Часть 3
Non Amour или «не плачь по мне, Украина»
Часть третья. Лирично-разоблачительная. Конец истории.
Прошли выборы президента Украины, день пограничника и даже наступил конец мая. У меня со вторника новая жизнь, поэтому пора закрыть старый хвост.
О правилах въезда на Украину, защите прав человека, а еще, конечно, о любви.
Осторожно, очень многобукв.
Для тех, кто все пропустил:
первая часть
https://www.facebook.com/nadine.pomeran ... 3493474956вторая часть
https://www.facebook.com/nadine.pomeran ... 1491474901Итак, выход на свободу находится там же, где и вход в камеру. Мы с Олькой (я почему-то все оставшееся время называла ее так – то ли потому что она мне напоминала сестру Дашку, то ли просто от ностальгии по собственной юности) и «сопровождающим лицом» идем по платформе в сторону вокзала города Конотоп «пить кофе». Парень-пограничник, Сергей, -- рябоватый, коренастый, лет 27-30, по виду – из тех, про кого говорят, что, да, не красавец, но с душой. Поэтому «присаживаться ему на уши» по поводу правил въезда мне, честно говоря, не очень-то и хочется. И так понятно, что нас с Олькой не пустят. Но интересно все-таки – мы какие-то особенные (две одинокие барышни, ну ок, девица и молодая женщина без сопровождения романтично едут в плацкарте в Киев «с неустановленной целью») или же со всеми так, и нет в этой истории никого эксклюзива. Нас отсеяли, потому что невозможно было не отсеять.
-- Скажите, а меня не пустили, потому что я журналист? – спрашиваю Сергея.
Он молчит и отводит взгляд в сторону.
-- Ну, просто у нас такие порядки.
-- Какие «такие»?
-- Ну, не пускать, если нет родственников или каких-то тесных связей, которые можно доказать.
Очень интересно, говорю. Так я ж вроде доказала свои связи с редакцией. Даже не с абстрактной редакцией, а с целым рядом людей.
Олька тоже молчит, видимо, вспоминая свою крестную бабушку и «девочек» - из зала ожидания она все время звонила каким-то барышням и кричала «девочки, не пускают, девочки»..
Сергею явно неприятно слушать мои вопросы. Так бывает, когда нечего сказать, да и вряд ли он решал, стоит меня пускать или не стоит. В воздухе повисает минутное молчание, и мы переходим на более важные вопросы, тем более, что платформа уже закончилась, а начался привокзальная территория. Мы продираемся сквозь несколько рядком стоящих ларьков. Везде надписи на русском языке.
-- Так, -- бодро говорит Сергей. – Вот сначала, наверное, кофе, да? А потом можно и покушать..
Слово «покушать» произноситься с такой духоподъемной интонацией, что я чувствую: сам Сергей на моей стороне.
-- Карты тут, надеюсь, принимают? – у меня в кошельке 2 сотенные и пятьсотрублевка.
Сергей смотрит на меня с недоумением.
ОК, я поняла, что я все еще, видимо, не совсем осознаю, что такое вокзал Конотопа…
Обстановка вокруг чем-то напоминает, кажется, Выхино, середина 90-х. Много пестрых ларьков и разные сомнительные личности, угощающиеся пивом.
-- Вам же, наверное, нужно сначала деньги поменять, да? – говорит Сергей. «Вы» с большой буквы тут уместно – деньги менять тут нужно только мне.
Я хотела проявить самостоятельность, но тут наша дружная колона заходит в кафе-ларек («там очень вкусный кофе, очень»), на пороге Сергей за руку здоровается с каким-то мужчиной неопознанного возраста. Пару реплик, и пограничник кивает в сторону мужика: мол, у него можно поменять деньги. Я достаю 200 рублей – мужик отдает мне 60 гривен. Он возмущается, когда я на его глазах пытаюсь посчитать курс на калькуляторе в телефоне: «Безобразие! Курс она считает! Да если бы не он (кивает в сторону Сергея) я бы вообще ничего вам менять не стал! Купите лучше парню мороженого!»
