали.
тоже самое шекспировкий сонет "поймешь ли ты язык любви немой", были ли тогда переводы и известны ли они?

Кончено, есть - в смысле выбора все равно нет.
В смысле - придется ждать.

Вобщем, Елена, надеюсь, что полный текст избавит от некоторой неопределённости в образах И правка тоже...

У нас в романе все вернулись из Аустерлица, плюс Степан тоже. Все встречают Новый 1806 год в Черкасово! ( Кроме Романа М-С и Моабада, которые зажигают в Тифлисе.) а Дели-хан плавает с Крузеншерном.
Наша цель была жизнь и Щастье героев, а не что-то иное. Типа торжественно убить на Аустерлице.

Нет..мне интересно, как без участия Вари именовалось бы щастье?
Петрусю ОН, ПП жену и вольную волю, а Мишелю, наспех барышнбю непонятную или сочинительство Тогда что ж мы копья дломали 4 месяца за это самое щастье?

Девочки, в НАШЕМ романе Мишель любит Варю. Это - настоящее чувство. И ему нужна именно она. Смиритесь с этим фактом. И это вовсе не наспех - это через весь роман. И в конце этого романа у них любовь, свадьба и брачная ночь, и Варя беременна и счастлива.
У вас достаточно альтернативных фиков, где вы делали так так вам это нравится! А этот роман - такой, как мы задумали. Сорри.

Это ко мне обращение?
Я то исключительно за это и воюю во всех фиках Просто по другому быть не может ИМХО
Да все довольны этим(ну почти), просто на Варю очень уж злы со времени сериала, но в книге она лучше, и всё хорошо, что хорошо кончается, короче

Еще сцена из середины - про Дели-хана


…Варя отделила от ладоней тесто. Оно безбожно липло к рукам, а должно, по словам этого странного Дели-хана, отскакивать от рук, как мячик. Дели- хан нырнул в раскаленный колодец печи вниз головой и прилепил на стенку лепешку теста… Когда хлеб испечется, ароматный лаваш сам отпадет на решетку. Стопка румяных, ароматных лепешек уже лежала на деревянном круге, найденном здесь же, в амбаре какого-то неизвестного армянского крестьянина …
Лепешек становилось все больше, маленький отряд работал без устали… Варя месила тесто, Дели-хан управлялся с печью, а Лугин и Толстой в соседней клети мололи зерно на ручной каменной мельнице… Работа была тяжелой, для всех, кроме Дели-хана, но главное – гора лепешек росла, и росла надежда выжить в осаде… Выиграть время, и надеяться на помощь русского корпуса генерала Цицианова…
Теперь у осажденных был хлеб, и значит верным было решение довериться Дели-хану… Принято оно было не сразу, поскольку Вася упорно не верил своему недругу…… Но в конце концов, голод среди защитников замка стал невыносим… И – под покровом ночи, подземным ходом и секретной горной тропой Дели-хан привёл Лугина, Варю, Толстого в заброшенную армянскую деревню – молоть зерно и печь хлеб…
Варя с любопытством наблюдала за этим необычным человеком, и даже на время забыла свою печальную любовь к Моабаду и свои мрачные раздумья о том, что в сущности ей двадцать лет, а уж кончена жизнь, все испорчено безвозвратно… Она обратила внимание на то, что Дели-хан вообще не смотрит на нее, огибает взглядом, точно пустое место… Зато двое молодых офицеров вызывали у сарбаза интерес. Он спрашивал про службу, про отношения в полку, про нового императора… «Так ли он увлечен фрунтом, как его отец? Тот, я помню, расстраивался, что живые солдаты дышат, и все мечтал о механических оловянных солдатиках…» Усмехнулся, когда Толстой стал восторженно хвалить Александра, «за которого любой офицер не задумываясь и с радостью умрет»… Впрочем, слушал сарбаз молодых людей с интересом. Особенно заинтересовали его сведения об их друге Петре Черкасове,- начальнике тайной государевой службы… «Таков был и отец его», - туманно заметил серхенг, и более говорить о Петре не стал… А Толстой наконец сообразил, что не стоит слишком многое доверять этому странному человеку, за голову которого император назначил мешок золотых червонцев! Дели-хан с любопытством расспрашивал Лугина о новых журналах, о литературном обществе, о новинках в театре… Удивлялся, что публика читает русские романы и русские стихи! Да разве русская изящная словесность вообще существует? Разве пригоден русский язык для рифм и строф? В защиту новых русских стихотворцев, Лугин продекламировал несколько пиес Мерзлякова, Карамзина, Попугаева, Василия Львовича Пушкина… Дели-хан, хотя и не нашел в этих виршах величия Саади или остроумия Аль-Маари, снисходительно согласился, что «все же какое-то чувство есть в этих неуклюжих, но искренних строчках».
-Скатившись с горной высоты,
Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;
А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый...
О Дружба, это ты!, - с чувством прочел Лугин совсем новые стихи молодого Василия Жуковского, которые ему очень нравились. «Дуб, перунами разбитый»- прекрасно сказано!
- Напыщенно, - покачал головой Дели-хан. – Хотя верная мысль, что друзья познаются в беде, выражена энергически - кратко, этого не отнимешь!
Дели-хан же продекламировал несколько своих любимых строф персидского поэта и, на ходу, довольно ловко, перевел их для молодых людей на русский язык
- Смейся и шути со всеми, о веселый собеседник
Только сделай свое сердце неуязвимым для привязанности
Если тебе понравится, человек одетый в шелк, ты вспомни
Что шелку много на базаре и портной шьет за деньги
Ты сам виноват, коль заботой ты охвачен за другого
Ты глуп, если взвалил на себя чужую ношу!
Нет, мне нужен добрый друг, который сам несет свои тяготы
А не тот, кому я должен служить ломовой клячей …
- Красивые и благозвучные стихи, - сказал Лугин, - Да только что за мрачная философия. Бояться любить, бояться предаться сердцем… Считаться с другом – кто кому в тягость… Быть одному всегда, и даже не обманываться – что за счастье!
- Вы к этому еще придете, друг мой, - кивнул сарбаз. И прибавил неожиданно, - если, конечно, нынче останетесь живы…
Опасность их положения снова завладела всем мыслями Мишеля…
- …Хоть что-то живое узнаю о том, что происходит в Петербурге! – вдруг вырвалось у Дели-хана…. - Спасибо, сударь… А то столько лет дело приходится иметь или с тупыми канальями-перебежчиками, вроде наиба Кашкина, или с сумасшедшими, вроде вашего Бешеного Льва!
Зоркий взгляд сарбаза заметил, конечно же, соперничество кавалергардов из-за Вари, ее кокетство, их влюбленность… Да, девчонке этой – грош цена! И в гареме у персидского дьявола ей самое место…

***

… Лугин и Толстой намололи целый мешок зерна… Наверное, больше не понадобится – до утро они не успеют испечь столько хлеба… Дели-хан задумчиво созерцал веселые, открытые, молодые лица двух друзей.
- Что ж… Это хороший запас…
- Что ж. Ловко вы, серхенг, это придумали, с выпеканием хлеба… Видно, вы славный воин…
- Спасибо.
- Вы славный воин… Скажите… как получилось, что вы стали сарбазом?
- Не сарбазом, а серхенгом, полковником…. А скоро буду сардаром, командиром целого войска…
- Не верю я, что такой человек как вы на червонцы польстился, - вдруг сказал Толстой.
- Здесь верно какая-то тайна…, - поддержал друга Лугин.
- Ничего таинственного… Старая история… Помните, как в Библии Давид послал Урию на смерть, чтоб завладеть его женой? И со мной так случилось… Только библейский Урия погиб… А я остался жив… под другим именем… но я хорошо живу.
…Друзья молчали, против воли им жаль было этого недюжинного человека…
-С тех пор я не женюсь, - продолжал Дели-хан. - Каждые полгода я покупаю новую наложницу и каждые полгода продаю ее…
- Потому что она надоедает?
- Нет, потому что я боюсь к ней привыкнуть.
Друзья молчали. Им приоткрылось ужасное, непонятное им одиночество этого человека… Но тут Дели-хан нарушил молчание, заговорил буднично:.
- Видите, когда люди вместе пекут хлеб, хочется делиться тайнами и доверять друг другу сокровенное… И у меня тоже вопрос: Что вы нашли в этой девице? Не удосужился узнать, как ее зовут. Как это может быть, что вы оба потеряли голову от этого пустого созданья?
- Вы не смеете говорить об этой барышне в подобном тоне! – Мишель был возмущен.
Толстой тоже хотел что-то сказать, но Дели-хан прервал его.
- Смею…сейчас смею. Все очень просто. Вы были неправы, а ваш Вася Шаховской, Бешеный Лев - был прав. Конечно же, я привел вас в ловушку. Нас окружили люди Моабад-хана. Но вас не тронут, потому что я, желая спасти ваш отряд, договорился о размене…
-О размене?
-Моабаду нужна девчонка, я ему выдал эту вертихвостку, а он поклялся отпустить вас и снять осаду с замка…
Но друзья уже все поняли…Толстой кинулся на Дели-хана, и был сбит с ног один ударом богатырской руки сарбаза…
- Подлый предатель! Как ты посмел так поступить с мадемуазель Ланской? – закричал Платон.
- Варенька? Где она? – закричал Мишель, – Варвара Петровна!
Друзья кинулись к амбару, где – о глупцы! – оставили без охраны Варю… Они уже не видели, как изменился в лице Дели-хан… Варенька? Варвара Петровна Ланская?!… Неужели…Его дочь, которую оставил в младенчестве… которую он только что отдал безжалостному убийце… Обрек на плен и смерть…

