22.11.2005
Люпус Эст писал(а):
В одной из серий “Адьютантов любви” будет такая сцена. Представьте: лес! Шурша сухой листвой едет между деревьями карета. На козлах д'Арни. Останавливается, скрыгивает с козел, вытряхивет из салона сонного пассажира. А с пассажиркой,
оставшейся внутри, беседует, да на таких тонах... А потом, крайне
разочарованный, запрыгивает обратно на козлы, взмахивает длинным гибким прутом – но, залетные, ехай...
Будет ли это так, или иначе – не могу сказать точно, потому что могу только догадываться, как будет выглядеть описанная выше сцена в окончательном варианте. Возможно, ее не будет вообще. Но, этот момет навсегда останется для меня особенным, потому что в момент, когда происходит это действие, совсем рядом, буквально в десяти шагах от кареты, вне поля зрения камеры стоит ваш покорный слуга.
примечание: Сьемки описанного ниже эпизода я наблюдал во вторник, пятнадцатого ноября; в эфир он пойдет, как следует из анонса в комсомольской правде, во вторник-четверг, двадцать второго – двадцать четвертого ноября. Оцените, как быстро они работают.
Обычно день я начинаю с прогулки по парку. Дойду дворами, реулками до пролома в ограде, а там... Тихонько поскрипывают на ветру сосны, шуршат под ногами сухие листья, и скачут белки, вопреки расхожему мнению, не рыжые, а серо-седые, толстенькие, пушистые. Белок у нас пропасть. В карман насыплю сырых семечек, и не одна из хвостатых попрыгуний, привлеченная цыканьем, брала их у меня с руки. А самое главное: в парке в это время, в будний день
утром – никого. Чудо! Обычно погуляв часа два, я выхожу через главный выход, иду в банк или в клуб, а потом – к компьютеру, код вычищать. Не знаю, может быть кому-то такое время препровождение и покажется скучным, мне минуты одиночества приносят счастье.
А места, надо сказать, у нас замечательные. Наш парк – не просто парк, а старинная княжеская усадьба, ныне основательно апущенная, загаженная, заросшая густым лесом. Есть тут, конечно, и старый княжеский дворец, ныне подреставрированный, и действующая церковь, и асфальтированные дорожки, и тропинки, гуляющими протоптанные. Через весь парк тянется цепочка прудов, бразовавшаяся на месте речушки, перегороженной в двух местах плотинами, нижний край нижнего пруда окружен невысокими холмами, поросшими лесом, разделенными неглубокими, широкими лощинами. Среди холмов примечателен один, тот, что на правом берегу нижнего пруда, вдающийся в него коротким широким мысом, примерно на полпути между нижней плотиной и островом. Летом, в солнечный день тут особенно хорошо, вершина холма открыта всем ветрам и олнечному свету, склон порос соснами, а подножие – смешанно, березы в перемешку еще с чем-то.
В тот день я завершал свою обычную прогулку. Как всегда, зашел глубоко в лес, и сейчас выходил к левому берегу пруда, по дороге, ведущей к нижней плотине. Справа от меня тянулся склон очередного холма, слева, ниже плотины, временами теряясь среди ив, текла речка. Впереди, за плотиной, виднелся кусочек противоположного берега. На берегу, на узкой песчанной полосе стояли в ряд
три легковые машины, а дальше горел яркий, необыкновенно яркий источник света.
Вот он и привлек мое внимание. Как мотылек на огонь, правильно, но огонь... издалека, да с высоты, это напоминало или исполинский фонарь, или палатку, с ярким источником света внутри, какую мог бы соорудить спятивший новорус, но палатку, приподнятую над землей на высоту человеческого роста. Это я знал точно, потому что рядом и заметно ниже, на фоне деревьев мелькали маленькие человеческие фигурки. И легковые машины. Это непорядок. Не скажу, что автомобиль в нашем парке не увидишь. Увидишь, но редко, потому что при входе и поперек главных дорог стоят металлические надолбы и потому что милиция запрещает заезжать. Конечно, когда что-то запрещают, обязательно найдутся лихачи, которые заедут из
принципа, да сама милиция тоже ходит не пешком. Но у тех и у других машина как правило одна, но чтобы сразу три...
