Адъютанты любви :: Просмотр темы - Бедный, бедный Павел

Адъютанты любви http://adjutantilubvi.flybb.ru/

Бедный, бедный Павел http://adjutantilubvi.flybb.ru/topic131.html	Страница 1 из 2

Автор:	olshyl [ 22-02, 05:14 ]
Заголовок сообщения:	Бедный, бедный Павел
* В ночь 11 марта 1801 года император Павел долго не мог заснуть...Ветер с юга, как всегда, будь он неладен, нес с собой тоску, бессонницу и необъяснимое раздражение. Жаль что нельзя запретить императорским указом этот ветер. Увы, даже Всероссийскому императору не под силу запретить указом ветрам дуть. Приходится терпеть и мучиться от бессилия что либо изменить. Ах, если бы только природа подчинялась указам. В Петербурге тогда бы дули ветры только северные, нордические. При которых настроение у Павла было всегда веселое и можно даже сказать – мечтательное. Так нет же, как назло теплый ветер принес с собой оттепель, и весь стройный порядок столичной жизни может быть в одночасье расстроен из-за пустяка...каприза природы. Дежурный адьютант уже успел доложить, что в городе тепло до неприличия...И даже на самой Неве, чуть ли не возле Зимнего дворца, наблюдаются участки свободные ото льда. Экий непорядок, и это в начале марта! - Слава Богу, - подумал Павел, - что мы вовремя успели переехать. Не придется наблюдать из окна это безобразие... Сейчас самое главное, не забыть бы до утра...Приказать поставить возле каждой полыньи надежный караул, дабы никто не нарушил установленный порядок неуместными развлечениями, не по сезону... Император вскочил с кресла, и принялся расхаживать по комнате, на ходу обдумывая церемониал смены караулов, кои должны будут быть установлены возле участков чистой воды. А также и караульные будки. Следует ли ставить караульные будки возле каждой полыньи, или просто распорядиться установить их в пределах видимости. Да, и шлагбаумы...Стоит ли огораживать их со всех сторон шлагбаумами, или достаточно будет только с одной стороны. И если с одной, то с какой же именно? Очень хотелось с южной. Но в таком важном деле, нельзя поддаваться собственным пристрастиям. Ах, если бы можно было посоветоваться....Да ведь не с кем. И не поймут. Снова начнут за спиной перешептываться и перемигиваться. Думают, что он ничего не знает, не видит. Да как же они не понимают, слепцы, что самое малое нарушение привычного порядка, есть величайшее преступление. Все великие потрясения начинались с мелочей. Император прекрасно помнил рассказ дежурного кавалера на уроке истории о судьбе Москвы, сгоревшей от одной свечки. Ну пусть даже там была и не одна свечка, а целых три....все равно. В деле управления такой страной, нет и не может быть мелочей. Поэтому отсутствие природного льда на реке в столице – дело государственной важности. Архиважное... Да к тому же, сегодня дождь пойдет в марте, завтра – снег в июле, так и революции дождаться недолго. Надо что-то делать... Караул и шлагбаумы – это конечно хорошо, но Павел не первый день жил на свете и прекрасно знал своих подданых. Если они разойдутся, то не остановят их ни барьеры, ни караулы... Есть только одна сила в мире, которая может справится этой напастью. И как же я забыл! Да, да...он и только он...сейчас же, немедленно... Оживившись, забыв в одночасье и про хандру, и про головную боль, Павел подскочил к столу, достал лист бумаги и принялся быстро писать... ... С получением сего, надлежит вам... - Вот оно решение. Только он остановит и стихию...и все остальное... Два дня, всего два дня...и все будет приведено в надлежащий, благопристойный вид, и порядок будет установлен...и может даст Бог и оттепель эта закончится... Дописав письмо, он успокоенный принятым решением, наконец-то лег в кровать и заснул. Не забыть бы утром с фельдъегерем отправить... мелькнуло в голове... Но додумыать не хотелось уже. С кем, как и когда отправить...Завтра, все завтра. А сейчас...спаать...Письмо сиротливо осталось желтеть на императорском столе, на нем постепенно высыхали чернила, лишь две строчки оставались еще достаточно влажными и тускло блестели в свете одинокой свечи... Марта 11 дня 1801 года. Милостивый государь мой, граф Алексей Андреевич, с получением сего надлежит вам... ...