Еще сцена из середины - про Дели-хана


…Варя отделила от ладоней тесто. Оно безбожно липло к рукам, а должно, по словам этого странного Дели-хана, отскакивать от рук, как мячик. Дели- хан нырнул в раскаленный колодец печи вниз головой и прилепил на стенку лепешку теста… Когда хлеб испечется, ароматный лаваш сам отпадет на решетку. Стопка румяных, ароматных лепешек уже лежала на деревянном круге, найденном здесь же, в амбаре какого-то неизвестного армянского крестьянина …
Лепешек становилось все больше, маленький отряд работал без устали… Варя месила тесто, Дели-хан управлялся с печью, а Лугин и Толстой в соседней клети мололи зерно на ручной каменной мельнице… Работа была тяжелой, для всех, кроме Дели-хана, но главное – гора лепешек росла, и росла надежда выжить в осаде… Выиграть время, и надеяться на помощь русского корпуса генерала Цицианова…
Теперь у осажденных был хлеб, и значит верным было решение довериться Дели-хану… Принято оно было не сразу, поскольку Вася упорно не верил своему недругу…… Но в конце концов, голод среди защитников замка стал невыносим… И – под покровом ночи, подземным ходом и секретной горной тропой Дели-хан привёл Лугина, Варю, Толстого в заброшенную армянскую деревню – молоть зерно и печь хлеб…
Варя с любопытством наблюдала за этим необычным человеком, и даже на время забыла свою печальную любовь к Моабаду и свои мрачные раздумья о том, что в сущности ей двадцать лет, а уж кончена жизнь, все испорчено безвозвратно… Она обратила внимание на то, что Дели-хан вообще не смотрит на нее, огибает взглядом, точно пустое место… Зато двое молодых офицеров вызывали у сарбаза интерес. Он спрашивал про службу, про отношения в полку, про нового императора… «Так ли он увлечен фрунтом, как его отец? Тот, я помню, расстраивался, что живые солдаты дышат, и все мечтал о механических оловянных солдатиках…» Усмехнулся, когда Толстой стал восторженно хвалить Александра, «за которого любой офицер не задумываясь и с радостью умрет»… Впрочем, слушал сарбаз молодых людей с интересом. Особенно заинтересовали его сведения об их друге Петре Черкасове,- начальнике тайной государевой службы… «Таков был и отец его», - туманно заметил серхенг, и более говорить о Петре не стал… А Толстой наконец сообразил, что не стоит слишком многое доверять этому странному человеку, за голову которого император назначил мешок золотых червонцев! Дели-хан с любопытством расспрашивал Лугина о новых журналах, о литературном обществе, о новинках в театре… Удивлялся, что публика читает русские романы и русские стихи! Да разве русская изящная словесность вообще существует? Разве пригоден русский язык для рифм и строф? В защиту новых русских стихотворцев, Лугин продекламировал несколько пиес Мерзлякова, Карамзина, Попугаева, Василия Львовича Пушкина… Дели-хан, хотя и не нашел в этих виршах величия Саади или остроумия Аль-Маари, снисходительно согласился, что «все же какое-то чувство есть в этих неуклюжих, но искренних строчках».
-Скатившись с горной высоты,
Лежал на прахе дуб, перунами разбитый;
А с ним и гибкий плющ, кругом его обвитый...
О Дружба, это ты!, - с чувством прочел Лугин совсем новые стихи молодого Василия Жуковского, которые ему очень нравились. «Дуб, перунами разбитый»- прекрасно сказано!
- Напыщенно, - покачал головой Дели-хан. – Хотя верная мысль, что друзья познаются в беде, выражена энергически - кратко, этого не отнимешь!
Дели-хан же продекламировал несколько своих любимых строф персидского поэта и, на ходу, довольно ловко, перевел их для молодых людей на русский язык
- Смейся и шути со всеми, о веселый собеседник
Только сделай свое сердце неуязвимым для привязанности
Если тебе понравится, человек одетый в шелк, ты вспомни
Что шелку много на базаре и портной шьет за деньги
Ты сам виноват, коль заботой ты охвачен за другого
Ты глуп, если взвалил на себя чужую ношу!
Нет, мне нужен добрый друг, который сам несет свои тяготы
А не тот, кому я должен служить ломовой клячей …
- Красивые и благозвучные стихи, - сказал Лугин, - Да только что за мрачная философия. Бояться любить, бояться предаться сердцем… Считаться с другом – кто кому в тягость… Быть одному всегда, и даже не обманываться – что за счастье!
- Вы к этому еще придете, друг мой, - кивнул сарбаз. И прибавил неожиданно, - если, конечно, нынче останетесь живы…
Опасность их положения снова завладела всем мыслями Мишеля…
- …Хоть что-то живое узнаю о том, что происходит в Петербурге! – вдруг вырвалось у Дели-хана…. - Спасибо, сударь… А то столько лет дело приходится иметь или с тупыми канальями-перебежчиками, вроде наиба Кашкина, или с сумасшедшими, вроде вашего Бешеного Льва!
Зоркий взгляд сарбаза заметил, конечно же, соперничество кавалергардов из-за Вари, ее кокетство, их влюбленность… Да, девчонке этой – грош цена! И в гареме у персидского дьявола ей самое место…

***

… Лугин и Толстой намололи целый мешок зерна… Наверное, больше не понадобится – до утро они не успеют испечь столько хлеба… Дели-хан задумчиво созерцал веселые, открытые, молодые лица двух друзей.
- Что ж… Это хороший запас…
- Что ж. Ловко вы, серхенг, это придумали, с выпеканием хлеба… Видно, вы славный воин…
- Спасибо.
- Вы славный воин… Скажите… как получилось, что вы стали сарбазом?
- Не сарбазом, а серхенгом, полковником…. А скоро буду сардаром, командиром целого войска…
- Не верю я, что такой человек как вы на червонцы польстился, - вдруг сказал Толстой.
- Здесь верно какая-то тайна…, - поддержал друга Лугин.
- Ничего таинственного… Старая история… Помните, как в Библии Давид послал Урию на смерть, чтоб завладеть его женой? И со мной так случилось… Только библейский Урия погиб… А я остался жив… под другим именем… но я хорошо живу.
…Друзья молчали, против воли им жаль было этого недюжинного человека…
-С тех пор я не женюсь, - продолжал Дели-хан. - Каждые полгода я покупаю новую наложницу и каждые полгода продаю ее…
- Потому что она надоедает?
- Нет, потому что я боюсь к ней привыкнуть.
Друзья молчали. Им приоткрылось ужасное, непонятное им одиночество этого человека… Но тут Дели-хан нарушил молчание, заговорил буднично:.
- Видите, когда люди вместе пекут хлеб, хочется делиться тайнами и доверять друг другу сокровенное… И у меня тоже вопрос: Что вы нашли в этой девице? Не удосужился узнать, как ее зовут. Как это может быть, что вы оба потеряли голову от этого пустого созданья?
- Вы не смеете говорить об этой барышне в подобном тоне! – Мишель был возмущен.
Толстой тоже хотел что-то сказать, но Дели-хан прервал его.
- Смею…сейчас смею. Все очень просто. Вы были неправы, а ваш Вася Шаховской, Бешеный Лев - был прав. Конечно же, я привел вас в ловушку. Нас окружили люди Моабад-хана. Но вас не тронут, потому что я, желая спасти ваш отряд, договорился о размене…
-О размене?
-Моабаду нужна девчонка, я ему выдал эту вертихвостку, а он поклялся отпустить вас и снять осаду с замка…
Но друзья уже все поняли…Толстой кинулся на Дели-хана, и был сбит с ног один ударом богатырской руки сарбаза…
- Подлый предатель! Как ты посмел так поступить с мадемуазель Ланской? – закричал Платон.
- Варенька? Где она? – закричал Мишель, – Варвара Петровна!
Друзья кинулись к амбару, где – о глупцы! – оставили без охраны Варю… Они уже не видели, как изменился в лице Дели-хан… Варенька? Варвара Петровна Ланская?!… Неужели…Его дочь, которую оставил в младенчестве… которую он только что отдал безжалостному убийце… Обрек на плен и смерть…

Да ладно, как по мне, так вы главное Монго не забижайте, а Мишель пусть любит кого хочет . И Варя тоже.

Ага, это в мой огород камень. Потому что альтернативных фиков "у нас" только один - мой. Тем не менее, я очень рада, что книга написана и с удовольствием почитаю.
Спасибо авторам. Елена Анатольевна, вам спасибо большое.

У Монго - новая любовь. Княгиня+умница+ красавица+ сына ему родит.

Альтернативные фики ( то есть, где герои трактованы иначе, чем у нас)- все, кроме Тамрикошиного, и все очень талантливые и симпатичные.
и с удовольствием их читаю.

Я имела в виду любовь Вари и Мишеля. Во всех фиках Миель любит Варю. Кроме меня, злодейки

Ну я это так, на всякий случай...

Ну да! Вот недельку еще мы доправим, и еще одну сцену в финал допишем... Но вообще не верится - 600 страниц!!! И минимум четверть - того, что было только задумано, а не написано в сценарии.

Все,кроме, Тамрикошиного?!
Где герои трактованы иначе?!
Скажите, это я только удивлена или еще кто-то?
шкурный вопрос? а что, я их тоже трактовала иначе? и в чем же?
Я думаю что альтернатива конечно у Шиповничка,
Сказ про Монго - это сетеб, но без существенных разночтений.
альтернативой можно назвать фик Аличе, Светские хроники - но это ведь тоже стеб? т.е. несерьезно.
Неврев - в какой-то степени альтернатива, но там кажется нет изменений образов.
Кто остался? Лотта, Соня, Иха? - но там если есть отступления от характеров заявленных в фильме, то несущественные, просто подпадающие под развитие характера или под манеру изложения автора.
Убей, не вижу кто и как там трактован иначе?
Кто-то видит? отступление от заявленной линии? Может это я слепая? ну просто как дилетант-любитель?

Альтернативные - в хорошем смысле этого слова, ничего дурного я не имею в виду. И мне все они нравятся. И альтернативные, и близкие к АЛ-исходнику.

600 страниц книжного текста? Но это же - Энциклопедия!
Ай да вы! ай да мы!
На самом деле - очень хотелось эту книгу, ну даже из принципа, в пику несправедливости, судьбе и неприятностям.
И как памятник создателям фильма - всем!
Мы уж сомневались в том, что что-то сложится. И тут действительно такая радость! Правда, радость!
Елена Анатольевна - вы конечно тут главная героиня!
На форуме Лотта - главный писатель. Остальные - старались помочь или хотя бы морально поддержать.