Между тем я подходил все ближе и ближе к плотине, выходя из-за склона холма, обнаруживая, что машин даже не три, а гораздо больше. Кроме помянутых легковушек, стоявших слева от фонаря, справа от него оказался целый автопарк: три автобуса, пикап-грузовичок, и целая дюжина сбившихся в кучу разномастных
легковых машин. Фонарь-палатка, ранее привлекший мое внимание, несколько раз моргнул, продолжая светиться так же ярко, когда я вышел на левый берег, довольно высокий и обрывистый. На берегу гулял старичок-пенсионер.
- Скажите! - спросил я. - Что это такое?
- Кино снимают. - отвечал старик. - Только туда не подойдешь, там милиция.
Кино? Вполне возможно. И любопытно, а любопытство, как известно, кота губит. Киносьемки вполне могут охраняться милицией, но если так, то только с той стороны, где собрался основной автопарк. А вот с другой.., так у трех одиноких легковушек, мне с высокого берега видно, никого нет. Если попробовать пройти, якобы мимо, у самой воды. Патруль? Ох, офицер, извините, надо мне... Нельзя? Виноват, не знал. Ухожу, уже ухожу, простите за беспокойство.
Опасения оказались напрасны. Никаких кордонов, милиционеров, вообще никакого препятствия не было, хотя потом, на вершине холма действительно показался конный патруль. Пройдя у самой воды, благополучно миновав легковушки, я оказался у подножия того самого холма, выступающего мысом, на опушке леса, радом с пестрой, чудным делом занятой толпой.
На узкой полоске песка выстроились в ряд три автобуса. Боковая стенка самого дальнего снята, словно оттуда вынесли что-то тяжелое. Между соснами, слегка припорошенная падающей листвой, выровнянная подложенными под шпалы деревянными квадратиками, протянулась светло-серебристая узкоколейка. На рельсах стоит тележка, большая, черная, с длинной ручкой, с целым набором
разноколиберных колесиков, причем маленькие стоят на самих рельсах, а большие служат ребордами, с большой черной камерой, укутанной в черный же целофан. Другая камера, тоже укутанная, стоит на земле рядом. Фонарь... сейчас я вижу, что никакой это не фонарь, а большой белый экран, поднятый выше человеческого
роста на двух длинних металлических штангах, жестко фиксированных растяжками, привязанными к комлям деревьев. Экран освещяет большой черный прожектор, другой экран, поменьше, тоже белый, тоже на высоких штангах, тоже с прожектором, стоит в стороне, перпендикулярно первому. Именно эти два
экрана издалека создавали ощущение куба, лучи прожекторов, проходя через них, падают на двух маленьких, темно-коричневых, пофыркивающих длинногривых лошадок, стоящих прямо перед камерой-тележкой.
Лошадки запряжены в карету, тоже маленькую, коричневую, квадратную, деревянную, с черными, ничего не пропускающими окнами. Можно представить, что карета только что съехала вниз, остановилась и стоит себе среди деревьев.
На козлах сидит высокий, здоровенный, по сравнению с каретой, парень, его вполне современная темно-синяя куртка с меховым капюшоном очень забавно сочетается с высоким черным цилиндром. Еще чье-то круглое лицо в черной шляпе поверх современной куртки несколько раз мелькнуло далеко правее. А остальные члены группы, их десятка два, бродят вокруг и рядом, ежась от налетающего с пруда порывистого ветра, негромко переговариваясь. Глядя на
это столпотворение, представляю, какие чувства испытывал Гаг, “Парень из преисподней”, герой одноименного романа Стругацких, глядя на позиции дикобразов. Базар, чистый базар. Кто-то ходит, кто-то переносит непонятного
вида и назначения предметы, кто-то просто стоит, смотрит. У кареты трое в куртках затеяли спор: как кому-то падать – босиком или в обуви. Решили: путь на репетиции падает в обуви, а на съемках босиком. Тут же у дверцы кареты расстелили бордовый ковер. У дальнего конца узкоколейки низенький человечек
в красном кого-то ругательски ругает в мегафон. Тот, кого ругали, вяло отругивался из толпы. Сначала мегафонный ругатель увлеченно выяснял, будут ли сегодня снимать. Выяснив, что снимать сегодня не будут, потому что света мало, обладатель мегафона затребовал сначала светоинженера, а потом звукоинженера.
