Глава 11, в которой мы встречаем старую знакомую
К особняку Воронова Ипполита Андреевича подъехала карета, впрочем, ничем не отличающаяся от десятков других таких же карет. Из карет выходили кавалеры, дамы в богатых нарядах и драгоценностях, кавалергарды с блистательной военной выправкой, молодые девушки, одетые менее богато, в легких светлых платьях, с блестящими от предвкушения вечера, глазами. Но, вернемся к нашей карете; дверца кареты открылась, и вышел молодой человек, высокий, со светло-каштановыми вьющимися волосами, и светлыми карими глазами, одет он был по английской моде... Но не будем останавливаться на нем, так как интересует нас не он. Молодой человек галантно протянул руку, на которую оперлась маленькая ручка в белой лайковой перчатке. Из кареты вышла белокурая девушка. Молодой человек, а это был младший Воронов – сын хозяина дома, помог девушке сойти с кареты. Девушка мило улыбнулась ему, озарив холодное выражение красивого лица.
- Nikolja, я вам очень благодарна за приглашение. Ожидаю чудесного вечера, как и всегда, - сказала она.
- Поверьте, вы оказали нам честь, приняв (наше) приглашение, - вежливо ответил он.
Она снова улыбнулась.
- Но что представляют собой вечера, устраиваемые моим отцом по сравнению с придворными балами, на которых присутствуете вы.
- Ах, перестаньте, вы прекрасно знаете, что придворные балы ужасно скучны и чопорны.
Теперь улыбнулся Воронов. Он посмотрел на нее, и, предложив руку, сказал:
- Что ж, тогда, прошу вас.
Она оперлась на его руку, еще раз посмотрела на особняк, и гордо вскинув подбородок, вместе со спутником направилась к входу. Парадный вход был украшен симметрично расположенными, колоннами и скульптурами. Особняк был очень красив и богат и внешне, и внутренне. Все в нем гармонировало и создавало образ величественной античности.
Расписанная мебель, стены отделанные дорогими обоями, мерцание тысячи свечей в больших люстрах и подсвечниках – все это было не внове для нее, положение фрейлины говорило свое, но все равно казалось волшебно прекрасным. В парадном зале собрались уже почти все гости. Многие проводили сероглазую девушку вежливыми, и вместе с тем любопытными взглядами. Фрейлина Ее Величества, близкая подруга Екатерины Павловны, которая во всем доверяла ей, о ней говорили разное, некоторые называли ее холодной и высокомерной, другие восхищались ей, но никто не знал какая она на самом деле и что творится в ее душе и сердце гордой полячки... Зося под руку с Николаем Ипполитовичем подошли к гостям и поздоровались. Зося услышала множество комплиментов в свой адрес. Конечно, это были светские комплименты, и большая часть из них было лестью, но выглядела Зося действительно прекрасно. Белое платье со шлейфом и золотой каймой идеально шло ей. Легкие прозрачные ткани струились по талии. Воздушные белокурые локоны были убраны в идеальную прическу. Зося раскрыла веер и оглядела гостей. Ее взгляд задержался на молодом человеке в черном фраке. «Вот и он ...». Зося смотрела на высокого, стройного брюнета, с красивыми правильными чертами лица и с пронзительными темными глазами. Было в нем что-то такое, что привлекало внимание, и хотя, стоял он в окружении дам и кавалеров, среди которых был и хозяин дома Ипполит Андреевич, но взгляд невольно задерживался именно на нем. Он был идеален во всем, вплоть до каждой линии в одежде. Идеально было его красивое лицо, его манеры, но как он был неприятен, более того, ненавистен Зосе... К своему неудовольствию, Зося заметила, что не она одна заинтересовалась новым гостем. Немало заинтересованных и любопытных взглядов было обращено на него, впрочем, он этого казалось, не замечал. Он держал в руке бокал шампанского и внимательно слушал молодого Позднякова, который увлеченно говорил о чем-то. Видимо, Воронов высказал что-то, потому как он прервал юношу, и начал что-то говорить, эмоционально размахивая руками. Затем спросил маркиза, он спокойно ответил. Ситуацию разрядила Элен, сказав что-то улыбаясь. Воронов вздохнул, другие мужчины улыбнулись. Элен продолжала что-то щебетать, многозначительно и кокетливо обмахиваясь веером, и смотря при этом на маркиза. Его жесты, его полуулыбка, взгляд – все это злило Зосю. Она и не заметила, как губы ее сжались, глаза загорелись... В этот момент Д’Арни обернулся, встретившись с ней взглядом, он почти незаметно дернул подбородком и приподнял бокал. Зося немного присела. Он отвернулся и больше не замечал ее. Как неприятно было смотреть на него. Все-таки она не смогла забыть ту унизительную ночь. Гнев и ярость вскипали в груди, когда она вспоминала ее... Как он мог так обходиться с ней, грубо... Ее добивались, ее желали, но он обошелся как с продажной... Ее рука не дрогнула, когда она стреляла в него, если бы ей не помешали...
А теперь он – Глава Ордена Иллюминатов, ордена , который оставался последней надеждой, помощью в борьбе за независимость Польши. Польша, Польша... Все ради тебя... Только ради Польши она и ее брат вступили в орден. Ради нее они прошли столько испытаний. Зося смогла выбраться со «дна», когда миленькая барышня решила ее судьбу и избавила от порки, она смогла дойти до дворца, и стать доверенным лицом Екатерины Павловны...
А теперь Д’Арни возглавляет орден. Ему все равно, что когда-то обещали помочь Польше. «Смотрю на тебя – и никак не могу понять – зачем тебе все это нужно… Ты любишь свою Польшу… Это единственное, о чем ты способна говорить… Тебе нужно стать Жанной Д’Арк: собрать войско, поднять свой народ, устроить бунт, наконец…
-Мой народ не может сам постоять за себя… Наше братство поможет ему…
- Глупости. Иллюминатам нет дела до твоей Польши. Что Польша – если скоро в их власти окажется вся Европа?» - вспомнила Зося слова маркиза. Что после таких слов можно ожидать от него? Почему бы не помочь Великому Мастеру, который пытается заполучить власть? Возможно, если она поможет ему, то получит взаимную помощь и поддержку...
- Здравствуйте, господа! Здравствуйте, дамы! – услышала она рядом голос, но не обратила внимания. Через несколько минут она услышала шепот у самого уха.
- Зося, мне нужно поговорить с вами. – Она обернулась и увидела Сергея Пожарского, признаться изрядно надоевшего ей. Тем более, что он мог помешать ей выполнить то, за чем пришла.
- Сергей? – она улыбнулась.
- Жду вас на балконе. – поклонившись, он взял ее за руку. Затем немного отошел и, извинившись, быстро ушел. Зося посмотрела ему вслед, он ловко взял из ее рук веер – придется с ним поговорить. Она еще раз посмотрела в сторону маркиза. Она заметила, что взгляд его устремлен на миловидную девушку (впрочем, ничего особенно не представляющую собой). Будто почувствовав его взгляд, она посмотрела на него, но тут же опустила глаза. Маркиз еще некоторое время смотрел на нее, потом вернулся к разговору.
- Кто эта девушка? – спросила она стоявшую рядом княжну, указав на Марию.
- Дочь Алексея Ракитина – Мари. Ее брат Виктор сейчас в полку П.И.Багратиона. Говорят, ее мать очень переживает. Сейчас отношения России и Франции на острие ножа. Она и ее супруг хотели, чтобы единственный сын был на государственной службе, но он сделал другой выбор. Алексей Ракитин стоит рядом с Ипполитом Андреевичем, Борисом Александровичем и этим интересным незнакомцем. - она указала на маркиза.
- Чем же он интересен?
- Есть в нем что-то притягательное. Вам так не кажется?
- Нет.
Зося посмотрела на Ракитину, она была несколько бледна.
« Интересно. Нежели, эта невзрачная девушка – новая пассия маркиза? Быть не может. Что такого человека, как Д’Арни может привлечь в ней?»
Зося вспомнила о Пожарском и, извинившись, направилась на балкон. Она сразу же заметила фигуру Сергея. Он, услышав ее шаги, тут же обернулся.
- Зося, почему ты так долго?
- Долго?
Он подошел к ней совсем близко и прошептал;
- Зося, не мучайте меня, - он обнял ее за талию и приблизился с поцелуем, но Зося ловко выскользнула.
- Кажется, вы забрали мою вещь, - напомнила она.