Ну вот Стелла разъяснила... Но почему бы и нет? Мне приятно, что столько версий того, как могло бы все развиваться. Но наш роман - это все-таки завершение базового исходника, как оно было задумано.

Ну, базовый исходник как раз очень часто отличается от конечного продукта. Правда это не в литературе.

Без поддержки и интереса форума этого романа бы не было. Это совершенно точно. Так я знала, что я обещала, что есть люди, которые это ждут....

Извини, но писали ведь разные люди! Так что для разных людей это как раз - это довольно сильное совпадение.
Новые события, вводятся новые герои, новые фразы. Но я считаю что поведение и слова в общем как раз соответствуют заявленному.
И потом- а где эталон? В фильме. А как можно оценить, как бы повел себя "герой фильма" в ситуации фика? Почему бы ему и не сказать тех слов, что сказал герой в фике? Как узнать, что бы этот "фильмовый"сказал? Т.е. где критерий оценки?
А у Тамрикоши - все на 100 % совпадает? А с чем совпадает? У нее и новых героев много. Их-то как оценивать?
Ну ладно. Это так, размышления с некоторой долей удивления.

Ну при чём тут слова?
Я же говорю о видении образов, отношении героев к тем или иным ситуациям, которые были в фильме, или должны были быть Я б примеров привела, но спать охота
И потом я писала о сценарии, а не о фильме, а в сценарии всё может быть совсем другим, хоть бы и ВП
А насчёт Тамрикоши, просто её история вошла в роман, в качестве отдельной лини, поэтому и считается, что всё совпадает

2400 - это что?
наш роман - 600 страниц, из них совсем новых, вне того, что хоть как-то разработано было в сценарии - 150 (примерно). А того, что вне показанных серий - больше половины.

Поддерживаю на все 100%. В наше время такое дорогого стоит.

Ой, не отнимайте у меня звание крутой альтернативщицы! Меня это дико веселит

Ой ! Крутая альтернативщица, а куда ты всю легенду свою дела?

Ой , не верю своим глазам! Елена, вы мне такой подарок сделали, я теперь буду гордиться, что тоже приняла участие (хоть и мизерное) в большой литературе , а главное, что залечили пани БЕАТОЙ мое больное место, огромное спасибо!
*мечтательно глядя в монитор* А если она еще и похожа на Беату Тышкевич...

Ура! Жутко рада таким новостям! Читается интересно!
Но поскольку, как волка ни корми, а он все о своем, о девичьем, нахально выражаю надежду, что мне тоже будет что почитать, а то в сериале многое для меня интересное и героическое происходило "за кадром", а в кадр в основном попадало "Степан с обожанием уставился на Варю голубыми глазами..."

Теперь к делу.

Все интернет-источники настаивают, что Александр был глух на левое ухо:
"С юности он был близорук, пользовался лорнетом, был глух на левое ухо. "
http://d-r.nm.ru/a1.htm

Вот информация о Марс и Жорж из старой Театральной энциклопедии 1964 года.

Марс (наст. Имя и фамилия Анн Франсуаз Ипполит Буте) (09.02.1779 – 20.03.1847). Дочь актера Монвеля и актрисы Сальвета. Начала выступать на сцене с 12 лет, играя детские роли в водевилях и комедиях ( театр Монтансье и др.). В 1795 вступила в труппу театра «Фейдо», где играли актеры расформированного театра «Комедии Франсез». После восстановления театра «Комедии Франсез» (1799) вошла в состав его труппы на амплуа инженю. Вначале не имела успеха, считалась «холодной» актрисой. C нач. 1810-х гг. Стала выделяться виртуозным исполнением ролей первых любовниц, кокеток, субреток в «высокой» комедии: Селимена, Эльмира («Мизантроп», «Тартюф»), Сюзанна («Женитьба Фигаро»), Сильвия («Игра любви и случая» Мариво) и др…
Жорж (наст. фамилия Веймер) Маргерит Жозефин (23.02.1787 – 11.01.1867) Дочь музыканта и актрисы. С 5 лет начала выступать на сцене театра в Амьене в детских ролях. В 1801 училась сценическому искусству у актрисы Рокур. В 1802 дебютировала в театре «Комедии Франсез» (роль Клитемнестры – «Ифигения в Авлиде» Расина). Обладая строгой «античной» красотой, величественной внешностью, низким голосом металлического тембра и огромным по диапазону, Жорж исполняла «сильные» роли в трагедиях (в противовес «нежным» лирическим, которые играла ее соперница – К.Дюшенуа). Среди лучших ролей Жорж: Гермиона, Роксана («Андромаха», «Баязет» Расина), Корнелия, Арсиноя («Смерть Помпея», «Никомед» Корнеля), Идаме («Китайский сирота» Вольтера). С самого начала сценической деятельности Жорж выступала также в ролях «трагических матерей»: Агриппина («Британник» Расина), Клеопатра, Медея («Родогюна», «Медея» Корнеля), Меропа, Семирамида (о.п.Вольтера) и др.

И вот еще текст радиопередачки про Жорж и Бенкендорфа - может, не в тему, но интересно!:

Документы прошлого
О любви
Редактор и ведущий Владимир Тольц
Авторы Елена Зубкова и Ольга Эдельман

Владимир Тольц: Сегодня речь пойдет о любви. Однажды мы рассказывали о романтических переживаниях императрицы Елизаветы Алексеевны, влюбленной в кавалергардского офицера: платонические отношения, взгляды украдкой... Правда, у них был внебрачный ребенок. Герои истории, которую мы расскажем сегодня, жили в ту же эпоху, но были гораздо предприимчивее.

Ольга Эдельман: Оба героя романа - исторические знаменитости. Она - великая французская актриса мадемуазель Жорж, блиставшая на Парижской сцене в первые годы 19 века, к тому же любовница императора Наполеона.

Жорж пользовалась громадною славою в Париже, и с нею только соперничала артистка Марс. Все парижское общество и двор, вследствие этого, разделялось на две партии: одна партия была за Жорж, другая поклонялась Марс. Как известно, Наполеон I был поклонником Жорж, ну и конечно, к ней уже никто не смел прикоснуться, и она для двора была особенным светилом и кумиром. И что же вы думаете? Приезжает в Париж молодой бравый русский офицер, это был впоследствии очень известный Б. Он влюбляется в Жорж, ухаживает за нею, и наконец внезапно увозит ее в Россию. Здесь, конечно, ей тотчас дают дебют, все петербургское общество спешит на спектакль, в котором участвует гениальная артистка. Дело было летом. Государь жил во дворце на Каменном острове, он также оправляется на этот первый спектакль, но при этом не берет с собой, вопреки обыкновению, дежурного флигель-адъютанта и оставляет его во дворце. Этот дежурный был никто другой, как Б. Легко представить себе огорчение страстно влюбленного в Жорж!

Ольга Эдельман: Эту историю записал известный историк Михаил Семевский, а ему рассказал не кто-нибудь - сам император Александр II, по семейным преданиям. А вот как описывал завязку романа сам герой-любовник. Париж, 1807 год, наш молодой человек прикомандирован к русскому посольству при дворе Наполеона и не теряет даром времени.

Актриса французского театра мадемуазель Жорж жила во дворце и была близко знакома с Наполеоном; она поразила меня своим большим талантом и ослепительной красотой. Однажды вечером, придя домой, я получил записку от мадемуазель Жорж, в которой она меня просила запретить моему лакею подниматься в её апартаменты, в которых он наделал шуму, и уверяла, что я держу самого скверного слугу в Париже. На следующий день я поспешил явиться к ней с извинениями за шум, который посмел учинить мой лакей, добавив, что не могу ни уволить, ни наказать его, так как именно из-за него я имею счастье видеть вблизи предмет всеобщего обожания. Она была очень вежлива, но не разрешила мне дальнейших визитов в Фонтенбло и не предоставила возможность видеть её в Париже. К этому времени она произвела на меня очень живое впечатление, с этого момента я мечтал только о ней и искал способы ею овладеть.

Император продолжил свое пребывание в Фонтенбло, а посол вместе с нами вернулся в Париж. Госпожа Дюшатель была столь любезна, что направила меня к своей доброй подруге госпоже Савари, супруге генерала...Госпожа Савари была совсем немолодой креолкой, очень остроумной и более всего прочего любящей развлечения и перемены. Я нашел эти новые отношения тем лучшими, что её дом был полон придворных и светских людей, и что она имела прочные связи в полицейском ведомстве, так как её супруг был начальником полиции. Все это могло мне помочь в сборе полезных сведений или секретных данных.

Император предоставил посольству России прекрасно меблированный отель ... Дом находился совсем близко от дома Савари, и я с ещё большим удобством продолжал свою любовную интригу.

Я познакомился с графиней Висконти, любовницей маршала Бертье, крупной и красивой пятидесятилетней женщиной, которая ещё могла внушить желания и испытывала их сама до такой степени, что каждый вновь прибывший становился их объектом. Её репутация и привычка к решительным действиям при первом же моем визите привели к появлению любовной связи. Красивые очертания её тела, прекрасное сложение и удивительная свежесть заставили забыть её возраст и даже забыть госпожу Савари. Последняя не простила мне этого ...

Эти малоинтересные связи не отвратили меня от других, тех, которые можно было купить в некоторых домах по более или менее высокой цене, и которые привлекали всех иностранцев легкостью, разнообразием и тем замечательным выбором, который там можно было сделать...

Тем временем я мечтал только о мадемуазель Жорж, она одна заполнила всю мою душу, я стучался в ее дверь, но бесполезно. Чем больше я встречал трудностей, тем больше желание овладеть ею становилось непреодолимым. В конце концов, после многочисленных хлопот и трудностей, я был введен к ней, и моя любовь не встречала больше препятствий.

