Вчера был один из крайне редких вечеров, когда мы ушли из театра в антракте.
Ходила с подругой (она по образованию театровед и много лет проработала завлитом в театре им. Пушкина, теперь оттуда ушла, в конкретном театре не работает и решила наконец начать ходить по театрам как простой зритель
). Так вот, пошли мы на "Бесприданницу" в постановке Льва Эренбурга в театре имени Маяковского. Я-то знала на что иду, так как видела спектакль Эренбурга (Васса в МХТ), а Бесприданницу эту мы накануне снимали частично. А подруга спектаклей Эренбурга прежде не видела.
Так вот, начинается спектакль. Вообще, всё под старину, то есть типа времена Островского. Два каких-то дядечки прижигают Паратову руку старинным раскаленным утюгом. И грозят: деньги не отдашь, с Ларисой будет тоже самое.
Уже интересно. И сразу все понятно - тиПА режиссер оправдывает таким образом поступок Паратова. Это он чтобы Ларису спасти от нее отказался тиПА.
Дальше Кнуров и Вожжеватов на Ларису играют, ну тут вроде все как обычно. А потом Кнуров к Ларисиной маме заявляется. И на входе в комнату на колени становится. Зачем-то. А потом начинается долгий этюд - поднять старичка с колен. ТиПА он такой немощный уже, что сам никак. И вот ларисина мама долго, сама кряхтя, его оттуда поднимает и водружает на стол почему-то. (Тут моя подруга задышала.) Из их дальнейшего объяснения следует, что когда-то он тоже нехорошо с ларисиной мамой поступил - тиПА поматросил и бросил. (В этой ситуации я бы не удивилась, если бы выяснилось, что Лариса вообще его дочь!
). Но Кнуров долго объясняется с мамой, которая его явно все еще любит. (Тут моя подруга стала уже громко вздыхать.). При этом мама зашивала какую-то деталь одежды Кнурова, порвавшуюся при падении. И стала ему руку целовать. и проколола якобы себе щеку иголкой. И потом эту нитку с иголкой из себя из рта вытягивала. (Моя подруга брезгливо отвернулась). Потом пришел Карандышев с одной маленькой рыбкой. И стал есть капусту. Были долгие этюды на тему, что он закапал себе одежду капустным рассолом и Лариса его чистит. А потом пришел Паратов. И принес большууую рыбу! "Это акула?, - спросила моя подруга). Рыба наверное была осетром. И частично живым, потому что у нее шевелился хвост. То есть, у бутафорской рыбы хвост шевелился. Паратов долго не знал, куда рыбу девать, потом положил на пол и долго не знал, обо что вытереть руки. (Моя подруга долго хихикала). Когда Паратов стал постоянно падать, якобы подскальзываясь на рыбьей чешуе, мы с подругой стали ржать обе и практически в голос. А там и первый акт кончился. и мы ушли домой.
В гардеробе две какие-то тетечки, видя что мы уходим, спросили: а вы не в партере сидели? Не отдадите ли вы нам билеты? - Неужели вы хотите остаться, - спросила моя подруга. - Нам интересна судьба осетра, - засмеялись тетечки. И я отдала им наше приглашение с местами в партере.
Вот все-таки Эренбург - это не режиссура. Это диагноз.