Внутри кафе-ларька – внезапно обнаружилась приличная кофемашина lavazza (продавщица, правда, называет кофе «заварным», а не вареным). Стаканчик черного – 5 гривен, со сливками (не сухими, а жидкими) – 6 гривен. На прилавке рядом – сочные, но не внушающие мне доверия из-за жирного крема пирожные (около 10-12 гривен). Мороженое в продаже есть. Предлагаю сопровождающему: «Сергей, хотите мороженого?» - «Нет, спасибо». – «Сергей, может тогда кофе? За компанию, а?». «Да, спасибо». Олька никому ничего не предлагает, а мрачно отсчитывает бумажные гривны («у меня их целый кошелек, зачем поменяла, а?»).
На улице я как бы между делом продолжаю, мол, как хорошо – и кофе вкусный, жаль, что в посте на ФБ придется писать про прекрасный город Конотоп в такой грустно-драматической коннотации. «Знаете, в чем основная проблема того, что сейчас происходит – и со мной, и с ней?» - спрашиваю у Сергея. Он кивает головой, что ему очень интересно узнать. «Это все очень плохой пиар. Ну, я же без претензий, но все же – вот вы только подумайте: могла написать на Фейсбуке про весенний пьянящий Киев, каштаны, мирную жизнь, которая идет вразрез с тем, что показывают у нас по телевизору, а писать придется про вкусный кофе из привокзального кафе, которое я пью в вашем сопровождении. И это очень плохой пиар. Несмотря на то, что вы все очень милые и вежливые. Потому что мои читатели будут мне сочувствовать». Он молчит, а потом отвечает: «Ну и так понятно, что без всех подтверждающих документов ехать было нельзя – потому что не доедешь». «Как не доедешь?» - картинно удивляюсь. – «Разве границу закрыли?». – «Ну..» - говорит Сергей. – «А когда закрыли? И где это написано?». – «Как – «где?» Это в Интернете написано!».
Я хотела парировать, что в Интернете не только много что написано, но и кое-где даже показано, но вовремя вспомнила, что у нас в программе еще значится дегустация борща, и ну его – выяснять «за Интернет».
Сергей вполне миролюбиво добавил, что с поезда как раз снимают в основном одиночек, тех, кто путешествует без семьи и детей, и не может доказать, что у него есть родственники на Украине. «И кто чаще в одиночку едет на Украину – мальчики или девочки?» -- «Мальчики. Но они ведь тоже не просто так едут – они хотят революцию устроить. Особенно в Луганске или Донецке. (данные на 6 мая 2014, прим. Автора)». «О дааа, -- я рассмеялась и подмигнула Ольке. – Даже страшно себе представить, какую бы мы с Олькой устроили революцию!». Я мысленно добавила еще одно слово, и как показала дальнейшая история, та трактовка, точнее, тот вид «революции» как раз идеально входил в сюжет.
За эту короткую беседу мы дошли до кафе, где наливали «самый вкусный борщ». Называлась она незамысловато – «Чайхана», и Сергея узнали и там. По крайней мере, ровно в тот момент, когда он вошел вслед за нами внутрь весь десяток подозрительного вида мужиков сразу, как по команде, уткнулись то ли в газеты, то в настольные игры.
Спрашиваю у продавщицы про «национальные блюда», кроме борща, разумеется (9 гривен за тарелку). Она перечисляет: окрошка, еще картофельное пюре с отбивной, а еще есть пельмени. «Неее, - я шутливо грожу пальцем. – Это не ваше национальное блюдо». И мы обе смеемся.
Пограничник Сергей берет из холодильника банку колы, нам с Олькой приносит борщ. «Смачного», - говорит Сергей, а мне, конечно, слышится «смешно». «Очень смешно», - говорю. «Это он приятного аппетита желает», - мрачно бросает Олька. «Ааа. ДякУю». «ДЯкую» - снова поправляет Олька.
Борщ с курицей вкусный. Доедаем, выходим на улицу. «Пора, - говорит Сергей. -Уже звонили». Нас не было полчаса.
Мы снова идем по платформе, к маленькой калитке, где заканчивается моя свобода и начинается работа Сергея. «А кстати, - спрашиваю. – у вас тут служат срочники или контрактники?». «Только контрактники», - говорит он. И я понимаю, что мучить его по поводу своего положения бессмысленно – люди работают, а все претензии – к Интернету, где «все написано».
На часах – семь с копейками.