Я использовал все свои возможности, чтобы понравиться ей; я подкупил её горничную, я мечтал только о том, чтобы предупредить все её желания; я побывал у ее матери, у ее дяди, у всех членов семьи. Моя страсть, вернее, удивительная красота мадемуазель Жорж, её великая репутация полностью ослепили меня, и я нежно любил актрису, любовницу Наполеона, который теперь для нее больше, чем любовник. Я стал глупым, как всякий влюбленный; наконец, мое усердие и представление о том, что в Париже адъютант Императора России должен быть богатым, завоевали мне расположение этой несравненной красоты. Я был сам не свой от радости и счастья и забыл все, даже чувство долга, ради того, чтобы заниматься только своей любовью.

Владимир Тольц: Давайте, Оля, наконец раскроем нашим слушателям имя столь энергичного офицера.

Ольга Эдельман: А это был никто иной как Александр Христофорович Бенкендорф, будущий шеф жандармов и глава III Отделения.

Владимир Тольц: Согласитесь, довольно неожиданный оборот. Вообще сейчас мы даже не всегда представляем, насколько это были другие времена, другие нравы и совершенно другие люди. Вы можете, к примеру, представить, чтобы кто-то, кто стал впоследствии, скажем, главой ФСБ, скажем, Патрушев или сам Путин за несколько лет до того, в президентство Клинтона решил добиться взаимности у Моники Левински? Нет? Вот и я не могу. А знаете, почему? Потому что будущий "душитель свободы" Бенкендорф, в отличие от названых товарищей, ощущал себя, я думаю, абсолютно свободным человеком. По крайней мере, в делах амурных. Кстати, современники отзывались о нем как о большом поклоннике прекрасного пола.

Ольга Эдельман: Современники-то отзывались, но истинный масштаб его похождений вырисовывается только сейчас из его собственных записок, полностью никогда не издававшихся. Их публикацию сейчас готовят сотрудники Государственного архива. Сегодня в нашей московской студии заведующая отделом архива, автор научных работ о Бенкендорфе Марина Сидорова. Марина Викторовна, расскажите, кем был Бенкендорф на момент романа с Жорж, что он, помимо тех подвигов, о которых мы только что слышали, вообще-то делал в Париже?

Марина Сидорова: Наверное, надо начать с того, что Бенкендорфы всегда были при дворе. Бабушка нашего героя Софья Ивановна Бенкендорф, вдова Ревельского коменданта, была к тому же и самой главной нянькой императора Александра Первого. В 1777 году она была вызвана самой императрицей Екатериной в Петербург. Мать Александра Христофоровича была близкой подругой детства императрицы Марии Федоровны. То есть Бенкендорфы всегда были при дворе.

Службу Бенкендорф начал в 1796 году, когда поступил в пансион аббата Николя, где учились Волконские, Львовы, Орловы и прочая элита того времени. Но, однако, учеба в пансионе аббата Николя была недолгой. Уже тогда амурные похождения сказались, и через два с половиной года Бенкендорф, мягко говоря, вылетел из пансиона и был зачислен по протекции той же Марии Федоровны в Семеновский полк, самый привилегированный полк того времени. Назначен был адъютантом к императору Павлу Первому. С 1802 по 1805 год, это уже во время царствования Александра Первого, Бенкендорф получает свое первое боевое задание - участвовать в экспедиции генерала Спренгпортена по России. Секретная экспедиция: генерал Спренгпортен имел поручение изучить пограничные наши укрепления, крепости и вообще всю границу, которая была в то время достаточно не прочерчена и неизвестна. Но так как граница простиралась тогда и до Корфу (Корфу был под протекторатом России), то экспедиция отправилась аж мимо Турции и Греции до самого острова Корфу. И вот здесь на острове Корфу наш герой уже начинает выдвигаться на боевом поприще. Командует он партизанским отрядом зелотов и греческого местного населения по охране острова Корфу. Но опять-таки любовные похождения, любовная интрижка послужила концом его греческой карьеры.

Император отзывает его в Петербург и назначает дежурным адъютантом к Петру Андреевичу Толстому. Толстой в то время был назначен в Пруссию нашим военным атташе. А после Пруссии Толстой получает назначение в Париж, и с ним как дежурный адъютант едет туда Александр Христофорович Бенкендорф.

Уже в 1803 году Бенкендорф принимает активное участие в боевых действиях на Кавказе, за что получает свой первый боевой орден Святой Анны четвертой степени. Заметим, что Александру Христофоровичу в то время 20 лет всего. Затем он принимает участие во всех наполеоновских 1805-07 годов, и за это получает Владимира и Станислава. То есть боевая карьера Бенкендорфа была очень активной, несмотря на все его любовные интрижки.

Вообще все современники, наряду с любовными интрижками отмечали необыкновенную храбрость генерала, необыкновенное его бесстрашие и мужество. Ему ничего не стоило так же, как увиваться за женщинами, сесть на коня и - вперед.

Я был по настоящему счастлив, считая себя на вершине блаженства. Мое тщеславие было удовлетворено обладанием самой знаменитой красотой Франции, любовницей императора, предметом восхищения и аплодисментов публики. Сначала она делала тайну из нашей связи, показывала наше знакомство только в виде любезности; мало помалу она перестала прятать наши отношения и в конце концов о них стало известно. Все ночи я проводил у нее и возвращался к себе лишь за тем, чтобы показаться на глаза послу и переменить одежду. Я сопровождал ее на репетиции, помогал сменить костюм, когда она играла, мы вместе ездили по театрам, загородным садам; мы стали завсегдатаями в Версале и в других удаленных местах; мы были неразлучны и наша связь стала легендой в Париже, что привело к печальному концу те дела и заботы, которые я должен был выполнять по долгу службы. Обладание только увеличило мою любовь, и я не смел даже думать о том ужасном дне, когда буду вынужден покинуть мадемуазель Жорж.

Узнав однажды о моих опасениях, она мне заявила, что готова покинуть Париж, оставить все, что она там имела, даже свой талант, и уехать со мной, куда я пожелаю. Воодушевленный этом предложением, я написал в Петербург, чтобы получить позволение Императора принять мадемуазель Жорж в труппу придворного театра. ... Я просил соблюсти строжайший секрет от посла Франции и с беспокойным нетерпением ожидал ответа Императора. Он превзошел все мои ожидания - по приказу Императора господин Нарышкин прислал мне незаполненные бланки контрактов и полномочия нанять мадемуазель Жорж, а также других актеров и актрис.

Ничто более не препятствовало нашим желаниям, кроме трудностей покинуть Париж и обмануть бдительность полиции. Тем временем, из-за непростительной для влюбленного неосторожности, я едва не потерял плоды своих трудов.

Ольга Эдельман: Неосторожность состояла в парочке вновь затеянных романов, о которых узнала мадемуазель Жорж. Сначала Бенкендорф, ходя каждый день по одной улице, заметил у окна печальную красавицу. Отправил к ней слугу. Оказалось, девица была немкой, соблазненной французским генералом и теперь боявшейся вернуться к родителям. Наш молодой человек, натурально, взялся ее утешить. Ночи он проводил с Жорж, но днем искал предлоги, чтобы улизнуть к новой подруге. Наконец, Жорж все узнала от его слуги и под угрозой разрыва заставила расстаться с немкой. В другой раз Бенкендорф договорился о свидании с великосветской красавицей (и еще одной любовницей Наполеона) госпожой Кассани. Она была настолько на виду, что подобраться к ней было трудно. Наконец, решили уединиться в укромной ложе Оперы во время бала-маскарада.

Вечером я ушел от Жорж, сказав ей, что мне надо многое написать к отъезду курьера, и что я смогу вернуться ночевать только поздно ночью. Мой проклятый слуга ... стал уверять, что к этому времени ни один курьер не был готов к отъезду, и мадемуазель Жорж, предположив, что я отправлюсь на бал, незаметно направилась туда же.

В нетерпении я прогуливался, ожидая благословенный фиакр, который должен был привезти ко мне прекрасную госпожу Кассани; я представлял себе это свидание в самых соблазнительных видениях; я напыжился от гордости и казался сам себе самым важным гостем на балу, когда ко мне подошли две маски; я узнал красавицу, которую ждал с таким нетерпением, по её красоте и высокому росту ... и быстрым шагом повел свою добычу в приготовленную ложу. Едва мы добрались до середины лестницы и несколько отдалились от шумной толпы, как женщина в маске властно схватила меня за руку и, резко бросив мне в лицо слово "распутник", влепила мне со всего размаха пощечину. Узнав Жорж, я потерял от страха голову, отпустил госпожу Кассани, не пробормотав ей ни одного слова извинений, бросился, как ребенок бежать вон из Оперы, подозвал фиакр и вернулся домой.

Ужасная сцена меня застала врасплох, у меня не было никаких извинений. Нужно было получить прощение, плакать, клясться, валяться в ногах.

Мне было так стыдно после этого смешного приключения, что до конца моего пребывания в Париже я не посмел сказать ни одного слова ... госпоже Кассани ...

Тем временем граф Толстой, несмотря на всю свою снисходительность ко мне, с тревогой наблюдал, как полностью поглощенный своими любовными делами я утратил цель своего пребывания в Париже. Желая вырвать меня из пут страстей, он отправил меня путешествовать.

Он дал мне поручения в Вене, Триесте и Венеции. Надо было уезжать. Я был очень огорчен, но решил действовать с наибольшей быстротой с тем, чтобы как можно скорее вернуться...

После моего возвращения в Париж я был так рад снова оказаться в объятиях мадемуазель Жорж, что оказался не в состоянии заметить, насколько граф Толстой был недоволен быстрым и небрежным отношением, с которым я исполнил его поручение.

Владимир Тольц: Мы рассказываем вам о любовных похождениях небезызвестного Александра Христофоровича Бенкендорфа, похитившего и привезшего в Россию знаменитую французскую актрису мадемуазель Жорж.

В то время Бенкендорф, конечно, был еще молод. И все же, действительно что-то не видно у него служебного рвения. Я спрашиваю нашу гостью, Марину Викторовну Сидорову: как ему удалось сделать впечатляющую карьеру? Может быть, с возрастом он изменился?