- Ах, веер, - он достал его. Зося потянулась к нему, но ловко схватил ее за руку и притянул к себе.
- Вы пришли только из-за веера? – не дождавшись ответа, он поцеловал ее, прижав к себе. – Зося, как ты нужна мне... – шептал он, вдыхая воздух и снова целуя. Наконец Зося высвободилась.
- Не здесь, - сказала она вздохнув. Она раскрыла веер и отвернулась.
- Ты избегаешь встреч со мной, - он подошел к ней, и, встав за спиной, поцеловал в шею.
- Потом, потом... Слышите музыку, начались танцы – я хочу танцевать, - сказала она, и быстро направилась в бальный зал.
Действительно начались танцы. Как и полагалось, танцы открывались хозяином дома с почетной гостей, затем следовали другие пары. Зося оглядела гостей; маркиза нигде не было...
Зося выскользнула из зала. Комнаты в доме располагались анфиладой. Девушка тихо пробралась в первую комнату. Тут же она услышала голоса и скрылась за громоздкой бархатной шторой. Голоса принадлежали Ипполиту Андреевичу и его супруге Наталье Петровне.
- ... такие люди, как Черкасов сейчас нужны России; молодые, энергичные, умные...
- Но, дорогой, его происхождение... - Наталья Петровна поправила воротник мужа.
- Плевать на слухи. Лично я всегда буду рад видеть его у себя...
- Ну вот, вы потеряли одну запонку, - заметила Наталья Петровна – Я, кажется, видела почти такие же в вашем кабинете. Я сейчас схожу.
- Не надо. Там сейчас Черкасов с Меньшовым, не мешайте им, запонки потом. Пойдемте к гостям, – немного поменяв тон, он добавил. - Наталья Петровна, право, сегодняшний вечер очень удачный, и пусть Владимир Алексеевич только скажет, что у него бывают лучшие вечера... – Ипполит Андреевич засмеялся. Улыбнулась и его супруга:
- Ах, в душе вы все такой же задористый мальчишка... – супруги вышли. Следом выскользнула и Зося. « Значит в кабинете. Где здесь кабинет?»
- Что-то еще?- Д’Арни сидел за столом из красного дерева. Кабинет, как и все в доме был обставлен по моде. Были здесь и вещицы с Востока. Увидев, что Меньшов хочет сказать еще что-то, маркиз спросил его
- Теперь мы уверены, что против вас кто-то собирает наших людей.
Д’Арни посмотрел на него исподлобья:
- Интересно. И кто же выступает против меня?
- Я честен с Вами, поэтому скажу прямо - многие не вполне довольны вашей политикой, считая, что она стала мягче и не охватывает прежних целей.
- Значит бунт?
- Нет, мало кто посмеет пойти против вас. Всем известно, что вы считались приемником Спартака, кроме того...
- Но все же кто-то нашелся. Кто?
- Я еще не уверен, поэтому позвольте пока не отвечать на ваш вопрос. Из человека, пытавшегося следить за вами, выбить практически ничего не удалось, как вы и говорили, ему самому ничего не известно. Но, думаю, кое-что выяснится.
- Хватит говорить загадками. Они меня утомляют. Что по существу?
- Никаких загадок. Дайте мне несколько дней.
Маркиз жестом приказал замолчать и указал на дверь. Меньшов тихо подошел к двери и открыл. На пороге стояла Зося, Меньшов ослепительно улыбнулся:
- Зося, не ожидал увидеть вас здесь... Приятно удивлен.
- Здравствуйте, простите, я невольно нарушила ваш разговор...
Глава 12
Борис Александрович называл его Иваном. В его внешности, действительно угадывались, какие-то черты Ивана, и как он не замечал этого раньше? Иван... Мог бы Князь Курагин представить, подумать когда-нибудь, что будет так относиться к нему, вот так сидеть за одним столом на «семейном», как ему нравилось называть этот вечер, ужине...
Иван, Иван, друг мой, наверно сейчас ты счастлив, твой первый сын, сын от самой большой и наверно единственно настоящей любви стал членом семьи. Теперь ты наверно можешь успокоиться...
Борис Александрович сначала был удивлен, как быстро Евдокия Дмитриевна полюбила Ивана (Иван.) (хотя она не знала о нем и половины)... Но что удивляться, Евдокия Дмитриевна, голубушка, обладает таким сердцем, что его любви хватит на всех... В то же время Борис Александрович видел, как искренне к ней относился сам Иван, как глубоко он уважает ее и ценит... А как к нему привязался Петруша. Мальчик все время ходил за ним, мешал ему, а он, казалось, только рад... Когда князь впервые увидел, как Иван играет с Петрушой, он не поверил глазам. Что общего было у этого человека, играющего с ребенком с холодным жестоким маркизом Д’Арни...
Да, Борис Александрович изменил мнение о нем. Он увидел, что Ивану дорого само понятие «семьи»... Но, в то же время... В то же время, проницательность князя говорила и другое; как бы он не хотел стать Иваном Черкасовым, маркиз Д’Арни и все, связанное с ним не могли просто так и сразу отпустить его... Что бы он не говорил, Борис Александрович был уверен, что-то связывает его с орденом... Впрочем, вмешиваться князь не хотел и не собирался. Иван сам должен понять и решить, что для него важнее...
На ужин Иван и Петр пришли вместе. Два человека, считавшие когда-то себя врагами, и ставшие братьями... Разговор, сначала был все больше светский. Курагин расспрашивал о делах Ивана, о службе Петра, потом заговорили о политике. Конечно, первый вопрос касался отношений России и Франции, потом Кавказа. Д’Арни высказывал очень недурные мысли, а в какой-то момент Борису Александровичу показалось, что он говорит о России с некоей теплотой; неужто заговорили русские корни и чувство Родины, или все же показалось?
Вскоре вечер принял более семейный тон. Борис Александрович вспоминал истории из молодости, рассказывал о былых временах, о первой встрече и знакомстве с Иваном (Егор.). Когда он заговорил о Евдокии Дмитриевне, уже Д’Арни уловил, как изменилось его лицо и его голос. Казалось, он рассказывает, а сам переживает все заново...
Несколько дней спустя. Ночь.
Гостиная Черкасово... Сколько важных моментов жизни проходило здесь. Первые семейные обеды молодой Евдокии и Ивана... Первые шаги Петеньки, да да, именно здесь, это было так неожиданно и так памятно... Тихие вечера с Петром и Варей... Столько воспоминаний... А теперь здесь бегает Петруша, снова семейный обед, но теперь с нами два новых члена семьи – Петруша и Иван. Солнечные лучи проникают сквозь большие окна гостиной и весело играют на столовом серебре. На стол накрывает Дарья. Евдокия Дмитриевна разговаривает с Иваном, Петр возится с сыном. Наконец, Петр усаживает Петрушу рядом. Евдокия Дмитриевна берет Ивана и Петра за руки, и, улыбаясь, говорит, что очень счастлива. Воспользовавшись, тем, что отец отвернулся, Петруша соскользнул со стула и, смешно перебирая ножками, подбежал к Д’Арни, и спрятался за его стулом; ему очень хочется, чтобы отец еще поиграл с ним. Выглянув из-за спинки стула, он снова отбежал к двери. Что происходило дальше Евдокия Дмитриевна осознает с трудом. Сначала она просто обернулась, и увидела, что у Дарьи выпал поднос из рук, посуда, звонко упав, разбилась. Евдокия Дмитриевна встала и уже хотела было сделать замечание, но увидела то, что так напугало девушку. Один за другим, в гостиную вошли несколько мужчин, одетых в черное, в руках некоторых она заметила, как блеснула сталь клинка.
- Что все это значит? – громко сказал Петр, встав.
- Кажется, у вас вещь, вам не принадлежащая? – сказал мужчина, который стоял впереди остальных, смотрел он при этом на Ивана. Д’Арни встал, искоса взглянув на Петрушу; мальчик стоял у стены, непонимающе глядя большими зелеными глазами на вошедших.
- Где же он может быть, - громко сказал он бессмысленную и непонятную фразу, однако казавшуюся бессмысленной на первый взгляд. Мальчик, услышав знакомые слова, подумал, что с ним играют, и тут же спрятался под столик с бумагой, стоявший в углу. Так он оставался менее заметным для вооруженных людей. Заметив это, маркиз ровным тоном сказал:
- У меня нет ничего такого.
- Может, стоит вам напомнить? – человек подошел ближе, приказав жестом что-то своим людям – Перстень! Верните его нам!