Внутри нашего зала ожидания прибавился новый постоялец – мужчина лет 35, со спортивной сумкой, который читает книгу. Олька переходит в наступление на дежурного в будке: «Извините, пожалуйста, но я все-таки хочу понять, как же мне оформить это приглашение? Как его нотариально заверять? А если девочки, у которых я буду жить, если они просто снимают квартиру? А им нужно приносить контракт на эту квартиру? А могут они мне по факсу скинуть это приглашение?». Оля буравит его своими вопросами как трактор поле, и понятно, что от поиска правды она не отступиться ни на йоту. Дежурный вяло отмахивается и толком ничего не объясняет: «Ну, это, приглашение – ну просто пускай заверят у нотариуса, что вы к ним едете». Олька не отступает. Я прихожу ей на помощь: «То есть, подружкам достаточно прийти со своими украинскими паспортами к нотариусу и заверить у него свое желание пригласить Ольгу по такому-то адресу с такого-то времени, так? И все, никаких других документов не требуется? Главное, чтобы в документе были паспортные данные приглашающих, Ольги и адрес проживания? И печать нотариуса». Дежурный, на лице которого уже написана невыносимая мука, утвердительно кивает головой, и бросает в сердцах: «Ну откуда я знаю, как правильно? Никто не знает, как правильно. Нет никакой утвержденной формы этого приглашения! Как сделаете – так и будет правильно! Главное – чтобы был документ».
Оль, говорю, пойдем, я тебе все на улице объясню. Мы выходим на улицу. Я кратко объясняю про печать, нотариуса и то, что распечатать бумажку надо на цветном принтере. Она мрачно слушает и внезапно ее прорывает. «Вот ведь гады, а? А когда назад поедем и встретим уже наших пограничников, то что мы им скажем: «Ребяяяяята…»? – жалобно заканчивает она свой короткий монолог.
Тут у нее звонит мобильный, и она убегает куда-то с воплем: «Девочки, девочки»…
Смеркается. Я выношу на улицу ноутбук, иду в беседку, увитую защитной лентой как плюшем, и включаю фантастический фильм 1998 года «Темный город» про мужика, который потерял память в городе, захваченном инопланетянами. Ко мне присоединяется Олька. В беседку аккуратно, как бы невзначай, заходят еще пограничники. На улице становится совсем холодно. Я иду за пальто. «Интеллигентные пограничники» из беседки уже накинули на себя ватники в камуфляжную расцветку. Мы вместе смотрим кино. Время от времени Олька выскакивает из беседки обсудить с кем-то «план» и возвращается. Я слышу обрывки разговора пограничников про мужчину в «зале ожидания» («таможенникам не понравился, сам бывший»), но мы снова смотрим про то, как отважный герой борется с нашествием инопланетных чудовищ. Мне становится скучно, я выхожу из беседки, Олька жарко шепчет мне: «У меня есть план! Есть план! Я полечу из Москвы во Львов!».. Ей 21 год, сама родом из Химок, снимает в Москве комнату, учиться на филолога в пединституте (так и говорит: «на филолога»), работает в Макдональдсе. Задача не на жизнь, а не смерть: попасть во Львов 10 мая – на рок-концерт «очень популярной панк-группы», чья слава гремит аж в размере городского масштаба. Она бежит обсуждать «план с девочками» и все время повторяет: «звонил, звонил».
Выхожу из беседки, оставляя ноутбук с кино для зрителей. Вижу пограничника Сергея, который выходит через другую калитку – не со стороны платформы, а со стороны улицы. Он приветливо машет мне рукой.
--Эх, вот сейчас поеду в город…
-- Меня с собой берите! Все равно почти три часа до поезда…Только вернуть не забудьте!
-- Да я вот хотел бы… да боюсь старший смены (Артем Игоревич – прим. Автора) не отпустит. А так.. вот взять бы тебя и отвезти в лес! Показать природу! Знаешь, как в окрестностях Конотопа красиво – ты уж поверь, очень красиво. Но ты, знаешь, ты, может, просто приезжай к нам – еще раз. Не в Киев, а к нам, тогда мы все покажем!
И я, конечно, растроганная прямотой предложения на все соглашаюсь – и приехать еще раз, и «посмотреть природу Конотопа».
Я иду досматривать фильм. Он заканчивается тем, что город рассыпается как карточный домик, и в обнаженной фанерной дыре, стене старого дома открывается выход в открытый космос. Внезапно я понимаю, что батарейка на ноутбуке показывает оставшееся время зарядки «8 часов», хотя максимум может быть только три. «А у нас тут вообще аномальная зона», - смеется пограничник. «Все как в жизни, да?» - киваю я на финальные кадры, где герой вкалывает себе в район «третьего глаза» шприц с капсулой «реальных воспоминаний», и думаю, как странно сидеть вот так мирно в беседке с вежливыми мужиками в камуфляжных ватниках, которые говорят на одном со мной языке (и без фрикативного «ге»), но которые меня не пускают в свою страну. «Это просто фантастика», - уклончиво отвечает пограничник.