Марина Сидорова: Я уже говорила, что храбрость и бесстрашие - это еще одно качество, которое все отмечали. После посольства в Париже Бенкендорф участвовал в Отечественной войне 1812 года. Когда французы ушли из Москвы, первым комендантом опустошенного города был назначен Александр Христофорович Бенкендорф. Он, благодаря своим административным качествам, как-то все умел поставить на свои места. Быстро распорядился убрать мусор, организовал уход за ранеными. Его административные качества проявились уже тогда, когда он был комендантом. А в дальнейшей его службе именно храбрость и административные качества и послужили тому, что он блистательную карьеру сделал в царствование Николая I. Конечно, хоть он в 1817 году и женился, это никоим образом не повлияло на его любовные похождения. Он в этом плане никоим образом не изменился. И современники отмечали, что к старости это стало все больше и больше проявляться.

Тем временем, правдивые или ложные слухи о неверности моей красавицы в мое отсутствие подтолкнули меня к решению разорвать с ней.

Я написал ей о разрыве и дал себе слово не возвращаться более к ней. Как только она получила мою записку, она приехала к моему дому и послала сказать мне, чтобы я спустился в ее карету, я счел за лучшее с извинением отказаться. Она пригрозила подняться ко мне. Тогда я спустился, полный решимости не уступать. Она усадила меня в карету и привезла к себе. ... Против моей воли целый день прошел в обмороках и нервных припадках, в которые я слабо верил. Когда настала ночь, она проявила такую нервозность, что, не желая быть бесчувственным, я не смог ее покинуть. Утром ей стало лучше, а я был влюблен более, чем когда бы то ни было. Мне было стыдно, и все.

Наконец, мы решили, что пора начать приготовления к ее отъезду. Я был недавно произведен в полковники, и начавшаяся в Финляндии война против Швеции предоставила мне предлог просить посла направить меня в Россию.

Я не мог уехать одновременно с мадемуазель Жорж ... я не мог компрометировать себя похищением. Я заплатил одной женщине, которая обратилась в австрийское посольство за паспортом. Внешне она походила на мадемуазель Жорж и та должна была получить ее паспорт ...

Для того, чтобы обмануть прислугу, мы приучили ее к нашим отлучкам на несколько дней в Версаль. Дорожная карета была приготовлена у меня, вещи собраны по мере возможности.

Однако, одно непредвиденное осложнение остановило наши приготовления. В театре поставили новую трагедию, Артаксеркс, где у мадемуазель Жорж была главная роль. ... Она мне пообещала провалить спектакль, плохо играя роль ... С самого начала представления публика принимала мадемуазель Жорж с таким восторгом, что она, забыв про поездку и обещания, превзошла саму себя. ... Вернувшись к себе, Жорж была одновременно огорчена и польщена завоеванным успехом ... Спектакль потребовали повторить, надо было играть на следующий день, через день и в последующие дни. Наконец, Жорж решилась попросить у автора и у своих товарищей 4 или 5 дней отдыха, под предлогом, что у нее сильно болит горло ... Мы объявили о желании провести все пять дней в Версале ...

Рано утром в первый день отпуска фиакр привез нас к дорожной карете, которая ждала на дороге в Бонди. Я посмотрел, как карета увозила в Россию предмет моего восхищения, и пошел спрятаться к молодому князю Гагарину, у которого провел предыдущую ночь. Я не осмелился показаться на людях, так как все считали, что я нахожусь с Жорж в Версале.

Ольга Эдельман: И вот настал день спектакля. Напрасно прождав Жорж, спектакль заменили. Актрису искали, естественно, первым делом у любовника. Бенкендорф заявил, что уже несколько дней, как рассорился с ней. Полиция начала розыск. За Бенкендорфом ходили филеры. На границы по телеграфу был передан приказ задержать беглянку. Знаменитый шеф наполеоновской тайной полиции Жозеф Фуше, чтобы "расколоть" будущего шефа русской жандармерии, изобрел провокацию. В театре объявили о возобновлении "Артаксеркса", а Фуше сообщил графу Толстому, что Жорж якобы поймана и содержится в тюрьме, ее привезут только на время спектакля. Бенкендорф, конечно, нервничал: арест актрисы мог сильно скомпрометировать не только его, но все русское посольство. А публика, возбужденная таким скандалом, повалила в театр, готовясь освистать изменницу. Все выглядело так таинственно, что Бенкендорф уже поверил было в арест своей любовницы. Но вот наконец поднялся занавес. Я дрожал от нетерпения и беспокойства; появилась принцесса Мандана и, несмотря на прикрывающую ее вуаль, я узнал мадемуазель Бургуан, которой была поручена эта роль. Она получила первую порцию свистков и шума, предназначенных для мадемуазель Жорж. Не будучи окончательно убежденным, я почувствовал все же, что у меня с плеч свалился тяжелый груз. Я покинул театр, который больше меня не интересовал, и, вернувшись к себе, с огромным удовольствием нашел письмо от мадемуазель Жорж из Мюнхена, где она находилась уже вне досягаемости парижской полиции. Я поспешил сообщить лукавому Фуше только что полученные известия, и был очень горд этой победой, одержанной над его бдительными сотрудниками.

Владимир Тольц: Между прочим, обыграв таким образом Фуше, Бенкендорф тогда и не подозревал, что двадцать лет спустя сам окажется в аналогичной должности. Он в агенты спецслужб не готовился, да и спецслужбы в нашем понимании слова тогда еще и не существовали. Александр Христофорович, как и большинство его современников, мыслил себя исключительно военным человеком. Тем временем, его ждала родина, где отнюдь не были в восторге от его похождений.

Я покинул Париж с той же поспешностью, с которой туда приехал, на 14 день пути я вернулся в Петербург. Прибыв ночью, я сразу отправился в гостиницу "Север", где я предложил остановиться мадемуазель Жорж. Мы были в восторге встретиться снова, и утром я отправился представиться Императору на Каменный остров. Он принял меня достаточно плохо, казался рассерженным оттого, что разрешил мадемуазель Жорж приехать. Тем не менее, после кратких объяснений, его обычная доброта принудила его меня извинить и я поспешил ... представиться Ее Величеству Императрице матери. Там я был принят очень плохо ... Я чувствовал, что она была права .... Но, выйдя из дворца, я побежал к Жорж, забыв опалу и опьяненный любовью.

Не желая видеть в мадемуазель Жорж никого, кроме соблазнительного шпиона Наполеона, весь двор осыпал меня упреками и критиковал все, вплоть до таланта и красоты актрисы, которые ещё не были продемонстрированы. Через несколько дней после моего приезда, ей сообщили, что она будет дебютировать в Павловске в присутствии Императора и всей Императорской семьи. Понимая, что существует предубеждение против нее, она дрожала, когда готовилась выступать. В тот день я был на службе, и Император хладнокровно отправил меня на Каменный остров.

Ольга Эдельман: Это как раз тот эпизод, о котором рассказывал Александр II историку Семевскому. Бенкендорф понимал, что от успеха Жорж на петербургской сцене зависит и ее положение в обществе, и отношение к их связи. С первого же выступления в Павловске успех был оглушительный.

После каждого сыгранного ею спектакля ее успех возрастал, и все старались оказывать ей самый благожелательный прием. Я более совершенно не скрывал нашей связи, мы вместе жили и вместе принимали, как если бы мы были мужем и женой. Вначале в свете отвергали это, как нечто неприличное, но, в конце концов, это стало обычным делом ... К стыду своему, я почти год прожил этой беспечной жизнью, полной любви и безделья. В конце концов, хотя ни моя привязанность, ни прелесть нашей связи не уменьшились, я, тем не менее, почувствовал стыд за свое бездействие; война в Финляндии закончилась, кто-то завоевал на ней громкое имя, а я это упустил. Возобновилась война с турками, и я решил, что моя честь будет запятнана, если я не попрошу у Императора разрешения отправиться в Молдавию.

Он с готовностью разрешил мне это; я простился с мадемуазель Жорж, которая проводила меня до Гатчины. Как и следовало ожидать, мы поклялись друг другу в вечной любви и нерушимой верности во всех испытаниях, и, преисполненный грусти, я ступил на путь славы.

Ольга Эдельман: И, как и следовало ожидать, столь бурный роман совершенно не предполагал ни верности, ни ожидания. Когда наш герой вернулся в Петербург, Жорж он там не застал. Она успела сойтись со знаменитым балетным танцовщиком Дюпором и укатила с ним на гастроли в Москву. Бенкендорф был так огорчен, что заболел и три месяца провел, не выходя из дома. Но постепенно пришел в себя и "начал чувствовать, насколько постыдным было мое поведение ... Я видел, насколько мне будет трудно преодолеть мою страсть, но, тем не менее, принял решение спрятать ее, начав ухаживать за другой женщиной". Ну что с таким поделаешь?

Красиво. Поэтесса австрийская была - Ингеборга Бахман. Наверное, и для баронессы подойдет.

Вопрос возник имя Ингеборга вам как для австрийской баронессы?

Гы, появилась Аличе и опередилиа. Добавлю только, Александр оглох примерно в 1794 году, от выстрелов пушки. Чуть раньше проявилась близорукость. Ну и в зрелые годы облысел (прости Лотта! ).

Да мне-то что? Мне нравится наш Саша, на не исторический

Вот насчет сонетов Шекспира, с разных сайтов - но получается, что перевода сонетов на русский тогда вообще не существовало:
Переводы "Сонетов" на русский язык начали появляться в 30-е годы XIX века.
В 40-е и 50-е годы XIX века появились первые переводы сонетов Шекспира на русский язык, в которых соблюдена их строфика. Это были шесть сонетов, переведенные графом И.А. Мамуней.
В России интерес к творчеству Шекспира и его "Сонетам" возникает в
первой половине XIX в. Первые попытки художественного перевода отдельных сонетов сделали Ив.Мамуна и Д.Аверкиев, однако у них мало что получилось. По-настоящему с "Сонетами" русского читателя познакомил Н.Гербель, сделав полный их перевод (1880). Однако в
эстетическом плане перевод оказался слабым и был встречен критикой недоброжелательно.
На всякий случай: сайт с переводами сонетов 19 века.
http://shakespeares-sonnets.narod.ru/index-more.htm

Гы! Аличе, мы идем ноздря в ноздрю. С сонетами действительно дело плохо. Есть переводы монолога Гамлета и "Гамлет" Сумарокова. http://www.lib.ru/SHAKESPEARE/ Мадемуазель Марс вроде царила на французской сцене в 30-е годы.