- Вы еще пожалеете, - спокойно сказал Иван, он посмотрел на Петра (тогда Евдокия Дмитриевна и заметила какую-то ярость в его глазах)... Что произошло дальше Евдокия Дмитриевна помнит как в тумане...
Она не могла понять, что происходит... Как-то растерянно и с немым ужасом она смотрела на этих людей с оружием, которые пытались окружить их. Она перевела взгляд на Петра и Ваню. Этот человек говорил о каком-то кольце. Кольце? При чем тут кольцо? Время шло как-то странно, порой, оно, казалось, замедлялось, а порой проходило мимолетно... Евдокия Дмитриевна едва заметила, как Ваня, посмотрев на Петра, каким-то молниеносным движением, кажется что-то бросил, отчего двое мужчин упали. Петр ударил человека, стоявшего за спиной. Как- то мимолетом услышала она, как Ваня крикнул Пете, чтобы тот увел Евдокию Дмитриевну и Петрушу. И, действительно, Петр, прикрывая собой, мать и сына, направился к выходу. Неожиданно раздался выстрел...
Евдокия Дмитриевна резко открыла глаза. За окном шелестела еще не опавшая листва, шумел ветер, все было спокойно... Евдокия Дмитриевна глубоко вздохнула. Снова этот кошмар... Каждый раз, кажется, что переживаешь все заново, а так хочется забыть...
Евдокия Дмитриевна встала, глаза постепенно привыкали к темноте, она нашла шаль и, укутавшись, села в кресло. Ночь была не по-осеннему лунной. Евдокия Дмитриевна смотрела в окно, печальные мысли все больше одолевали ее. Она встала и зажгла несколько свечей, затем достала из шкатулки аккуратно сложенные листы бумаги. В тусклом свете отразился красивый ровный почерк. Это было письмо от Вани, перечитанное уже несколько раз.
Евдокия Дмитриевна снова села в кресло и начала читать письмо, постепенно мысли успокоились. Ваня спрашивал о делах в Черкасово, о здоровье Евдокии Дмитриевне, о Петруше... Петруша, скучает очень, он ведь привык дядя всегда рядом, а Иван наверно привезет ему кучу подарков, как обычно...
Ваня писал о Петре, все дела, дела, служба такая... Но обещал, что приедут они вместе. Вот и славно. Приехать собирается и Аглая Ланская. На сколько ее хватит на этот раз в глуши? Но каждому ее появлению Евдокия Дмитриевна бывала всегда рада...
Евдокия Дмитриевна улыбнулась; Борис Александрович пригласил Ивана и Петю на ужин. Борис Александрович... Евдокия задумалась, за столько лет она научилась заставлять сердце не думать о нем... А сейчас задумалась... Вспомнила их знакомство, встречи, разговоры между строк... А если бы... Нет, нет, о чем это она. Все так, как должно быть. На все Воля Божья...
Евдокия снова вернулась к письму Ивана. Глаза бегали по словам, строкам. Она живо представила ужин, это заставило ее улыбнуться. Но все же слова поплыли перед глазами, и по щеке скатилась слеза...
Евдокия Дмитриевна не знала, что Иван рассказал не обо всем. На ужине Петр сообщил, что отправляется в гвардию.
Глава 13
К имению Черкасово подъехала карета. Евдокия Дмитриевна стояла у окна гостиной и, увидев карету, очень обрадовалась. После полученного письма от Ивана, она ждала их каждый день. И вот, наконец. Евдокия Дмитриевна быстро вышла из дома, перед ней выбежал Петруша. Из кареты вышел Иван и закрыл за собой дверцу. А где же Петр?
Тем временем, Петруша подбежал к Д’Арни, тот подхватил его на руки и улыбнулся. Мальчик надул губки, и с обидой сказал:
- Ты почему так долго не приходил? – сейчас он чем-то был очень похож на Петра.
- А ты скучал? – Д’Арни поднял его выше и подкинул на руки. Мальчик весело засмеялся, и Д’Арни посадил его на плечи, держа за руки.
- Бабушка, посмотри какой я большой, - крикнул он Евдокии Дмитриевне.
- Вижу, миленький. Ваня, а где же Петя?
- Он сейчас подойдет. Петр решил пройтись по родным местам.
Петруша снял с Д’Арни шляпу и надел ее, тут же его головка утонула в ней.
- Малыш, хочешь посмотреть, что я привез тебе?
- Хочу.
- Тогда пойдемте в дом, Евдокия Дмитриевна... – он посмотрел на нее.
- Да, конечно, милый... – сказала она, еще раз обернувшись.
Евдокия Дмитриевна расспрашивала о делах в Петербурге. Петруша сидел рядом с Иваном, с интересом рассматривая какую-то игрушку. Иван иногда поглядывал на него и улыбался.
- Почему не встречаете? – услышав родной голос, Евдокия Дмитриевна встала.
- Петенька, - прошептала она, быстро подошла и обняла сына, с улыбкой стоявшего на пороге.
- Ну-ка, беги к отцу, - сказал Д’Арни Петруше и помог слезть с дивана. Мальчик подбежал к отцу, и тут же был поднят на руки.
Вечер этого же дня.
Оля, удобно устроившись в кресле, вышивала. Иголка быстро и ловко двигалась в ее пальцах, стежки ложились ровно, и вышивка становилась красивее.
- Здравствуйте, Ольга Николавна, - услышала она за спиной знакомый голос и быстро обернулась. Увидев Петра, стоящего за низеньким окном, она радостно улыбнулась.
- Здравствуйте, Петр Иванович, - сказала она. Появление Петра было очень неожиданным и безумно приятным.
Петя смотрел на нее, а видел другую Олю, Оленьку из прошлого, когда их ничто не разделяло, и себя он тоже чувствовал мальчишкой. Как-то невольно он улыбнулся ей в ответ. Как давно он не видел ее такой, когда все ее лицо улыбается, когда ее голубые глаза светятся...
- К вам можно? – поинтересовался он, она кивнула. – Мне войти через дверь или можно вспомнить былое?
- Бабушки нет. Так, что можно через окно, как раньше.
Тут же Петр ловко перемахнул через окно и оказался в комнате. Он осмотрелся.
- Тут все изменилось. Само имение изменилось. Я и не узнал в нем старого обветшалого Лопухино.
- И это потребовало немало усилий. – Ольга говорила правду.
После развода с мужем, Ольга не знала, что делать и как жить дальше. В петербургском особняке Монго-Столыпина она оставаться не хотела, слишком много воспоминаний хранил этот дом. И она вернулась в родное Лопухино. Ольга уезжала отсюда простой деревенской девушкой, еще совсем не знавшей жизни, мечтавшей о счастье, а приехала совсем другой. Но было в этом доме что-то такое, что заставляло верить, ждать лучшего. За годы замужества она приезжала сюда совсем редко, а теперь, вернувшись после развода, она почувствовала прилив новых сил. Имение, в котором она выросла, обветшало, крыша дома протекала, стены в правом крыле осыпались. Ольге очень захотелось вернуть жизнь этому дому, благо, теперь средства, оставленные Монго-Столыпиным, это позволяли. И это ей удалось.
- Вы умница, Оленька. Во всем разобрались, все привели в порядок.
- Мне очень помог Иван Иванович, а сейчас помогает Евдокия Дмитриевна.
Петр посмотрел в окно, из которого проникал легкий ветерок, приподнимая занавеси.
- Оленька, давайте прогуляемся. Вы не против? – неожиданно предложил он.
- Хорошо, - согласилась Ольга, - Сейчас надену шляпку.
Спустя несколько минут они медленно шли. Каждое место было здесь знакомо и памятно, каждая тропинка навевала какие-то воспоминания. Они вели неспешный разговор на посторонние темы, при этом избегали прямых взглядов, и все больше смотрели по сторонам. Разговор был невыносим, и для нее, и для него. Но никто не пытался заговорить о том, что так просило вырваться из сердца.
Петр спросил об Аннушке. Ольга стала рассказывать о ней. Она говорила о ней с огромной любовью, которая может быть присуща только матери. Она рассказывала о ее словах, о поступках, о том, как они дружат с Петрушей.
- Совсем как мы когда-то, бегают друг к другу, играют вместе. А потом Иван Иванович приводит ее домой. А недавно Петруша... – Ольга рассказала ему забавную историю о Петруше. И Петр поймал себя на мысли, что пропустил много важных моментов в жизни сына.