Чуть позже он скажет мне, что с поездов снимают вообще всех, у кого нет близких родственников в Украине, и плевать на все наши цели поездок. «Все дело в обстановке».
Я выключаю ноутбук и собираюсь идти назад, в «зал ожидания». К калитке со стороны платформы подходит непонятный мужчина и просит подойти «старшего». Из обрывков разговора я понимаю, что его сняли с поезда на Москву уже наши, российские пограничники и вернули назад, только вот денег пересесть на поезд на Киев у него нет, и он просит содействия, потому что надо домой и поесть надо – «я уже несколько часов ничего не ел, а у меня гастрит – мне вредно голодать!». Стоящий радом со мной пограничник улыбается: «И что? У меня, может, тоже гастрит». К голодному украинцу к калитке выходит сам начальник смены Артем Игоревич Баранов. Обрывки короткого диалога, из которого я узнаю, что вопросами отправки голодающих на Родину занимается местное отделении милиции, а вовсе не погранзастава, и, нет, никаких бумаг на этот счет не выдается. «Товарищ! Товарищ! – взывает голодающий. – А как же права человека?»… Эти слова уже летят в спину господину Баранову, который останавливается рядом со мной посмотреть на Луну. Я спрашиваю его, как все-таки правильно въезжать на Украину. Он широко улыбается и перечисляет список документов:
1) нотариально заверенное приглашение или справка из украинской организации с указанием цели поездки, 2) бронь из гостиницы или туристический ваучер,
3) справка из банка с указанием количества денег (из расчета 1286 руб в день на пять дней, да-да, не меньше пяти, потому что мало ли – вдруг придется вас отправлять за свой счет) – обязательно справка – оказывается, смс-ка из банка даже с текущим балансом не является документом. Почему? Правильно, потому что не на бумаге. Таковы законы нашей страны, Украины. Я вспоминаю его фамилию «Баранов», и чуть не прыскаю от смеха себе в рукав. И, включив все-таки дурочку, захожу издалека, мол, знаете, все так перемешалось уже: русские, украинцы, вот у вас фамилия, например.. Да-да, подхватывает он, моя фамилия русская. Но я украинец. «По гражданству?» - уточняю. «По национальности, Надiя», - «Мой отец был украинцем, и мой дед. А русская фамилия – это случайность». Я даже не стала спорить с этим фактом – я себе фамилию «Померанцева» тоже не выбирала.
Хорошо, говорю, а вам, ну, честно, не обидно, что вот, как говорит ваш коллега, 21 век на дворе – а у вас ни факса, ни интернета. Он закуривает, поправляет (тут хочется написать – кокетливо) свой камуфляжный ватник и ласково так говорит: «Ну а с чего обидно-то? У нас, конечно, есть факс – мы же общаемся с другими погранзаставами, а с внешним миром нам общаться не положено, да и не нужно. Коллега переживает, что нет интернета? Вы просто его не так поняли! И сам коллега пока не понял, что переживать из-за Интернета ему не нужно. А знаете, почему у нас в 21 веке факс с такими ограниченными возможностями и нет Интернета?». «Почему?» – я по инерции повторяю за ним вопрос. «Потому что есть такое понятие, как «информационная безопасность!». На этом месте мне показалось, что он меня ласково погладит по голове, как дурочку неразумную, которая вон переживает из-за всяких пустяков, а все на самом деле по уму устроено, по уму. Но господи Баранов возвращается назад, на пост: «Простите, у меня сейчас будет тренинг по выявлению наркотиков. Скоро пойдет поезд на Москву».