Толпа задвигалась. Кто-то поднял и установил между белым экраном еще один, тоже квадратный, но из частой, тонкой проволочной сетки, и видно, это помогло, потому что вокруг кареты вдруг стало ярче и светлее. От автобусов принесли два длинных, толстых валика, насаженных на алюминиевые трубки, укрепили на разлапистых треногах рядом с камерами. А потом, я не понял, в какой именно момент, все вокруг замерло, затихли голоса. Народ подался назад, вокруг кареты образовалось свободное пространство. Скучающий парень в синей куртке и черном цилиндре намотал вожжи
на замысловато изогнутый крючок, спрыгнул с козел, подошел к дверце с правой стороны. Легко, даже с некоторым изяществом, открыл дверцу, вытащив за ворот из кареты маленького полненького человечка, в зеленом кафтане с длинными фалдами, белом, ненапудренном парике с тупеем, в обтягивающих белых
панталонах, в белых же чулках. Человечек вел себя словно сонный, не делая даже попытки сопротивляться. За что и поплатился, парень в синей куртке, без всякой почтительности швырнул его на ковер, перешагнул, сунул нос и поля цилиндра в карету, где минуту, не больше, беседовал с кем-то невидимым. В продолжении все беседы до меня не долетало ни звука, человечек в камзоле неподвижно лежал на ковре. Потом парень резко, даже вызывающе, с глухим
стуком захлопнул дверцу, снова сел на козлы, размотал вожжи, выдернул и взмахнул длинным гибким прутом, явно в моей роще срезанным.
Люди, во время всего действа неподвижно стоявшие полукругом вокруг кареты, зашевелились. Парень в синей куртке соскочил с козел, человечка в камзоле подняли, начав оглаживать и отряхивать. В роще снова зазвучали голоса. Это действо, совершенно нелепое, повторили два или три раза.
Далеко, различимые на вершине холма, проехали всадники, милицейский патруль, про который упоминал давешний старик. Люди в роще прекратили игру, начав наконец работать.
Ковер, лежащий у кареты, свернули и куда-то унесли. На сиденье, у
камеры-тележки было сиденье, укрепленное на длинной штанге, на сиденье сел кто-то с куртке с капющоном, другой человек взялся за ручку тележки.
Давешний парень снял синюю куртку, превратившись в стройного, изящного господина образца девятнадцатого века, в черном английском плаще и цилиндре, человечек в зеленом камзоле снова уселся в карету.
- Камера!
Перед камерой появилась пышноволосая белокурая девушка в серебристой куртке с хлопушкой в руках.
- Адьютант, серия десять, версия... номер...
Этих подробностей, каюсь, не запомнил.
Девушка исчезла, парень... то есть джентльмен, спрыгнул с козел, подошел, распахнул дверцу... только падать человечку в камзоле пришлось не на относительно чистый ковер, а прямо в сухие листья.
- Стоп!
Минутная пауза. Карету и обоих участников снова окружает толпа. Человечек в камзоле испачкался, причем серьезно, белоснежные чулки и подвязки почернели. Отряхивается почему-то сам. Владельцу черного плаща снова набрасывают синюю куртку. И не мудрено. С пруда порывами налетает холодный ветер. Я, в теплой куртке, в отличных башмаках, продрог как цуцык. А каково этим, одетым явно
не по погоде?
Я стою фактически среди... как их назвать, рабочих, служащих... среди “этих”, правда в самом дальнем ряду, засунув руки в карманы, стараясь никому не мешать. Мимо медленно проходят две женщины. В руках у одной, пожилой, в очках, распечатка. Она медленно втолковывает другой:
- Вот она ему и говорит: “д'Арни, что вы себе позволяете!”.
д'Арни!
До меня разом, вдруг, доходит, ЧТО я вижу. д'Арни! д'Арни! “Адьютанты любви!”
Я не большой поклонник телевизора вообще, и сериалов в частности. Но, поймите меня правильно: одно дело – смотреть сказку вечером по телевизору, зная, что это сказка и вообще где-то далеко. И совсем другое – увидеть ее в живую, стоять совсем рядом, иметь возможность прикоснуться рукой. Мдас!