Они подошли к небольшому обрыву, внизу шумела река. Отсюда открывался дивный вид на закат, и очень часто они вместе с Варей и Степаном сидели здесь. Возникло неловкое молчание. Оля смотрела на закат, потом на небо, которое постепенно затягивалось тучами.
- Сейчас пойдет дождь, пройдемте в дом, - сказала она.
- Оля, - Петр рассказал ей о том, что «отправляется» в полк.
Они впервые посмотрели друг другу в глаза.
- Но там ведь сейчас военные действия?
- Да... Поэтому я и ...
- Но тебя ведь могут... – слово «убить» она не произнесла, - ты ведь... ты на государственной службе, - она смотрела на него, и глаза ее бегали.
- Оля, я сам просил императора...
- Но зачем... зачем?
- Так нужно... Это мое решение.
Снова возникло молчание. Оля отвела взгляд и опустила голову.
- Петя, я же умру, если с тобой что-нибудь случится... – неожиданно в сердцах сказала она, посмотрев ему в глаза
- Ну, что ты говоришь такое...- голос его стал мягким, взгляд изменился. Он осторожно притянул ее к себе и обнял. Так они и стояли молча, она, склонив голову у него на груди, он, нежно прижимая ее к себе, пока не начали падать первые редкие капли дождя.
- Оля, пойдем в дом, начинается дождь. – Оля кивнула, и они направились к имению.
Они стояли в коридоре. Они знали, что нужно поговорить, но молчали. Оля подошла к окну и, задумавшись, сказала:
- Петя, а помнишь тот вечер, шел дождь, быстро потемнело, и только удары грома освещали все... и казалось небо упадет... а мы сидели в беседке, прижавшись, друг к другу...
- ... только тогда была весна... - заметил Петр, он подошел к ней и посмотрел в окно. Небо было покрыто темными тучами, тяжелые капли теребили еще не опавшую листву.
- и нам было по 17... и все казалось простым и ясным... – задумчиво продолжала Оля, и смотрела на него.
-... и не было никаких преград, – Петр тоже смотрел на нее.
- пусть они останутся в прошлом...
- пусть все останется в прошлом, - Петр взял ее руку и поцеловал.
- а что сейчас?
- а сейчас есть только ты и я... – он притянул ее к себе и,
Глава 14. Перед отъездом.
Черкасово... Как оно преобразилось за эти дни. Наполнилось новой силой – жизненной силой. Все чаще здесь можно было услышать смех, легкие разговоры, чаще проходили семейные вечера, утренние прогулки. Иногда казалось, время повернулось вспять, чтобы дать возможность пережить еще раз какие-то приятные минуты жизни. Но то было лишь видимостью...
Как когда-то раньше, прогуливались по знакомым местам Петр с Олей. Но сейчас не могло быть, как раньше. Сейчас и Петр, и Ольга стали другими, исчезла та беззаботность, и непринужденность, они стали взрослее, изменились их взгляды, мнения, изменилась их жизнь... Теперь у Пети был Петруша, у Ольги – Аннушка. Казалось бы, что же сохранилось, что осталось неизменным? Взгляды, слова, прикосновения... все говорило о том, что осталось самое главное – любовь...
Варя... Они с Мишелем приехали недавно. Было очень приятно замечать, с какой заботой относится к ней Мишель. Варенька скоро станет матерью. Сына они решили назвать Алексеем. Когда Петр услышал это имя, он несколько погрустнел, наверно с этим именем у него связаны какие-то свои воспоминания. Варя будет хорошей мамой, правда с некоторыми новшествами в воспитании. Недавно она поделилось с Евдокией Дмитриевной своими планами воспитания ребенка, чем привела ее в немалое удивление. Слушая, ее Евдокия Дмитриевна улыбалась. Варя... что бы ни было, оставалась все той же юной Варенькой, непохожей ни на кого. Сейчас она рассматривала коллекцию бабочек, которую она собирала когда-то в Черкасово, и оставленную ею здесь. Эта коллекция хранила в себе множество приятных воспоминаний и Варя все чаще с грустной улыбкой вспоминала Степана... Также Варя нашла свои старые записи, какие-то заметки, и увлеченно рассматривала их, рядом с ней находился Мишель. Евдокия Дмитриевна заметила, что мнения Вари и Михаила совпадают очень редко, впрочем, эти споры бывают интересны им обоим.
К Михаилу очень быстро привязалась Аннушка. А вот Варя не понравилась Петруше. Сначала он посчитал ее толстой, как кухарка Лена в Черкасово. Потом, заметив, что ей уделяется немало внимания, невзлюбил ее окончательно.
Очень часто Черкасово посещал Платон Платонович Толстой. Евдокия Дмитриевна пыталась убедить его остановиться у них, даже выделила ему комнату, но он решительно отказался, и жил в Невревке.
Те несколько дней, которые оставалось провести кавалергардам с семьей, были действительно счастливыми, по-крайней мере таковыми казались. Разговоры о политике совсем не велись. Казалось, каждый пытался оградить друг друга от преждевременных переживаний. И только мысль о том, что все это скоро кончится, тяжело нависала над душой. Нет, нет, да и прольется слеза из глаз и незаметно ее смахнет платочком Евдокия Дмитриевна. Она пыталась отогнать от себя тяжелые мысли, но они не желали оставлять ее. А что, если больше не смогут они вот так собраться вместе? Как жить, если с Петрушей что-нибудь случится? Каждый раз сердце пронзала боль, когда она вспоминала тот год, когда Петя потерял доброе имя, когда ее сын умер для всех. Кажется, она и не жила тогда, а просто существовала, существовала и ждала, ждала, ждала...
А если что-нибудь случится с Михаилом? Как будет Варя?
******
За окном моросил дождь, солнце скрылось за облаками, и было ясно, что сегодня оно больше не выглянет. Не смотря на это, атмосфера в гостиной Черкасово была легкой и непринужденной. Перед обедом все собрались в гостиной перед камином, обычно это время они проводили на веранде, но сегодня не позволяла погода. Платон Платоныч увлеченно рассказывал какую-то историю, приключившуюся с ним во время недавнего путешествия. Петр и Ольга сидели в креслах напртив, иногда поглядывая друг на друга. Варя играла на рояле, потом села рядом с мужем. Евдокия Дмитриевна вышла посмотреть, все ли готово с обедом.
Иван Черкасов тоже был здесь. Говорил он мало, в основном слушал, да и вообще чувствовал себя неуютно. Петруша и Аннушка играли вместе, бегая по гостиной. Аннушка подбегала к матери и к Мишелю, пока не была взята им на руки. Петруша состроил гримасу Варе, и, получив замечание от отца, обиженно подбежал к Ивану.
Д’Арни посмотрел на Михаила Лугина, который держал за руку Варю и, улыбаясь, слушал ее. А ведь Мишель тоже имел отношение к ордену, в 1804г. очень даже непосредственное отношение. Помнится, Спартак возлагал на него немалые надежды. Да и сам Д’Арни видел в нем тогда соперника. Вспоминает ли об этом Мишель?
- Прошу всех за стол, - добродушно сказала Евдокия Дмитриевна, прервав разговор, который, впрочем, продолжился за столом.
После обеда снова перебрались поближе к камину. Петруша заметив, что дождь прошел, побежал во двор. Вскоре вышел и Иван.
Евдокия Дмитриевна проводила его взглядом. Иногда ей казалось, что в душе у него остается какая-то пустота, чего-то ему не хватает. Или кого-то? – подсказало сердце. Женщина подошла к окну.
- Ах... – воскликнула она, увидев, как Петруша, споткнувшись, упал. Даша, присматривавшая за мальчиком, тут же подбежала к нему, Даша, она что не может приглядывать за ребенком совсем? – с укором подумала Евдокия Дмитриевна и собиралась уже пойти к ним, но заметила Ивана.
Ваня подошел к ним, отряхнул Петрушу и поднял на руки.
- Ну, что такое, малыш? – спросил он, видя, как из глаз мальчика по щекам бегут слезы.
- Иван Иванович, не усмотрела я за ним. Он ведь такой... – начала оправдываться девушка.
- Ничего страшного, ведь так, - он посмотрел на мальчика, который кивнул.- Можешь идти, я с ним пройдусь.
- Мужчины не плачут. Ну, хочешь покатаемся на лошади?
- Хочу, - ответил мальчик, вытирая слезы.
- Тогда пойдем.
- А бабушка не поругает?