У меня села батарейка на ноутбуке, и я иду вслед за ним, в зал ожидания, и, наконец, спрашиваю у Ольки то, что, кажется, и является причиной ее недопуска на Украину: «Оль, а Оль, ну вот по-честному – а что у тебя во Львове?». Она сопит: «Говорю. Группа. Выступает. Там солист..». «Оль, а Оль, а что у тебя с солистом-то?». Я понимаю, что попала в нерв, и погранзастава может взять меня на полставки. «Оль, ты его девушка или симпатизирующая?». Она смотрит сквозь меня: «Пока симпатизирующая, но. Должен. Был. Состояться. Разговор. Который бы. Все Решил». Ну понятно, мне тоже было 20 лет, и я знаю, что ради «очень важного разговора» можно и во Львов сорваться. И я понимаю, что значит фраза: «звонил, девочки, он звонил! Кричал!», которую она раз десять произнесла, бегая как ужаленная по двору.
«А у тебя что в Киеве?». Я непринужденно повожу плечом: «Да так. Редакцию хотела увидеть, заочно любимую. А на вокзале обещал встретить фоторедактор». В этот момент – как в кино, конечно – мне падает смс-ка как раз от фоторедактора, который подчеркнуто учтиво спрашивает, не ставили ли мне каких-либо пометок в паспорт. «Угу, - думаю, - вспоминая, что въезжала я по гражданскому. Вот ведь ОВД «Бирюлево-Западное» удивиться отметкам, хаха. Украинские националисты приветствуют своих русских коллег-патриотов».
Устало прошу дежурного в будке поставить на зарядку мой ноут – тот молча кивает.
В зале ожидания мужик продолжает читать книгу. Приглядываюсь: на обложке – Паоло Коэльо, «11 минут», про проститутку. «А на вид – такой интеллигентный мужчина!», - думаю, но вслух ничего не говорю. Мужик видит, что я за ним наблюдаю, и извинительным тоном показывает на книгу: «Вот третью книжку читаю этого автора – что-то не идет. Вот прочитал про Веронику, которая должна то ли жить, то ли умереть – было интересно, а тут – я бы сам, наверное, лучше написал».
На часах – десять вечера. Через полчаса будет наш поезд. Я пытаюсь углубиться в книжку Пелевина на лису-оборотня, но «что-то не идет». Стук-стук – через наш «зал ожидания» чеканным шагом проходит десяток людей в камуфляже. Среди них я замечаю и своего старого знакомого майора Неврубайло, но тот меня уже не видит. «Собирайтесь, скоро ваш поезд». Я смотрю на свой чемодан. Сергей (недовольный читатель Коэльо, а не пограничник, хотя и зовут обоих одинаково) предлагает свою помощь в его транспортировке. Я киваю. Перед тем, как покинуть место своего почти шестичасового обитания я подхожу к дежурному забрать лэптоп. Там стоит Артем Игоревич. Улыбается. «До свидания, Надiя». – «Ну уж нет, прощайте! А то ведь снова придется свидеться. Теперь – только самолетом!» - шутливо отвечаю я ему.
Мы с Олькой и Сергеем смешиваемся с толпой пограничников и выходим на платформу, куда только-только подъехал поезд «Кишинев-Москва». Его уже атаковали бабки с «горячими пирожками», и я понимаю, что тарелки борща три часа назад было все-таки мало. Но глядя на колоритных волосатых мужиков в аутентичных майках-алкоголичках, высыпавшихся на перрон «перекурить», даже такая бесстрашная я стала надеяться, что назад на Родину мы поедем не с гостями столицы из Молдовы. Простите, но мне бы не хватило смелости. Однако Молдова пограничников не интересует. Они, чеканя шаг, идут через переход, куда через пару минут, фырча, прибывает поезд украинских РЖД «Жмеринка-Москва». Внутри меня начинается тихая истерика: ехала как приличная в Восточную Европу в вылизанном до блеска поезде «Москва-София», возвращаюсь нежелательным элементом на национальном транспорте «Жмеринка-Москва».
Поезд останавливается. Из вагона выпрыгивает мужик и кричит: «А вот тут, ребята, едет полный вагон сепаратистов! Просто ну все бандеровцы!». Мы все втроем, разумеется, заходим в соседний вагон.
Проводник суетливо указывает на конец вагона – последнее купе. Говорю пограничнику: «Паспорта верните». Тот хмуро отвечает: «Отдадим проводнику. Тот отдаст вашим. Все».
Мы втроем заходим в купе. «Добро пожаловать, дорогие оккупанты на путь домой», - шутим мы друг с другом. Устали ужасно. В купе заглядывает пограничник: «Здравствуйте! Погранзастава города Конотоп, приготовьте ваши документы!». У нас, конечно, истерика: «Да мы вам все уже отдали, ахаха». Тот смущается и уходит.