СААДИ, Сади (псевд.; наст. имя — Муслихаддин Абу Мухаммед Абдаллах ибн Мушрифаддин, между 1203 и 1210—1292), перс. писатель. Дидактическое соч. С. «Гулистан» («Розовый сад», 1258), написанное ритмизированной прозой и стихами, состоящее из нравоучительных рассказов-притчей, рассуждений, афоризмов и ст-ний, было известно в России в лат. и нем. пер. с конца XVII в., тогда же появились первые из него пер. на рус. яз. В XVIII — нач. XIX в. посредниками в знакомстве с этим произв. выступали и фр. пер. Полные пер. «Гулистана», оставшиеся неизд., были осуществлены: с нем. яз. ок. 1704 неизвестным лицом и с лат. яз. в 1734—1735 И. И. Ильинским (ум. 1737). Большое число рассказов и афоризмов С. переводилось в XVIII в., часто без указания автора, из различных зап.-европ. антологий вост. лит-ры, сб-ков изречений и т. п. изд., они печатались в ж-лах, лит. сб-ках, хрестоматиях и др. В последней трети XVIII — нач. XIX в. популярностью в России пользовались и активно переводились вольные переложения фр. писателя Ж.-Ф. Сен-Ламбера (Saint-Lambert, 1716—1803; «Fables orientales», 1769), среди к-рых многие не имели соответствий у С., будучи сочинены самим фр. автором. В пушк. время пер. из С. и сведения о нем печатались в ж-лах «Азиатский вестник» (1825. Кн. 5, 8; 1826. Кн. 9), «Вестник Европы», «Молва» и др.
http://feb-web.ru/feb/pushkin/isj-abc/isj/isj-2981.htm
Ищем дальше.

Точно, синхронное плавание в море информации!
Вот еще немножко насчет Саади:

Когда в конце XVIII в. начинают появляться переводы восточных стихов и украшенной прозы, первым в поле зрения переводчиков попадает великий перс Саади (XIII в.), прославленный на всем мусульманском Востоке умением "развлекать наставляя и наставлять развлекая" как властителей, так и их подданных. Согласно "Библиографии Азии" В. Межова, на рубеже XVIII-XIX вв. публикуются в журналах "Из Садия" ("Приятное и полезное препровождение времени", 1794, ч. 1), "Восточная баснь славного Саади", перев. с франц. А. Котельницкого ("Приятное и полезное препровождение времени", 1796, ч.12), "Басни восточного философа. Саади" А. Котельницкого ("Библиотека ученая и экономическая", 1797, ч. 14), "1) Заблуждение. 2) Молодой шах. Из Саади". Павел Львов. ("Ипогрена или утехи любословия", 1801, ч. 10, N 67).

Характерным примером переклички наставлений Саади с тематикой просветительской восточной повести служит упомянутое выше стихотворное переложение "Восточная баснь...", имеющее подзаголовок "Государь -- дервиш -- мудрец", где речь идет о пахаре (вариант "поселянина"), которому приснился сон о справедливом государе, попавшем после кончины в рай, ибо "султан в свой краткий век со всеми ласково старался обходиться", и дервише, угодившем в ад, поскольку он "у страстей всегда стенал в неволе, // Всю жизнь искал, чтоб быть ему на том [райском] престоле". Басня оканчивается моралью-наставлением мудреца: "Кто ищет в жизни сей вознесться высоко, // По смерти будет тот низринут глубоко; // А кто и с высоты престола долу сходит, // Hетленный тот венец бессмертия находит", цит. по [Эберман, 1923, с. 110].

Может, кого другого порыскать, с этими стихами явный облом?

О пребывании г-жи Жорж в Петербурге.
...Но если Жорж и пела, то у этой артистки, приехавшей в 1808 году в Петербург, двадцати четырех лет от роду, во всем блеске своей красоты и силе таланта, были минуты истиннаго вдохновения в ролях Федры, Меропы, Клитемнестры, Семирамиды и пр. Жорж, сводившая с ума весь Париж и прославившаяся связью с Наполеоном I вызвала целую бурю восторга в петербургском обществе. Первый дебют г-жи Жорж на Большом театре был 13 июля 1808 года, в трагедии Расина «Федра». Вот что пишет о ней в «Драматическом Вестнике» неизвестный театральный критик..:»К нам приехала из Парижа новая актриса, н-жа Жорж, которая может включена быть в малое число славных трагических лиц. Всеобщая молва о ея дарованиях заставила меня с лорнетом в руках замечать в театре все ея движения, голос, взгляды. Г-жа Жорж, лет 22-х девица, роста большаго, стройна, прекрасна собою, волосы черные, оклад лица греческий и потому самому с перваго уже появлениявселяет в зрителях охоту ее видеть, замечать...К тому же все ея телодвижения ловки, игривы, как говорят живописцы. Словом, для кисти и резца она лучший образец. Голос у нея свободный, громкий, выговор внятный; многие замечали, будто она слишком уже протяжно говорит, даже поет;но забыли, что самое лицо, ею представленное, того требовало; известно нам, что так произносили на театрах древних, в роде которых сия трагедия писана. На этот самый случай фернейский драматург пишет, чтобы отнюдь не произносить стихи как прозу, он даже бранит тех, которые дерзают сей язык великих людей унижать обыкновенным вкусом... Одежда актрисы соответствовала представляемому лицу; на голове царская повязка или диадема золотая, белое, золотом шитое покрывало; белая с золотою бахромою туника, на плечах мантия, руки обнаженныя, на них запястья, или браслеты. ...Некоторые зрители желали, чтобы она распустила свои волосы, но они, конечно позабыли, что в древния времена при каких либо несчастиях или горестях не распускали волосы, а напротив совсем их обрезывали». Цит. Пыляев. «Старый Петербург»

Есть деловой предложение:
А что если главы расположить в отдельной теме? Там можно было бы и обсуждать непосредственно проихведение. А тут - накапливать информацию и давать вопросы именно о подготовительной работе.
Просто получается что макет книги уже закапывается, а обсуждение с материалами на тему того времени и пр. не то чтобы не сочетается - это разные вопросы. В т.ч. и по объему.

Ну, тем кто так ловко ищет информацию - не сорри,а респект. Или гран мерси. :P
Просто действительно нужно разнести, чтобы не тонуть и не путаться.

Гы! Спасибо , а вот Пыляева, вообще набирать пришлось, ручками. Так что это уже даже не поиски.

О! Надо тебе медаль вручить! Чеестно... это я без подколок! И тебе и Аличе!

Какую это интересно ? Да лан, попрошу аватарку, может поделиться...орденом. Пы.Сы. Тут хотя бы, все что нарыли, самой внимательно еще разок перечесть, и то хлеб.

Аличе и Ольшиль, спасибо огромное! Я с таким удовольствием читаю ваши истории из истории! Это прямо отдельное чтение, - поучительное и занимательное одновременное. И в эпиграфы многое попало... Вот увидите я надеюсь...
Шекспира перескажем просто своими словами, там три строчки. А стихи Саади про "не привязывайся сердцем ни к человеку, ни к месту, ибо мир просторен а род людской многочисленен" - мне объяснили, чтоэто суфизм - такие мысли, но получилось - тема Дели-хана, Вариного папы. И про переводы Саади - ужасно интересно.

Что вы имеете в виду? Просто красные каблуки, или что-то другое?

красные каблуки были в 18 веке. Насколько я помню из истории моды - в те времена туфельки дам были без каблучков - почти на плоской подошве. А вновь каблук появился по-моему уже в 20-е годы.

Ну у дам вроде бальные туфли и в 30-е годы были без каблуков. Я поищу.

Это нужно для появления Бусеньки в Черкасово:


"А еще однажды подъехала наемная карета, распахнулась дверца, и показалась оттуда удивительно стройная ножка в ловком прюнелевом ботинке с невиданным Варей гнутым французским каблуком…А вслед за каблучком показался целый ворох щегольских юбок, и наконец, хорошенькое сердитое личико.
- Заплатите кучеру сколько он скажет, - велела незнакомка Варе небрежно, точно своей служанке. Остолбеневшая от изумления Варя замерла, но с кучером расплатилась.
- Сударыня, не имею чести… - пробормотала она.
- Вы – та самая Варвара Петровна? Вид у вас, простите за горькую правду, совершенно невзрачный… Вы меня не узнаете? – вскричала необыкновенная дама. - Ваша совесть должна вам подсказать, кто я!
Варя вконец смешалась. Но собралась с духом и решилась было дать отпор нахалке. Но, прежде чем Варя сказала хоть словцо, дама горестно зарыдала!
- Я - графиня Толстая. Та несчастная Беата, у которой вы низкими происками пытаетесь отнять законного, венчанного мужа, графа Платона Платоновича…
Та самая Бусенька, потерявшая «мужа» из виду, но благодаря попыткам Толстого развестись вдруг напала на его след…. Увидев Черкасово и Варю, пани Беата поняла – ей наконец повезло! И новоявленная графиня, отрицающая расторжение брака с Платоном, поселилась в лучших комнатах дома Аглаи, обращалась с Варей как с горничной, швыряла в нее плохо вычищенное платье или тарелки с недосоленным или несвежим, по ее мнению, кушаньем… А вечерами пани Бусенька и Неврев громко жаловались друг другу на их невыносимое жизненное положение… И во всем оказывалась виновата Варя! Это Варя привезла Дели-хана из Персии, который может быть даже и вовсе ехать не хотел. Это Варя осиротила своих братца и сестрицу. От Вари собственный папенька и сбежал – предпочел уплыть к антиподам! Варя хитростью и обманом опутала наивного Платона, заставив его бросить любимую Бусеньку. Все слезные жалобы, Варя знала, непременно кончатся просьбами денег…
…Близнецы, Неврев, пани Беата, хлопоты по хозяйству, головокружительно-запутанные финансовые расчеты – все это было Вариным каждодневным адом. Как в настоящем аду, все ежесекундно кипело, угрожало, но при этом, как в аду, жизнь точно замерла, каждый день был похож на предыдущий…
Мишель! Варя только рада, что в этом аду нет времени на мысли, воспоминания, сожаления… Потому что сознание того, что Мишель потерян для нее, было настоящей и единственной мукой. Как она заставляла страдать его, ревновать, как уязвляла его гордость… И как долго он любил ее, как был добр, терпелив… Единственный человек, понимающий ее, такую, как она есть… Что ж…Не умела ценить, не умела быть счастливой – получай же теперь одиночество и разбитое сердце!"