- Не поругает.
Они вошли в конюшню.
- Вот эта, - Петруша выбрал черного жеребца.
- Отлично, - Д’Арни вывел коня, посадил мальчика, потом сел сам.
- Ваня?
- Да?
- А почему у Аннушки есть мама, а у меня нет? – спросил он неожиданно.
- Я не знаю, малыш, - как ответить на такой вопрос ребенку Д’Арни не знал. – Но у тебя ведь есть папа, бабушка и я.
- А у тебя есть мама?
- Есть. Но я не знал ее очень долго.
- А почему?
- ... Потому что она была очень далеко от меня, - ответил Д’Арни, пригнувшись под веткой.
- А может моя мама тоже далеко от меня?
- Как бы я хотел этого, - прошептал Д’Арни, и добавил:
- Хочешь быстрее?
- Хочу, - обрадовался мальчик.
- Ваня, а где Маша? – снова спросил Петруша чуть позже.
- Какая Маша?
- Ну, Маша... она поет хорошо... и играла со мной... – объяснил мальчик. Которая поет хорошо? Ракитина, что ли?
- Она дома у себя.
- А почему ты ее не привез? Лучше бы она была здесь, чем Варя, - сказал он с обидой. Д’Арни улыбнулся.
Проходило время...
Наступил тот день, когда кавалергарды должны были уехать в Петербург, а уже оттуда отбыть к назначенному месту. Этот день, как и настроение, внутреннее состояние прощавшихся, был серым и туманным, и подобно тому, как на глаза накатывались слезы, несмотря на усилия сдержать их, с неба начали падать первые капли дождя. Были слезы, были шутки, были поцелуи и обещания вернуться как можно быстрее. И только Петруша не мог понять всего происходившего, он просто видел, что его отец собирается снова уехать, впрочем, он почти привык видеть отца лишь изредка, с ним уезжал и Иван Черкасов, правда он пообещал приехать быстрее. Не разделял этого слезливого настроения и Платон Платонович, он казался веселым, много шутил, и делал все, чтобы вызвать улыбки, что ему и удавалось.
Итак, кавалергарды покинули Черкасово...
Глава 15, в которой Мария вскрывает письмо, адресованное не ей.
Мария быстро шла по улице, в руках она нервно сжимала конверт. Лицо бледное, сама рассеянная, она не видела вокруг никого и ничего. Она очень спешила к Любови Владимировне. В голове вертелось только эта мысль, все остальное будто покрылось пеленой и стало неважным. Тетушка поможет, она всегда помогает... Особняк Любовь Владимировны находился не так далеко от ее дома, но сейчас дорога казалась ей бесконечной.
- Мария Алексеевна? - кто-то окликнул ее. Она резко обернулась. Иван Иванович? Откуда он? Мысли никак не хотели собираться.
-Что-то не так? - спросил он, увидев, что она бледна, голубые глаза будто потухли.
- Иван Иванович? Откуда вы здесь? - как-то глупо спросила она, причем голос ее дрогнул.
- Что случилось? - настороженно спросил он.
« Что случилось?» - глухо отозвалось в голове.
Она слабо подняла руку, в которой было зажато письмо, посмотрела на него, затем взглянула на Ивана
- Боже, я не могу поверить... – прошептала она, вдруг все поплыло перед глазами и потемнело...
Мария завтракала в одиночестве. Это было непривычно для нее и болезненно. Отец уехал еще вчера, мама не вышла к завтраку, она снова себя дурно чувствовала. Мария зашла к ней с утра, пыталась поговорить, убедить поесть. Но та сказала, что ничего не хочет, она видела дурной сон, и у нее плохое предчувствие. И вот теперь Мария сидела одна. Есть она совсем не хотела. Механически помешивая уже остывший чай, она вспоминала другое время. Перед глазами проплывали картины семейных вечеров, душой которых всегда бывал Виктор.
- От кого письма? - спросила она, заметив, как Матвей относит несколько писем в кабинет отца. Письма были адресованы отцу, было среди них несколько приглашений на вечера, но одно имя заинтересовало и встревожило Марию. Это был полковой товарищ Виктора.
- Дайте его, пожалуйста, мне. - Мария взяла его, быстро вскрыв, начала читать... Рука дрогнула... Лицо резко побледнело...
- Матвей, принесите мое пальто, - приказала она.
Мария медленно открыла глаза. Все казалось мутным и незнакомым. Постепенно предметы принимало более четкие очертания. Она слабо посмотрела в сторону и увидела... Ивана Ивановича... Показалось? Нет. Он внимательно смотрел на нее. Мария резко открыла глаза и попыталась привстать, отчего закружилась голова.
- Мария, как вы себя чувствуете? - спросил ее Д’Арни. Он держал ее руку и считал пульс.
Мария лежала на диванчике, рядом в кресле сидел господин Черкасов.
- У меня голова немного кружится, а так все в ... Где я?
- Вы у меня, - просто сказал он. - Не смущайтесь. Мария, вы потеряли сознание, произошло это недалеко от моей квартиры. Уж, простите...
Мария села. В теле была жуткая слабость, и очень хотелось спать.
- Как неловко, - тихо сказала она.
- Перестаньте. Пульс у вас в порядке. Позвольте-ка... - он дотронулся до ее лица, и немного раскрыв ее глаза посмотрел зрачки. " У него теплые пальцы..."- подумала она. Это одновременно смутило, но в то же время мысль, что она сейчас в роли пациентки Ивана Ивановича рассмешило ее, и вызвало ответную улыбку на его лице. Улыбнулся он, заметив, как вспыхнули ее щеки.
Она одна у него на квартире, это могло бы скомпрометировать ее и его. Что бы о ней подумали знакомые, если бы узнали... Но рядом с ним Мария чувствовала себя спокойно и в безопасности.
- Мария, я провожу вас домой, - спокойно сказал он, - но прежде, скажите, что случилось, что вас так встревожило?
Мария задумалась, постепенно лицо ее стало грустным, в глазах блеснули слезы.
- У меня было письмо, - тихо сказала она.
- Да, сейчас, - он отошел, вернувшись, протянул ей конверт.
- Можете прочитать... - сказала она.
Д’Арни развернул письмо.
"Здравствуйте, уважаемый Алексей Николаевич!
... оттого что мне приходится сообщать вам столь прискорбную новость..." - прочитал он первые строки.
- Мария, вы уверены... ?
- Читайте, один раз я уже вскрыла это письмо, хотя оно адресовано не мне. Сейчас не до этого...
по щекам потекли слезы.
Д’Арни дочитал письмо. Теперь он все понял. Он снова сел напротив.
- Мария, мне очень жаль...
- Как могло случиться такое... Я не верю... Я не могу поверить в это... – она тихо заплакала, закрыв лицо ладонями. – Виктор... его больше нет... Нет, нет... – Д’Арни протянул ей платок, она взяла его дрожащей рукой и прижала к глазам
- Вы даже не представляете, что значил для меня Виктор... С детства он оберегает меня, защищает... Он ведь старший брат! Он всегда так гордился этим... – она улыбнулась сквозь слезы – Его всегда все любили... За веселый и живой нрав... за его доброту... Еще в детстве я, будучи тихим ребенком, не вызывала столько внимания ни со стороны взрослых, ни ровесников... Виктор - другое дело, он умеет как-то притягивать к себе людей... И всюду водил меня за собою, чтобы я не скучала одна... А когда его наказывали за какие-то шалости, я тайком таскала из кухни ему сладкие пирожки, которые он так любит...
Ей было сейчас очень плохо. Сердце сжималось от боли, от горечи, от непонимания произошедшего. Ни смотря ни на что до сознания никак не могло дойти, что ее брата больше нет, что она больше не услышит его шуток, его смеха, что он больше не обнимет ее, и не назовет «сестренкой... Мария взглянула на Ивана Ивановича, он с таким вниманием слушал ее бессвязный рассказ, с таким сочувствием в глазах, смотрел на нее. Казалось, какое ему дело до этих детских воспоминаний, до ее чувств. Мария подумала сейчас, что если бы хоть что-то было в его руках, несомненно, он бы помог. От его присутствия, от внимания Марии было легче, но в то же время хотелось больше плакать.
- Боже, как мне сказать об этом маме...- сказала она. Мария встала и отошла к окну, по щекам текли слезы. Д’Арни подошел к ней.
- Мария...
Мария обернулась. Взгляды их встретились.