Мимо проходит пергидрольная блондинка-проводница. Заглядывает в купе, поджимает губы и молча уходит. Я иду к проводнику: «Паспорта-то вернете?». «Только вашим, из рук в руки».
В нашем купе мы уже вытаскиваем нехитрую снедь, праздновать возвращение. Спрашиваю у Сергея: «А Вас за что сняли?». «Не знаю, ничего не объяснили. Не задали ни одного вопроса. Даже сумку не смотрели». Спрашиваю про таможню – может, говорю, вы на таможне работаете. Он удивляется: «Я менеджером работаю, сам из Нахабино, но работаю в Москве. Даже в армии, когда служил, был не на таможне». Ему 36 лет, ехал в Одессу, к друзьям, не в первый раз, но на этот раз был «особый случай». Он слегка краснеет: «Ну, там есть одна девушка, я к ней ехал, хотел ей один сюрприз сделать, типа предложения». Олька хмурится. «Эх, ладно уж – ничего не исправить – я ей вот в довесок к сюрпризу». Он достает бутылку сухого красного абхазского вина. «Это мне брат привез, оно редкое, типа коллекционное, я думал с ней отпраздновать, но ладно уж». Нужны стаканы. Сергей идет к проводнику. Возвращается со словами: «А это нам за Крым». «Что-что?» - «Сказали, что дадут стаканы только, если чай купим. Ну, я заплатил за чай и взял стаканы». Тут я уже возмутилась: ну уж нет, давайте сначала чаю, у меня и конфеты есть! Раз уж Крым наш, так давайте и наш чай!
В купе снова заглянула проводница, услышав кусок диалог, профессионально зазиповала губы в нитку (вжик-вжик) и ушла вместе со стаканами. Вернулась со стаканами с чаем. Пьем, обжигаясь, кипяток с сухой чайной крошкой из дырявых пакетиков. Олька вытаскивает из сумки автономную зарядку для телефона и продолжает строчить смс-ки, Сергей кивает на мой ноутбук – «можно зарядить телефон?». Мне падает смс-ка от редактора Павла, что, дескать, жаль, конечно, но не надо расстраиваться – все к лучшему.
Заканчивается чай – начинается вино. Олька достает колбасную нарезку, Сергей – упаковку сосисок. Между ними есть что-то общее. В моей голове начинает постепенно складывается пазл. И я говорю тост: «Ребят, если я правильно понимаю, то вы оба ехали на романтические объяснения со своими любимыми? Так вот, я хотела сказать..», - в голове у меня крутятся слова фоторедактора про «к лучшему», но озвучить я их -- хоть убей – не могу, потому что это просто удар ниже пояса тем, кто все еще верит, что-то там пишет, и на что-то надеется. «Простите, ребята, но все к лучшему – влюбитесь в кого-то на территории РФ. Так надежней!». Сергей и Олька смущенно кивают, не глядя друг на друга.
Но я уже пришла в себя: «Я хочу выпить за то, чтобы, несмотря на все погранзаставы мира, вы все-таки увидели тех, к кому ехали, чтобы все слова были сказаны, все признания озвучены, и вообще – с любимыми не расставайтесь! Пускай это будет последнее – и единственное препятствие. Я, правда, ехала немного с другой целью, но я вас очень понимаю. Давайте выпьем за любовь». Мне неловко, я чувствую себя лишней.
Пока я несу всю эту романтическую чушь, у них обоих так блестят глаза, а телефоны их пока молчат – потому что ни он, ни она так и не закончили набивать свои смс-ки, - но ведь отвечают, а значит – ждут. Значит, все не зря. Внезапно тренькает телефон у меня. «Это фоторедактор?», -- заговорщицки понизив голос спрашивает Олька (надо же, помнит, и даже не путает его с заместителем главного редактора). По ее интонации я понимаю, что она ни в секунду мне не верит, и что на самом деле я такая же, как они – тоже еду на любовное объяснение, просто не хочу признаваться. Да, Оль, это фоторедактор. И он пишет мне очень важные слова: что я сильная девушка и мне все по плечу, и прочее, что наверняка должно мне льстить, но именно на этом месте грусть съедает меня еще сильнее. Снимите парик, Анджелина Джоли, и прекратите ржать как кобыла, ваша роль предполагает много действий, а не слов и звуков. Еще не поздно все изменить: возьмите в заложники начальника поезда и проводника, угрозами выведете машиниста из головного вагона в хвостовой, и езжайте прямиком на Киев. Погранзаставу Конотопа проезжайте со свистом и без остановок.