Потрясающе! Спасибо. Да... каблука-то и не было видимо...

Елена,
исходя из модных картинок того времени - ни гнутого французского каблука, ни даже вороха нижних юбок не было.
Узкий носок, плоская подошва...

Вот работа по быту 19 века. Упоминаются только женские туфли, но, увы, без каблуков. http://www.booksite.ru/fulltext/bel/ovi/nsky/9.htm#01

Первое, что в голову приходит - это шаль.

Может, потрясти Варино воображение какой-нибудь невиданной арабской шалью? А туфельки в дорогу скорее были сафьяновые.

Ну, мы с тобой просто одинаково думаем! И не только по поводу шали...

исходя из контекста - текст про туфли на каблуках относится к моде 18 века - что и соответствует действительности. А потом переходят к описанию моды 19 века. Вряд ли бы это описание начали с обуви. Обычно обувью заканчивают.

Глазет - разновидность парчи – плотная ткань разнообразного переплетения с шелковой, позднее хлопчатобумажной или шерстяной основой и металлическим утком. Глазет ткали гладким и узорчатым, расшивали цветными шелками и т.д. В XVIII в. глазет широко использовался для мужских и женских парадных костюмов. В XIX в. рынок сбыта глазета резко сузился – основным потребителем тканей такого типа стало богатое купечество и духовенство. Из глазета заказывали вклады (подношения) для церкви как от частных лиц, так и от монастырей. Обычно это были церковные облачения либо разнообразные покровы. Цветные утки давали дополнительную окраску блестящей поверхности ткани, просвечивая на сгибах, складках. Поэтому глазеты и другие парчовые ткани часто описывают как розовые, голубые, белые и т.д. Кроме того, цельнометаллические утки XVI–XVIII вв. в XIX в. почти повсеместно заменялись имитирующей их фольгой на нитяной основе, которая часто была разноцветной, и колористическое решение ткани таким образом обогащалось.
Источник информации: Кирсанова Р.М. Розовая ксандрейка и драдедамовый платок. Костюм - вещь и образ в русской литературе XIX века. М., 1989. С. 69.

Интересно, и почему это меня не удивляет?

ИМХО, потрясти Варино воображение - сразу, с первого взгляда - может скорее какая-нибудь умопомрачительная шляпка. Запах духов. Туфельки какие-нибудь непрактичные. А шаль уж потом можно разглядеть.

шаль бросилась бы в глаза в первую очередь. Потому как это были скорее не шали в нашем понимании - а палантины. Длинные, наброшенные на согнутые локти...

Кстати, с модами, одеждой и вообще, ценностью или ценой всего этого, не так все просто. Вот привожу маленькую цитату из письма "...На днях получила посылку с перчатками из свиной кожи, которую, полагаю, выслали Вы, так как адрес на пакете был написан Вашей рукой. Не знаю, как отблагодарить Вас, моя дорогая Мамочка, за Вашу доброту; они мне очень кстати - мои старые превратились в лохмотья..." Все бы ничего, только это цитата из письма Русской императрицы Елизаветы Алексеевны к матери, от 3 мая 1805 г.

расшитые шелком, бисером, а то и золотом...

Ээээ....
Ну может быть там перевод какой-нибудь неловкий?
Или она перед мамой прибедняется? или просто так принято было?
Представила себе свиную кожу, превратившуюся в лохмотья.... 8) Она ходила в горный поход?

Как в советском ресторане - главное чтобы был галстук?
Или как в войну - нарисовать на ноге шов от якобы чулок.
Но странноватенько все это ....

Это НЕМНОГО ПРИБЕДНЯЕТСЯ? да....кажется. у нее миллион был в год... и не было перчаток?
Шали красивые...а вот платья...морковное. оказывается, не самый худший вариант.

Угу...ну ведь и одеждой ее кто-то должен был заведовать... ладно! Прислала ей мама перчатки - и хорошо!

Ну там целый штат был, но ...как видишь.

Знаете, я думаю все дело в нашем понимания понятия "свиная кожа". Это в наше время - нечто толстое и грубое. Да и то в обыденном понимании. Например, нашла в современных источниках - что из свиной кожи сейчас шьют юбки и перчатки, её выделывают весьма тонко, в разных техниках, в том числе и под велюр.
В те времена кожу тоже очень хорошо выделывали. Так что - наверняка перчатки из свиной кожи были тонкими и нежными. И вовсе не дешевыми. Дело не в материале - а в способе его обработки.

Ты права, перчатки были тонкими, туго охватывали руку, шить их было дело сложное и долгое...да и в России тогда кажется приличных перчаточников просто не было.

Видимо врожденная склочность характера по прежнему не позволяет промолчать, потому ознакомившись с отрывками тут же лезу за разъяснениями! Простите, тут уже не до стилистики! Опять же, основываясь только на прочитанном ближе и понятнее мне Варварпетровна не стала, но определенные подвижки в этом направлении хотя бы просматриваются, а как же наша вторая любимица? Или ее загадочная натура не нуждается в усовершенствовании?

Что ЭТО? Я опять чего-то недопонимаю и именно так и должна себя вести по-настоящему любящая женщина? Я еще как то могла это понять, если б действительно ее страшила перспектива развода со всеми вытекающими последствиями, так нет же, ей готовится ж счастливое второе замужество в итоге, значит на этот счет тревожиться нечего, так? Так пошто же? Видимо, что бы понять эту героиню мне необходима лоботомия! А может вы, как Лотта периодически конфликтуете с героями, только она идет у них на поводу, а вы гнете свою линию? Вот и Оленьке хочется любить мужа, а вы ее к Петрусю или наоборот, вот тогда становятся понятно, отчего ее мотает в разные стороны как флюгер.
Но если б дело касалось только Оли я б еще промолчала, но это же просто цветочки по сравнению с трактовкой Толстого! Подозревая, что прочитанное только верхушка айсберга, оттого впадаю в еще больший ужас! И это Платон, который с дрожью в голосе обещал «для своей Вареньки», «своей звездочки» накупить телескопов, и есть тот самый тип, который в брачную ночь спокойно, методично, без излишних эмоций готовится истребовать с любимой женщины выполнения супружеского долга? Я брежу? Тот Платон, который готов был Моабадушку, уведшего у него возлюбленную, с боями вырывать из-под ареста, услышав от лучшего друга о том, что его возможно любит Варя, не только не убеждает того попробовать поверить в это, но и тут же собирается жениться на ней, при этом с восхитительной черствостью рассуждает, как он научит ее напоследок настоящей любви! Да что же это такое? Впрочем, возможно и тут сам Платон Платоныч решил наплевать на тонкую душевную организацию им. товарища Устюгова и превратиться в тот тип, который он частенько озвучивал в периоды самобичевания: «Платон Толстой туп, груб, способен только кутить и гулять…»?
Я понимаю, что от моего мнения ничего не изменится, но я обещала драться за полюбившегося героя зубами и когтями, а свои обещания привыкла исполнять!

Севточка, я тебя очень хорошо понимаю
Гм, тут я думаю имеет место та же самая ситуация, что и с ВП, только в обратном направлении
Гм, ПП тут не груб и примитивен, скорее больно уж недалёкий, ну или медленно думающий

Дорогая Интриганка,
наберитесь терпения! В романе 600 страниц, и мы показали маленькие кусочки из него. Ольге и Петру посвящены многие страницы, и в частности есть история как Роман и Петр объединяются и делаются друзьями, как Роман спасает в Персии Петра и Ольгу, солгав, что Петр его брат, история как мать Дарни пытается соединить Ольгу и Петра и т д. Надеюсь, что у нас получилось увлекательно и что вы все с интересом это прочтете.
И точно вам скажу - что "тема благородства и душевной широты Платона" - полностью раскрыта, так же как и тема прекрасной дружбы обоих Твиксов. Обоим темам посвящены множество сцен.


Вот вам для развлечения - еще два кусочка, но помните, что и они вытащены из длинной цепи эпизодов:
Из начала:
"Пьяница, бретер и картежник Толстой, губитель офицерских жен, завсегдатай злачных мест, самый храбрый и самый беспутный кавалергард во всем полку, в который раз поражал Лугина каким-то чистым, невиданным у других благородством. Лугин привык втайне считать себя выше, умнее, чище этого доброго малого, но кутилы и повесы. Но в такие минуты Лугин с раскаянием думал, что друг гораздо достойнее его. И что если именно графа Платона Толстого выберет мадемуазель Ланская, это будет только справедливо."