- А может... может это неправда? Разве не может быть такого? – вдруг воскликнула она в сердцах. Она смотрела на него с такой надеждой, что казалось, от его ответа сейчас зависит все.
- Мария... если бы я мог помочь чем-нибудь, - он осторожно взял ее за руку. Мария как-то невольно прильнула к нему. Она искала в нем какой-то защиты, надежды, помощи... И Д’Арни действительно хотел помочь ей, но не знал как. Он чувствовал, как она дрожит, и нежно обнял ее. Слезы текли по щекам Марии и падали на сюртук Д’Арни, ткань тут же впитывала их. В его объятьях было так спокойно и защищено. Так хотелось просто чувствовать, что он рядом... и больше ничего не нужно было сейчас, только Он...
Тревога исчезала, только глухая боль продолжала сжимать сердце.
Мария подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза сейчас казались синими и глубокими, щеки были мокрыми от слез. Сам не зная, зачем, Д’Арни наклонился и поцеловал ее. Она и не поняла, как это произошло, но стало вдруг так легко и хорошо... Мария коснулась его плеча, он нежно взял ее ладонь в свою.
«Что я делаю?» - воззвал голос разума, несмотря на усилия сердца заглушить его. Мария отстранилась, она взглянула на него, заметив его улыбку, вспыхнула, и опустила голову. Иван Иванович дотронулся до ее щеки, вытер слезу, почему-то скатившуюся из глаз. «Все неправильно» - думала она. Мария отошла на несколько шагов.
Зачем? Зачем он поцеловал ее? Сейчас этот вопрос задавали себе и она, и он.
Возникло неловкое молчание.
- Я должна идти домой, - тихо сказала она.
- Да, конечно. Я провожу вас, - как-то устало сказал он.
Д’Арни поймал извозчика.
- Нет, не домой, - прервала его Мария, - я не смогу сказать об этом маме. Поедемте к Любовь Владимировне.
- Вы уверены?
- Да... Я могу поехать одна, - сказала она, потупив взор.
- Я же обещал, что провожу вас.
В карете они не обмолвились ни словом. Только, когда вышла, Мария сказала:
- Благодарю вас, Иван Иванович. Вы очень помогли мне, - она еще раз посмотрела на него и, обернувшись, направилась к дому тетушки. Только войдя в дом, Мария заметила, что в руке остался платок Ивана Ивановича.
Она дотронулась до него губами, и поднялась к тетушке.
Глава 16. Ожидание. (от лица Оли)
Как медленно и тоскливо идет время, когда ждешь... Ждешь каждый день, каждый час, каждую минуту... Сидишь - и ждешь, читаешь и ждешь, гуляешь- ждешь, что бы ни делала – ждешь, ждешь, ждешь, все время... И все мысли о нем, как он сейчас, о чем он думает, может о тебе? А может сейчас он смотрит на эти звезды? Может... когда думаешь так, кажется, что он ближе к тебе. А он так далеко...
И время идет так медленно и тоскливо... И каждый новый день похож на предыдущий...
Почему он не любит писать письма, почему не доверяет свои мысли и чувства бумаге. Вот Мишель пишет Варе часто, хотя можно ли сказать часто, скорее, по возможности, рассказывает ей о себе, о своих мыслях... Иногда Варя читает нам с Евдокией Дмитриевной отрывки, наиболее общие, конечно. А от Пети не дождешься, если он и напишет письмо, то похоже оно больше на строгий доклад; немного о себе, о полковых товарищах, спросит о делах в Черкасово, о матери, о сыне, об Ольге Николаевне. И даже не узнает, как она ждет новостей от него, как он нужен ей, как хочется его увидеть, обнять... как сжимается сердце, от ужасной мысли, что с ним может что-то случиться, как слезы наворачиваются на глаза и обжигают душу, когда представишь, что он может не вернуться...
Впрочем, все это знал Петр, и мысль, что где-то два горячо любимых сердца молятся за него, очень поддерживала его. И когда во время сражения перед ним замертво падали такие же молодые бойцы, когда вокруг бывало столько крови, криков, грохота пушек, раненных и мертвых, когда порой не спасала мысль, что все это ради Отечества и Императора, мимо проносились лица Оленьки, матушки, сына... он знал, что его ждут, и это вновь придавало всему смысл...
Иван Иванович... удивительный человек. К нему все так привыкли, к его беседам, к его вниманию. Он так бережно относится к Евдокии Дмитриевне, поддерживает ее.
Иван Иванович... в его лице Варя нашла интересного собеседника. С ним можно говорить обо всем, он всегда такой внимательный, вежливый... Иногда они спорят, спорить с Варенькой Оля бы не стала, зная о ее упорстве, Варя может часами доказывать правоту своей мысли или позиции, и переубедить ее очень трудно, но Ивану Ивановичу это иногда удается. Он высказывает свое мнение, приводит факты, иногда рассказывает какую-либо историю, и Варя несколько раз приходила к выводу, что его позиция вернее. Эти споры бывают весьма увлекательны, и когда Иван видит, что и Оля заинтересована в беседе, он интересуется ее мнением. И незаметно проходит вечер. Когда рядом бывает Евдокия Дмитриевна, все бывает несколько иначе, Евдокия Дмитриевна рассказывала о Иване, о детстве Петра и Вари. Иногда, вспоминая эти моменты, рассказ подхватывала Варя и продолжала рассказывать она. Оля заметила, что Иван Иванович с интересом слушает эти воспоминания. Интересно, какое у него было детство? Без семьи? Без родительской любви... Почему-то Оле, которая сама не знала родительской заботы и материнской ласки, но никогда не ощущала ее отсутствия благодаря бабушке, стало очень жаль его...
Петруша наконец-то подружился с Варей, она учила его читать, чем он очень гордился. Варя начала рисовать портрет Петруши и Аннушки, но мальчику вскоре надоело сидеть на одном месте, и Варе дорисовать его было сложнее.
Иван Иванович стал ездить с Евдокией Дмитриевной к соседям, иногда к ним присоединялась Варя. Все-таки Евдокия обладала даром убеждения, или пользовалась любовью Ивана и Вари, потому как представить их, добровольно наносящими визиты соседям, Оле было трудно. Между тем Иван Иванович подружился с Дмитрием Мокеевичем, тот приглашал его на охоту, предлагал выпить наливочки, в которой он знал толк, рассказывал о ведении хозяйства, о горячо любимых детях, которые воспитывались им без Аглаи. Казалось бы, что между ними общего? Тем не менее, Д’Арни привязался к нему.
Павлушу и Наташеньку Невревых часто навещала Варя. Ее маленькие брат и сестра, как и она, растут без матери, которая о них может и не думает совсем, хотя нет – такого не может быть, она же мать, значит, хоть иногда, но думает. А вот у Павлуши глазки как у Аглаи, да и личиком он ее напоминает.
Глава 17.
- Варенька, ну, сколько можно здесь сидеть, - улыбнувшись, сказала Оля. Варя сидела в библиотеке, она держала в руке книгу, но наверно впервые, ей не было интересно прочитать ее, ей было все равно, настроение было тоскливое, и никого не хотелось видеть. Услышав шаги, она уткнулась в книгу, и в десятый раз начала читать первый абзац, так и недочитанный до конца.
Оля взяла книгу и, закрыв ее, отложила.
- Наверно, это очень интересно, но, что сидеть здесь? лучше пойдем погуляем, после дождя воздух особенный...
- Оля, посмотри какое все серое, мне совсем не хочется сейчас гулять, - Варя снова потянулась к книжке, но Оля потянула ее за собой.
- И слушать ничего не буду, - твердо сказала она. – Надевай шляпку, бери платок, а я посмотрю, где Аннушка и Петруша.
Уже через несколько минут они прогуливались по местности, вспоминали былое, иногда поглядывали на детей, и на лицах появлялись улыбки. Петруша и Аннушка бежали впереди, играя. Иногда беседа прерывалась заботливыми замечаниями Оли:
- Петруша, не бегай так быстро, упадешь...
- Сначала мне было все равно, просто была безумно счастлива, что у нас будет малыш, - продолжала говорить Варя. - А недавно в письме Мишель написал, что видел сон, будто я встречаю его с мальчиком на руках, и я так живо представила его. Алеша... у него обязательно будут глаза Мишеля, такие задумчивые, карие глаза...
Аннушка подбежала к Оле и протянула ей какой-то цветочек.
- Спасибо, милая, - Оля наклонилась и поцеловала девочку, та обняла ее маленькими ручками за шею и, чмокнув, убежала.
