*****
Сегодня надобно прощения просить у всех. Ну у живых я уже с утра попросил, а вот теперь и твой черед настал. Ты уж не серчай, что напоследок тебя оставил. Так сказать самое вкусное приберег на последний кус. Прости меня друг мой за все, что я тебе сделал да и за то чего не сделал тоже. Да и я тебе все простил, обид не помню. Твоих по крайней мере. Хотя, обиды они тоже разные бывают. Да и прощения. Вот кажется, от всей души позабыть желаешь, простить обиду-то. Ан нет. Сидит занозой в душе, зараза такая, и колет тебя и бередит все. Вроде бы и искренне говоришь кому-то, мол все забыто, а память хранит каждое слово, да что там слово, каждый взгляд. Более того, и ты сам и все вокруг считают это мелочью пустяшной, ну вроде отобранной у тебя мальца свистульки какой, а ведь помнишь по сей день и ее саму и того кто отобрал. И вроде бы и простил, а все равно помнишь. И сколько дырок в ней было, и как руку занозила с левой стороны всегда и что кузен при этом сказал тебе несмышленышу. И готов сказать отпускные слова, но нет снова слезы злые у глаз, и не могу. Язык не поворачивается. Слова в горле застревают, и хоть сейчас готов за ту игрушку в смертный бой кинуться. Странно мне все это. Великие обиды позабыты и прощены бывают, а вот малые... Мнится мне иногда, что во всех наших бедах и горестях именно малые-то и винны.
А может это просто старик во мне говорит? Ведь не мной замечено, что с возрастом воспринимаем мы все более болезненно. Да и не только обиды, но и любые изменения в окружающем нас пространстве. Как тебе моя философия? О да, Платон Толстой, знатный мыслитель! Но вот что интересно, сама смерть, которую игнорировали мы в молодости, тоже мне трагедия – на дуэли погибнуть, или в битве, в зрелые годы заставляет нас призадуматься, ну а сейчас, сейчас-то мы с ней можно сказать на ты. Ждем просто кто кого переупрямит. То ли я ее, то ли она меня.
Гибель своих ровесников под Аустерлицем перенес я достаточно легко, даже завидовал героической смерти на поле боя. Да и в двенадцатом году, со старухой мы ноздря в ноздрю шли, чего уж там. Сегодня ты, а завтра я. Некогда печалиться. Когда Александр в Таганроге скоропостижно так скончался, тоже я не особо задумался. Хотя, он и постарше был, но странная та кончина, да и все то что потом приключилось особенно времени не оставляло для размышлений. Ну нет у солдата на размышления времени. Уставом оно не предусмотрено. Особливо там, где за раздумия пулю схлопотать спокойно можно. Так что знаешь, задумываться себе дороже выходит. Думать это офицерское занятие, барское я бы сказал. А перестал барином быть, изволь и размышлять прекратить. Потом, ежели выслужишься, можно и вновь начать роскошествовать...мыслить. Многие со мной возможно и не согласятся, но у меня отменное доказательство имеется. Я выжил, а те кто размышляли слишком в таком же как и я состоянии, давно уж головы свои сложили. Вот тебе система выживания от Платона Толстого во всей ее красе. А впрочем, впервые серьезно, ну не смейся ты в самом деле, неужто ты и по сей день думаешь, что не могу я серьезно-то? Вот ей-ей обижусь, хоть и нельзя сегодня. Так вот, серьезно на тему эту рассуждать я стал, как Никс представился. Да-да, представь себе. Ведь, он-то, последний покойный государь, был уже не тот кто перед нами, а тот кто после нас. Эпоха ушла. И не наша с тобой, увы. А...ну как бы это выразится, посленаша. Послесловие ушло. А мы тут. Я по крайней мере. И приговорен теперь всех прощать. А что поделать-то? В мои годы на дуэль вызывать...хоть и хочется, да кто ж мой вызов-то примет? Ну разве что такой же старый пень. И то, почечуем отговорится...
А молодые – дудки-с. Они лучше, сто раз извинятся, да и объяснят тебе, что ты не так понял, они совсем иное подразумевали и цетера и цетера...Ну рука после излияний тех сама к пистолету тянется...эх. Так и хочется сказать им подлеца и в лоб выстрелить. Но нейдут к барьеру, все в суд норовят. Да какой к чертовой матери может быть суд для дела чести? А то и про срок давности бормотать начнут. Мол дело давнее, что ж вы Платон Платонович вспоминать изволите, то что при царе Горохе случилось. Негоже таким злопамятным-то быть. Да не злопамятен я, господа. Но на память не жалуюсь, слава Богу. А потому и помню все, то что сам забыть не захотел.
|