Из финала
"Ничего не было удивительного, судачили соседи, что Варя пребывала в унынии и печали, жила затворницей, и ходила только в церковь к отцу Николаю.… Потому что, повторяли соседи со вздохом - от барышни Ланской сбежал жених, штаб-ротмистр Толстой!. Какая-то была запятая с его предыдущим браком, но все знали, что высочайшее разрешение на новый брак хлопотами князя Курагина получено, Евдокия уже думала про приданое племянницы, велела в девичьей шить наволочки и подрубать простыни, и вот тут жених граф Платон Платонович и нагрянул… Да заперся с Варей для серьезного разговора!… Час поговорили, дальше жених, по обыкновению щегольски, не касаясь рукой луки, взмыл в седло и ускакал, поминай как звали, был жених да весь вышел.… Те, кто знали Платона Толстого, вовсе этому не удивлялись, не в первый раз граф Платон Платонович бежал брачных уз… А Варя – плакала, и не от горя, как все думали, а от умиления. «Как же я могу на вас жениться, Варвара Петровна? Платон Толстой не так быстро думает, как вам, быть может, это нужно, но уж коли мысль заводится в моей голове – я ее думаю до конца… Эх, Варенька… Вы любите Мишеля… Я люблю вас, как свою душу, но Мишеля тоже люблю, и знаете что, Варенька? Я не дам Лугину выиграть последнюю нашу дуэль – кто из нас двоих лучший друг…» - сказал он ей, целуя в последний раз ей руку… Он лучше всех, Платон Толстой! Он понял, что происходит в ее душе… И надеялась Варя – что после этого разговора наконец приедет к ней Лугин, для решительного объяснения, и… Но… Мишель не ехал, писем не слал, на переданные ему с оказией приветы не отвечал… А Петр написал Евдокии, что их полк через некоторое время выдвигается в Австрию, для участия в готовящейся баталии, и что и Мишель, и Платон так же готовятся выступать, заняты по службе…"

Я тут читала молча и не жужжала, но теперь я в возмущении ! Мишель на то и Мишель, что даже втайне считать себя выше и чище кого бы то ни было не может. Это вообще не его стиль. Он об этом вообще не думает.
Подредактируёте, пожалуйста, эту фразу - пусть она выглядит по-другому и репутации любимого героя не подмачивает!

Не знаю, что вы имеете в виду насчет Лотты, но я со всеми этими героями живу душа в душу... Ни у меня от них, ни у них от меня тайн нету, и конфликта никакого нет... как правило, герой и придуман был уже со своим характером и судьбой, то есть "с линией ". И в общем, вся история с написанием романа - это чтоб не бросать героев в сложном положении 84 серии.

Нет, правка еще идет. Но поверьте, образ Толстого в романе - сверхположительный, настоящий друг и благородный человек. От приторности спасает только все-таки юмор. Просто из всего блока "Толстой женится на Варе" вы читали две сцены, а из типа семнадцать, где выстроена вся линия.

не могу с вами не согласиться! Приторно значит скучно, а это самый непростительный грех. Но просто уже 10 месяцев прекрасные молодые поклонницы героев, с которыми хоть что=то начинает происходить, требуют, как древние редакторши в СССР, просветления образов
Причем повадки у всех разные. Самые боевые были черкасовки, которые доводили меня буквально до падучей историей, что-де я не люблю Петю . Самые вежливые были столыпинки, которым не хотелось, чтоб князь Роман совершал безумства. Самые огневые были платоновки, они могли если что убить конечно, но зато у них ч-ю. С лугинками жили мирно, когда Мишель подпал под влияние Спартака, они страдали на отдельном форуме и проклинали авторов тихо, за спиной.
Некоторых я реально боялась . Но вообще, кроме шуток - если б не все они, если б не форум, роман бы не был написан, слишком многое было против этого. "За" было только желание и обещание всем вам - друзьям сериала.

Да, это разделение по, скажем , "темпераменту предмета" давно подмечено.

И только я за Мокеича была в единственном числе... Насколько я понимаю, в продолжении его и нету...

И Аличе за Степу. Так что, ты уже не одна, поскольку они...породнились. Ну пока правда в фиках.

Лугинки еще придумали много кодовых слов. Ватнички, я помню.
Если честно, то и Ми шель и Платон НАСТОЛЬКО положительно обрисованы, что это уже критично. Куда больше их идеализировать? Еще немного - и патока полезет. Так что ч-ю наше спасение.

После истории дуэли со Степаном - Неврев положительный персонаж. И надеемся в финале ему допишем дивертисмент - он спасет племянника П.Т. от влюбленных женщин, требующих брака.

Это все тоже вырвано из контекста, в смысл в том, что Лугин в этом момент повестовавния ( это начало романа) то ужасно ревнует, и уверяет себя, что он больше достоин Вари, то его начинает мучить совесть, и он говорит себе, что он должен уйти с дороги Платона. И все это нам показывает, что Лугин умный и сложный, и что у него совесть строго себя судит.ВашЛугин - засахаренный ангелок практически. Хоть корицей его посыпать.и

Интригантка имела ввиду мой фик - это там я с героями ссорюсь и мирюсь

ага Это было незабываемо!

Корицв афродизиак.... не надо его посыпать и так уж....

Стелл! Ну есть ещё порох в пороховницах!
Хоть нам и отказали на повторном допросе в чувстве юмора, но мы-то знаем.....
Главное, что нас до сих пор не заподозрили в

То есть мы с тобой, как агенты, пока не раскрыты - Мюллер не знает всех наших способностей!

(Задумавшись)Конечно желания прям убить за счастье Мишеля я пока в себе не замечала, но....всё возможно....

... и так уж нечестно быть таким соблазнительным!!!
Вы его лучше бромом полейте.

Убить я тоже пока не готова, но могу порвать на фашистские знаки или на британские флаги - правда, для этого Мишеля нужно ...отправить в путешествие с варькиным папой , а Платона оставить мужем Бусеньки и многодетным отцом!

Елена, да бог с вами, это мы пытаемся показать, что чувство юмора и у нас есть

Брачная ночь семейки Лугиных уже состоялась и прошла успешно. А Бусенька забавная получается. Но в Платона влюбляется новая красавица- добрая фея, богачка и аристократка.
Папа уехал один - его император послал как условие прощения.

Дорогая Елена!
Мишель уже по определению( по Вашему определению) не 100% ангел бесполый - ватнички тому подтверждение!
У него есть такие качества как нерешительность в некоторых моментах, ревность - всегда, упрямство -иногда.
Просто фраза , благодларя которой я "вышла из сумрака" , делает его мелочным и самодовольным завистником - образ ломается.
Он выше этой вфразы, он выше этих мыслей - он их не допускает, для него планка в этих вопросах очень высока-не опустится.
Вы же не скрывали, что его образ ОТЧАСТИ навеян светлым образом Михаила Лунина.
Лунин в момент восстания был в Польше, рядом с князем Константином, который отговаривал его ехать в Петербург. Но Лунин поехал и разделил участь остальных декабристов - в этом он весь!
Лугин же в этих вопросах - зеркальное отражение Лунина.
Может мы идаелизируем Лунина(а он дживой человек), так почему же мы не можем идеализировать литературного героя - что здесь удивительного?

К добру это или к худу, но абсолютный факт - герои очень далеко ушли от своих частичных прототипов, от Толстого-Американца, от Михаила Лугина, от Александра Чернышова. И я об этом не жалею, это же не биографический фильм, а авантюрная мелодрама. И наш Мишель гораздо наивнее, добрее, простодушнее, чем желчный остроумный интеллектуал Лунин. Вряд ли исторический Лунин подружился бы с таким человекрм, как Платон Толстой.(наверное)

Это - хлещущее через край лугинковское чувство юмора!

Да нет Все мои угрозы в прошлом, я то вообщем финалом довольна

И я довольна - я давно на эту тему высказалась!

Когда женится Толстой - это зависит от того, будем ли мы продолжать романную серию. Думаю, что Тень Чинары, т е АЛ-1806-1810 мы во всех случаях напишем. но новая героиня интересная, добрая фея, такой еще не было.

Там была какая-то грустная история с ранением на дуэли в пах, в молодости.
А еще он был в Сибири уже влюблен в Марию Волконскую.

Я решительно соглашусь с Джулией. И не потому что это Лугин, это бы никому чести не сделало. Как раз примерно так характеризуют отрицательных героев: пока вроде бы придраться не к чему, но есть какая-то червоточина…то, что чести не делает. Такие размышления выглядят как-то…некрасиво, расчетливо, их стыдливо прячут в углу сознания, а говорят они именно о том, что человек подсознательно готов оправдать любые некрасивые поступки.
Сидит такой вечерком и как бухгалтер на счетах костяшками щелкает: Я умнее, а вон тот храбрее. Я в мишень в яблочко третьего дня попал, а он вчера бутылку венгерского из горла – и не свалился… Плюсы-минусы ставит. Дебет- кредит…
И «сверположительный» Толстой…. Прямо он такой уж пьяница и картежник? Это у него кажется должно быть чем-то чисто внешним, он ведь, хоть и не Сократ, но не такой уж грубый и примитивный.
И потом – по существу – вот за «губительство» офицерских жен он бы уже давно «ответил» - это вам не Маша и не Марфушка. Это против правил, офицерской чести не по-товарищески, наконец, и свои давно бы уже воспитали и вразумили. Причем в любое время, вне своего круга может быть и веди себя как хочешь, но жены друзей – это табу. Я настаиваю! Иначе – да ему бы быстро если не дуэль, то несчастный случай устроили, в крайнем случае (сейчас) общаться бы прекратили.

Ихочка! Я тебя обожаю!
Елена! Присоединяюсь ко всему, что Иха написала про Толстого - особенно про офицерских жен!

Почитайте Спутники Пушкина Вересаева... То что вы пишите - это нормы викторианского времени, а тогда - судя по источникам - все было иначе. и "офицерскиежены" не обязательно жены друзей, друзья у него все холостые.
А вообще - еще раз- потерпите, когда прочтете 600 страниц романа. Количество положительности на единицу Твикса там зашкаливает, ситуация критична, варенье засахаривается и теряет аромат... спросите у Лотты, котоая знает все.

Нам с Лоттой кажется, что увлекательно получилось... Много приключений самых разных, динамика...С Тифлисом очень интересно, вдруг, такое разрешение треугольника Ольга-Петр-Роман. И кто такая мама Дарни. Ну а моя любимая сегодня линия - по увлекательности - Дели-хан, Варин папа.

В тех же Спутниках Пушкина написано, что дети, рожденные в Сибири были вовсе он от мужа, а один от Поджио, другой от Пущина. Драма.