На съемочной площадке кипит работа. Парень, скинув синюю куртку, снова сидит на козлах, держа возжи.
- Камера!
Девушка с хлопушкой.
- Адьютант, серия десять, версия... номер...
Парень в черном плаще не торопясь, наматывает возжи на крюк. Не произнося ни слова, спрыгивает с козел, открывает дверцу кареты, выволакивает человечка в зеленом камзоле. Человечек все так же в прострации. Снова немой диалог с пустотой внутри кареты. Парень резко захлопывает дверцу, садится на козлы, разматывает возжи. В специальное отверстие в козлах воткнут гибкий прут.
Парень вынимает его, делает несколько движений, сначала поднимает вверх, потом отводит вниз и назад, а затем, так же плавно вытягивает вперед. И замирает.
- Стоп!
- Снято!
Последнее слово я воспринял было, как стандартную команду. Но, оказалось, что действительно снято, работа над эпизодом, который я только что видел, закончена. Сняли они его, не считая репетиций, в два дубля. Парню вернули его синюю куртку, обладатель зеленого камзола щеголяет в другой, грязно-белой.
Ветер, холодно, я весь продрог, сейчас превращусь в ледышку.
Среди сосен снова суета и беспорядок. Просто удивительно, со стороны кажется, что они бездельничают. А на самом деле кипит работа, вот распрягли лошадок,
куда-то увели. Один мужик тащит отсоединенную оглоблю, другой, пожилой, с мелкими чертами лица и усиками, убирает пустую серебристую треногу, третий примеряет к дверце кареты серебристое зеркальце, бубня себе под нс, позади и справа от кареты ставят еще один прожектор. С самой каретой что-то сделали, сквозь ее окна, прежде черные, непрозрачные, теперь видно, что внутри.
Внутри развешивают красный полог с желтой каймой и желтыми кисточками. К карете подносят камеру, ту, что стояла на земле, примеряют, не понравилось. Рядом начинают собирать металлическую решетку, вроде тех, что строители используют как леса, рядом двое торопливо распутывают длинную белую веревку. Зачем нужна
веревка для сьемок эпизода внутри кареты, не могу понять...
Люпус Эст писал(а):
Сьемочная площадка сериала глазами дилетанта - 2.
“Меня зовут Максим, фамилия Крамерер aka Ростиславский” – шутка. Сам придумал. Нет, господа, не хочется вас разочаровывать, но к киношникам, компании А-медиа, первому каналу, сценарной группе, съемочной группе и прочим интересным и вкусным вещам я (тяжело вздыхает) Wink никакого отношения не имею. Я просто человек, прохожий. Иду значит по лесу, никого не трогаю, цветочки нюхаю... смотри выше. О том, что увидел, решил рассказать всем хорошим людям. Вы ведь тоже не каждый день имеете возможность прикоснуться к сказке.
Не в курсе, но полагаю, для членов сьемочной группы существует подписка о неразглашении или что-то вроде.
Обратите внимание, специально не называю место. Наш парк с усадьбой самой природой предназначен для сьемок исторического костюмного фильма, они и снимали, раньше (мне об этом рассказала одна здешняя бабулька), и после (сам видел). До того места, где снимают, от одной станции метро двадцать минут ходу, от другой – сорок. Пожалуй, не буду обьяснять, где; начнется поломничество, оно им нужно?
Когда покажут? Отвечаю – в следующей серии. То есть в среду, двадцать третьего числа. В последней серии видел, как д'Арни, похищая Ксению в ковре, захватил старого слугу, забывшего туфель на тратуаре. Черная карета – та самая. А в анонсе следующей серии показали, как он выбрасывает слугу на фоне “нашей” рощи. Правда они сняли эту сцену в лоб, а я видел немного сбоку.
Серия была именно десятая, честное пионерское, крест на пузе. Вот насчет названия: “адьютант”, не уверен. Память... Хотя по звучанию было что-то похожее. Я прошу вас обратить внимание, что даваемые ныне серии не называются: “Адьютанты любви”. Они называются: “Адьютанты любви. Фаворитка.”. Возможно, в будущем появятся: “Адьютанты любви. Петр Черкасов.” или “Адьютанты любви. Варя.” Кто знает?
ps этот двухминутный эпизод занял у них два часа времени.