Девочка подошла к Петруше. Оля смотрела на них с улыбкой. Оба ребенка были очень красивы, как куколки. Аннушка, с голубыми глазами, светлыми кучерявыми волосами, с аккуратным круглым личиком, пухлыми румяными щечками. Петруша с зелеными, как у мамы глазами, светлыми вьющимися, почти кудрявыми волосами, а губки у него похожи на папины... на папины... У него иногда бывает такое серьезное, задумчивое личико, что невольно задумываешься, какие мысли посещают его маленькую голову. И он не любит нежных ласк, поцелуев, объятий, ни от бабушки, ни от Оли, он ведь уже не маленький, чтобы с ним так сюсюкались, считал он, пусть лучше с девочками так себя ведут. И, кажется, больше всех на свете он любит своего дядю Ивана Ивановича, как-то они понимают друг друга особенно. Он для него сейчас идеал, а когда Евдокия Дмитриевна спросила его кем он будет, мальчик ответил, что будет, как дядя. И, кажется, перенимает какие-то его качества. Мальчик он очень добрый и умный, и Оля его очень любит.
- Аннушка так похожа на тебя, - заметила Варя.
- Знаешь, Варенька, я часто думаю о том, что я скажу ей, когда она спросит, почему мы развелись с Романом, - сказала Оля, лицо ее стало грустным и задумчивым. - Она очень любит меня, и Романа тоже, она так скучает по нему, спрашивает часто, когда он приедет, почему он с нами не так часто, как раньше. Как объяснить ей сейчас? Я выросла, не зная любви родителей, конечно, ее отсутствия я не ощущала благодаря бабушке, но Аннушка... Я очень боюсь, что она будет разрываться между нами, между нашей любовью... Ведь дети воспринимают любовь родителей, как что-то единое, целое... Она уже сейчас такая чуткая девочка... у меня сердце сжимается от боли, когда подумаю, что в свете на нее могут посмотреть как-то не так. Но свет так жесток...
- А что ты скажешь, если спросит?
- Наверно, расскажу все, и о Пете, и о нашей любви, о Романе, о его чувствах... Варенька, как ты думаешь, она поймет меня? Не осудит?
- Конечно, поймет, ведь она такая умница... – Варя нежно обняла ее.
- Варя, как хорошо, что ты здесь, рядом как когда-то...
- Я тоже очень рада, что приехала. Знаешь, Оля, чего бы я хотела сейчас больше всего на свете?
- Чего?
- Помнишь ту яблоню, которая росла за вашим домом. Я всегда хотела залезть на нее, но Петя не разрешал, а он и Степан срывали яблоки нам. Помнишь?
- Да, конечно.
- Я второй день эти яблоки вспоминаю. Такие, небольшие, красные и очень сочные... Мне кажется, если я сейчас не съем такое, то умру...
- Ну, умереть я тебе точно не дам. Кажется, в погребе такие имеются. Пойдем?
- С удовольствием.
Взаимная поддержка, она бывает так важна порой, и так приятно, когда есть человек, которому можно довериться, который поддержит, даже если его мысли далеко...
Гнедой несся галопом, перепрыгивая через знакомые кочки. Всадник держался лихо, было понятно, что это умелый наездник. И жеребец был ему под стать. Очень красиво смотрелся этот «дуэт». Этот жеребец не каждого подпускал к себе, но вот к Д’Арни, привязался, вел себя спокойно и, казалось, понимал бывшего, а может и не бывшего маркиза.
У сёл всадник скорость сбавлял и скакал медленнее. Встречные крестьяне здоровались, иногда называли его «барином», что несколько забавляло Д’Арни. Вот и только что старенький Лукич поклонился ему низко.
- Доброго здравия, Иван Иваныч, - учтиво сказал он. Крестьяне относились к нему с уважением. Петру Ивановичу не было дела до них, мальчишкой играл с детьми, да потом в Петербург уехал, да приезжает к матери редко. Иван Иванович другое дело, он спросит, как живут они, как с урожаями, готовы ли они к зиме, с хозяйством управляется умело, да и как человек хороший, сказывают, он и Дмитрию Мокеевичу с соседнего поместья говорил, чтоб крестьян не порол, мол, нехорошее это дело. И на батюшку своего похож очень, Лукич помнил его, такого же высокого, статного, но по службе военной в имении своем бывал не так часто. Правда, говорят еще, в церковь ходит не часто.
Сам Д’Арни любил эти утренние поездки. Когда первые лучи солнца оживляли окружающий мир, когда морозный воздух бил в лицо, когда мимолетно проносились уже знакомые картины, когда гнедой так умело, преодолевал встречные препятствия, все мысли оставались где-то позади, и чувствовалась только свобода.
На обрыве остановился. Посмотрел вокруг.
«Я ближе, чем ты думаешь...» - пронеслись рядом слова Ксении. Она снова приснилась ему прошлой ночью. Д’Арни откинул голову, глубоко вдохнул морозный утренний воздух и поскакал дальше. « Надо поехать в Петербург; узнать о новостях...» - пронеслось в голове.
Была середина ноября 1805 года...
Глава 18. Ночные грезы.
Говорят, что когда любишь, то ничего не видишь, так почему мир до сих пор не ослеп. Ведь нет людей, которые не любят, есть разум, который отвергает это, а сердце... сердце у всех... Вот и французский философ Паскаль писал, что любовь прокладывает дорогу разуму к вещам и людям... «Великий и ясный ум любит страстно и понимает то, что любит... У любви напрасно отнимают элементы разума... потому что любовь и разум, в сущности одно и то же».
Мария, опершись на ручку дивана, положила голову на руки и зачарованно смотрела на пламя свечи... Оно было неспокойно, колыхалось из стороны в сторону. Оно как будто манило своим светом, и Мария невольно, как-то не задумываясь, подносила пальцы, пытаясь будто дотронуться до него. В голубых глазах блестело отражение огонька и казалось, они тоже горят. Волосы были рассыпаны по плечам, одна непослушная прядка падала на глаза и мешала. Была уже поздняя ночь, в доме все спали, и было очень очень тихо... Правда тишина эта изредка нарушалась стуком копыт и редкими выкриками запоздавших на улице.
Перед глазами проплывали разные воспоминания... Почти в тумане вспоминалось ей раннее детство, проведенное в фамильном имении... Красивый большой дом, большой сад и прозрачный пруд, в котором отражалось синее высокое небо... Ветви ив склонялись над водой и почти касались ее зеркальной глади... Она была тогда еще совсем мала, потому и не понимала, отчего, уезжая в Петербург, отец был так грустен, почему смотря из кареты на постепенно удаляющееся имение, в глазах его блестели слезы, а когда оно пропало из виду, он тяжело вздохнул и всю дорогу не произнес ни слова... Позже Мария узнает, что старший брат отца – Николай Ракитин, сделавший военную карьеру, был большим азартным игроком, в пылу игры он положил на кон и поместье... Имение было потеряно... Сейчас отец делает все, чтобы выкупить его. Мария очень надеялась, что оно вернется к истинным хозяевам и принесет счастье отцу и семье...
Приезд в Петербург был самым волнительным событием в жизни. Мария до сих пор представляла тот восторг, который она ощущала, выглядывая в окна кареты; когда она видела множество людей, одетых богато и не очень, проходящих рядом и стоящих вдали, когда она смотрела на такие красивые и большие здания, роскошные особняки, напоминавшие дворцы... Все в этом городе ей казалось чудесным, и очень быстро она полюбила Петербург.
- Ой, - вскрикнула Мария, поднеся палец слишком близко. Коварный и притягательный огонь тут же обжег нежную кожу, причинив боль. Мария будто очнулась, вернулась из мира мыслей, которые унесли ее далеко далеко... Мария встала и подошла к окну. Была дивная лунная ночь, и так захотелось открыть окно, почувствовать свет луны, ощутить призрачность ночи и раствориться в ее темноте... Мария обвела пальцем на стекле овал луны... Она была такой большой, что, казалось, сейчас протянешь руку и возьмешь ее в ладонь. Мария тихо вздохнула. Она вглядывалась в темную даль, из которой на нее смотрели темные, непохожие ни на какие другие, глаза Ивана Ивановича...
Что за настроение? Что за состояние души? Отчего такая легкость? Отчего, кажется, что если подпрыгнуть, то взлетишь в небо, и струи воздуха понесут тебя высоко высоко, туда, где счастье будет вечно...