И пока эти двое влюбленных – студентка и менеджер – снова уткнулись в переписку, я чувствую себя героиней песни Аллы Пугачевой «Сильная женщина» и еще немного аферисткой, которая снова оказалась не в то время и не в том месте. Надо ж, возомнила себе, что может быть «все по-другому», и что можно вот так взять упаковать красивое платье, пару смешных маек и рвануть в другой город «в гости», и быть беспомощной, и быть совсем другой, воздушной и легкой. А как же журналистика? Тексты? Эти, как их там, клиенты, нет, ньюсмейкеры! Миссионерская поза современного репортера, в которой он воспитывает все еще неразумную аудиторию? Мне было жаль себя до слез. Никогда и нигде я не чувствовала себя более одинокой и потерянной, нелюбимой и нежеланной как в поезде «Жмеринка-Москва». Все было глупо и не смешно. На последней смс-ке от фоторедактора Павла с вопросом, не является ли мой попутчик Сергей «засланным казачком», у меня закончились деньги. И тут на пороге появился проводник: «Ребят, чтоб не было недопонимания. Мы вас везем бесплатно до российской границы. А далее – вы должны покупать билеты или к нам, или на другой поезд». – «Граница – это Брянск?». «Не. Граница – это Сузумки». Одна мысль о том, что нам в два ночи придется искать банкомат и кассу в таинственных «Сузумки» (точное название смогла запомнить только будущий филолог Олька) вывело нас, конечно, в состояние буйного веселья. Может, даже Брянск нас так не развеселил, но – только послушайте, как звучит! – «мы провели ночь в Сузумках».
Когда дверь за проводником закрылась, мы втроем прикинули, потянем ли билеты. У меня оставалось 500 рублей, у Ольки – примерно тысяча, Сергей, конечно, «благородный дон», но озвученные проводником «две пятьсот минимум» были как-то слишком.
Тут остановка. Мы в Сузумках. К нам заходит мордатый российский пограничник, молча смотрит, ничего не спрашивает, и уходит. Я слышу обрывки разговора из тамбура: «А с этими – что? Да ничего. Они ж граждане России, чего ж их не пускать-то». В проеме вырисовывается уже приятного вида пограничник и доверительно спрашивает: «Ребят, а ребят, а вас-то за что?!». Олька с Сергеем молчат, и я понимаю: мой выход. Никакой романтики, сухо, четко и по существу. Таким тоном, кажется, зачитывают показания прокурорские работники. Здравствуйте, я машина по производству текстов в костюме девочки и сейчас я вам все расскажу. У пограничника нет ни одного вопроса. К нам возвращается мордатый, он спрашивает у моих соратников по оккупации купе адреса их прописки по гражданскому паспорту – они въезжали по заграну, записывает их на бумажку. Нам возвращают паспорта.
В загранах Сергей и Ольки стоят кроваво-красные штампы на украинском языке о «попытке пресечения границы и въезда на Украину». Самое смешное, что у Сергея на соседней со штампом странице – въездная марка Египта. Эволюция революции в действии.
Потом Олька с Сергеем вдвоем отправились курить в тамбур, а я продолжила рефлексировать на тему бездарно прожитой юности и стремительно уходящей молодости, как в купе снова постучал проводник. У меня, знаете, бывает такое состояние, когда меня резко внешние воздействия выдергивают из моего внутреннего диалога, причем, происходит, разумеется, на пике и тогда я с внешнем воздействием разбираюсь особенно хладнокровно.
Проводник желал знать нашу окончательную цену, потому что «начальник поезда согласен вас взять». «Полторы», - сказала я, и прибавила: «Денег больше нет». Интонация у меня была такая, что на это можно было ответить только «щас-щас». Проводник мелко закивал головой и еще раз уточнил: «Это всего четыре с половиной за всех?». «Да». «Ну если только на остановках, ну мало ли, ну возникнут какие-то вопросы или придут люди с билетами, ну вы понимаете, да, ну я тогда вас разбужу. Ну, например, в Калуге». Я снова рявкнула: «Да!». «Но деньги верну! Если вас ссадят – то деньги верну, не беспокойтесь».
Продолжение - в следующем посте.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