Мария улыбнулась, ей вспомнились слова из недавно прочитанной книги:
И когда в ночной тишине ты вдруг услышишь стук своего сердца... – это эхо другого, которое бьется ради тебя...
Мария села на кровать и прислушалась к тишине... Потом упала на кровать и задумалась.
Что-то изменилось в Нем, или в ней... Она не чувствовала былой неловкости, да, порой она робела перед ним, но она привыкла к нему, привыкла к тем коротким мгновениям, мимолетным встречам, немногословным разговорам... Он редко приезжал в последнее время в Петербург, все чаще он бывал в Черкасово (при упоминании которого Мария заливалась краской).
Казалось, он не искал ее общества, встречи их в основном были случайными, он не оказывал ей знаков внимания, но все же ей были очень дороги и эти короткие встречи, и разговоры. Она привыкла к нему, и это было приятно, но от этого было страшно...
На следующий день Петербург облетела страшная новость о сражении под Аустерлицем.
«20 ноября 1805 на холмах и в низинах восточнее города Брно произошло одно из наиболее значительных событий, ставшее самым большим и кровавым сражением наполеоновских войск. Россия потеряла почти 15 тысяч своих солдат и офицеров. Наполеону досталась вся артиллерия, огромные обозы и почти 20 тысяч пленных...»
Глава 19. Черная весть. Черные дни.
- Подождите, прошу вас... Я не могу понять, что вы говорите – Ольга провела ладонью по лбу, по щеке. Снова посмотрела на собеседника: Иван Иванович сидел в кресле, напротив, в его обычно спокойных глазах, сейчас чувствовалась тревога. Он что-то сказал ей, что-то важное, но почему-то его слова никак не доходили до сознания.
А ведь этот день казался обычным. Как обычно Оля встала рано утром, зашла к дочери, поцеловала ее спящую, затем сделала необходимые распоряжения прислуге, спросила о здоровье бабушки, стала просматривать учетные книги... а потом пришел Иван Иванович. Ольга была рада, ведь он был в Петербурге, а значит приехал с новостями...
Оля сжала виски, казалось, ее голова сейчас взорвется от напряжения. Она встала, хотела подойти к окну вздохнуть полной грудью...
- Ольга, прошу вас, сядьте... - Иван Иванович налил воды из графина и поднес Ольге.
Оля бессильно села. Она взяла стакан, но не сделала ни глотка.
- Прошу, повторите еще раз, что вы сказали? - Д’Арни молча смотрел на нее. Внезапно пронзила мысль: кавалергардский полк был разбит... Вот что ей говорил Иван Иванович. Вот что никак не хотела понимать Оля.
- Петя мертв... – прошептала она.
- Ольга, я понимаю как вам тяжело...
- Но этого не может быть... – прервала его Оля.
- Послушайте меня...
- Вы не понимаете, этого не может быть... я ... я бы почувствовала... если бы с ним что-нибудь случилось... он не мертв, он не мог умереть... – Оля заплакала. Все мысли путались, и слова Ивана она слышало как-то урывками...
- Ольга, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Я понимаю, как вам больно... Но, я прошу вас, соберитесь. Вы сильная... Я прошу вас, как бы это не было эгоистично... помогите Евдокии Дмитриевне ... Понимаете... Варвара, в ее положении... Евдокия Дмитриевна очень боится за нее. Я советовал ничего не говорить ей сейчас...
- Мишель? Он...
Д’Арни кивнул.
Оля тихо вошла в гостиную, Евдокия Дмитриевна неподвижно сидела в кресле и задумчиво смотрела на портрет Ивана Черкасова. Лицо ее было бледное и неживое, будто восковое. Увидев ее такой, на глаза снова навернулись слезы, Оля быстро подошла к ней, села рядом, взяла за ледяную руку. Евдокия будто очнулась.
- Оленька... я и не заметила, как ты вошла... – глухо сказала она, смотря на Олю; попыталась улыбнуться, но не смогла. Глаза ее будто потухли, и Оле, показалось, что хотя она и смотрит на нее, но сейчас ничего не видит.
- Евдокия Дмитриевна... как могло... такое случиться... – спросила она, по щекам побежали слезы. Евдокия Дмитриевна неожиданно обняла ее, как родную. Оля заплакала. Лицо Евдокии оставалось прежним, она не плакала, странно, но слез не было, только пустота, съедавшая душу изнутри, ничего не оставлявшая кроме темноты и боли, постоянной, неумолимой боли... Слез не было, и это было ужасно...
- Вот ведь как судьба решает, - каким-то странным, спокойным, и оттого страшным голосом говорила она, - Я ни Ивана, ни Петрушу не смогла похоронить. Проводила их, и не вернулись они оба... Оба остались на чужой земле... А Варенька спит сейчас, я ничего не сказала ей... Михаил не вернулся, с Петрушей остался... А как же Варя будет? Как сказать ей? Ведь надо сказать... Или не надо? Пусть ничего не знает пока...
И было Горе, приносящее боль и слезы, которые нужно было скрывать... И дни казались черными, хотя ничего вокруг не менялось, так же как обычно начинался день, всходило солнце, все чаще скрываемое серыми тучками, и небо было осенним, и так же, как обычно наступала ночь, и ясный месяц проглядывал сквозь темноту, и крестьяне, как обычно готовились к зиме... И также тягостно шло время, только теперь некого было ждать, поэтому время было лишено смысла, и проходило как-то мимо, не затрагивая... Вокруг ничего не менялось, все происходило так, как должно было происходить, только внутри, будто умерло что-то. Поэтому и мир казался лишенным цветов и смысла, он был тусклым, однообразным и безжизненным. И день не был ясным, и солнце не было светлым, и ночь не была темной, и месяц не был ярким... Так и проходило время...
А потом пошел первый снег... первый снег укутал Черкасово снежной, пока еще тонкой пеленой. И когда Евдокия выглянула в окно и увидела первые белые, такие воздушные хлопья, медленно опускающиеся на землю, когда услышала веселый смех Петруши, по обыкновению выбежавшего во двор, когда увидела, как он протягивает ручки к снежинкам, пытаясь поймать их в ладошку, как когда-то давно делал ее Петя, по щеке потекла слеза... Евдокия Дмитриевна села в кресло и тихо заплакала...
И было Счастье, неожиданное и всепоглощающее, Счастье, приносящее радость и слезы, но слезы эти были от счастья - их не нужно было скрывать, их невозможно было скрыть... И счастье это проходило сквозь сердце, душу и оставалось счастливым блеском в глазах, и радость эта заставляла улыбаться и светиться лицо...
Глава 20.
Быть отцом семейства, с молодой заботливой женой, которая искренне относится к мужу, растит детей и ведет хозяйство, слышать «папенька» от детей, проводить вечера в семейном кругу, спокойные вечера в атмосфере любви, взаимного внимания и чуткого отношения друг к другу....
Д’Арни усмехнулся. Нет, не то. Все же не то... Перед глазами пронеслась другая картина...
Темный зал с каменными стенами, свет в котором исходит лишь от огненных факелов, пламя их колеблется, и по-разному отсвечивает от стен. В центре этого зала длинный стол, на котором изображен знак ордена – изображение пирамиды со Всевидящим Оком, такой же знак на одной из стен и на костюмах сидящих за этим столом. Все люди в черных плащах. Во главе стола сидит человек в таком же темном плаще, широкий капюшон которого, оттеняя, скрывает его лицо. Взгляды всех людей, сидящих за столом и стоящих у двери обращены к нему. Он говорит негромко, но каждое его слово отдается негромким эхом. Иногда в свете огня блестит перстень на его пальце, кольцо власти...
Власть, орден, опасность... его стихия, его Дело...
Но сейчас важнее семья... Несомненно, важнее всего семья... Можно ли совместить семейную жизнь, спокойную и мирную с жизнью, полной опасностей, жизнью жесткой и даже жестокой... Отсутствие на неопределенное время, поездки по делам, постоянные встречи с разными людьми, все это будет покрыто тайной, можно ли жить с такой тайной в семье... Отец семьи и Глава Ордена в одном лице? Вряд ли... Он никогда не допустит, чтобы его семье когда-нибудь угрожала хоть малейшая опасность. А опасность будет всегда рядом с Главой подобного ордена, а также рядом с его семьей... Но выбрать между он пока не может.
Но Евдокия Дмитриевна не оставит все так, тем более после их последнего разговора.
ПРОДОЛЖЕНИЕ