Павел Петрович очень любил своего сына и наследника Александра. Да и как можно было не любить такого сына? Умен, хорош собой, ну сущий ангел... И никто так не раздражал и сердил Павла, как его сын и наследник. Робок, себе на уме, двуличен – вот оно бабушкино воспитание сказывается, и на такого придется все оставить... Эх, ну не справится ведь этот бабушкин баловень с такой громадой – огорчался император, - нет, не справится. Да и еще эта непонятная, можно сказать болезненная просто страсть ко всяким абсолютно бессмысленным и даже вредным французским писателям, особенно к Вольтеру. Тоже между прочим, бабушкино влияние. Уж сколько раз замечал он своего наследника с этой вредоносной и опасной книгой в руках, в каком-нибудь уединенном месте дворца, где Александр, думая что его никто не видит, жадно поглощал страницу за страницей язвительнейшего из французов. К Вольтеру Павел питал особую, почти что болезненную неприязнь c детских лет, оттого-то и запретил его книги в свое время, чуть ли не самым первым указом, но видимо запретный плод оказался еще более сладок для великого князя, поскольку не смотря на то, что количество отобранных у цесаревича томиков фернейского старца перевалило уже за вторую сотню, на месте конфискованного тома - в его руках, как по мановению волшебной палочки немедленно возникал новый. Император подозревал конечно, что бесперебойная поставка Вольтеров во дворец осуществлялась не без участия известного ловеласа и вольнодумца князя Монго-Столыпина. Но доказать ничего не мог. Уж больно изворотлив был князь, и на прямой вопрос «кто принес?» - разражался пламенной речью, в конце которой Павел почему-то начинал верить во всякую чертовщину, как например в то, что и сам он – не Павел Петрович Романов, а некто Павел Сергеевич Салтыков. Красноречие князя было опасным и непобедимым, так что в конце концов пришлось на него рукой махнуть, и только скрипеть зубами от злости. Причем злости прибавлялось с каждой новой книгой, что нельзя было сказать о зубах, их не только не прибавилось у императора, а как раз наоборот... Борьба с Вольтером, а так же общее недовольство своими безалаберными и неуправляемыми поддаными изрядно утомила императора. Его так и подмывало выйти на Дворцовую площать и на весь мир закричать: дорогие...подданные, я устал! Я ухожу... Лишь только воспитание не позволило ему совершить сие непотребство. А ведь он действительно устал. Подумать только – подумал...подумал еще раз, и уже окончательно все обдумав, понял – да устал, пора и на покой. В отставку, бросить все и бежать...в ... Урюпинск какой-нибудь, где его никто не знает, ни в лицо ни по имени, где время остановилось еще в 1761 году...где нет этой бешенной столичной гонки, которую он же сам и устроил, в надежде подстегнуть время и за 4 года совершить все то о чем мечталось в течении 42 лет. -Ах, если бы не Александр, уже давно ведь ушел бы. Так нет же, уперся цесаревич, и ни в какую...уж кто только его не обхаживал, уговаривая вступить на престол. А он некополе..., тьфу ты непоколебим. Это, это просто уже неприлично даже, - сердился Павел, - чтобы наследник так долго упорствовал, и отказывался принять участие в заговоре. То же мне стоик выискался.... Придется пустить в ход последний довод императора: графа Палена, с предложением выпить стакан лафита. Зная стойкое отвращение цесаревича к этому напитку, можно было надеяться, что лед тронется и Александр наконец-то даст свое согласие, только бы не пить отвратительное для его утонченной натуры, пойло. Однако и сам граф Пален вернулся от наследника ни с чем, с пустыми руками вернулся. Александр ломался, как провинциальная барышня, да нет не говорил, черное белое не называл, и вообще уклончивости его могла бы позавидовать и сама матушка Павла Петровича, коя тоже была великая мастерица наводить тень на плетень... - Все, ну буквально все приходится делать самому, - ворча и на ходу запахивая теплый халат, в Михайловском замке было сыро и зябко (несмотря на непривычную мартовскую оттепель, и круглосуточно топящиеся печи), император поспешил навестить своего сына, чтобы наконец-то принудить наследника действовать... * - Молодой человек...ну какой заговор? Уже поздно, идите вы лучше домой - спать... или не домой - не спать, но в любом случае...идите..., – бывший турецкий подданный, бывший царский камердинер и цирюльник, а ныне важный вельможа и государственный деятель граф Кутайсов попытался закрыть парадную дверь своего дома, в который раз мысленно помянув недобрым словом своего сюзерена императора Павла, в чью голову пришла невообразимая мысь – предоставить всей петербургской прислуге в этот день выходной. Так что графу пришлось бросить все свои важные государственные дела, и самому плестись в прихожую, открывать входную дверь, вместо веселящегося невесть где швейцара. Важные государственные дела, в количестве трех ...дел, cеменя и хихикая, поспешили последовать за ним... - Будет поздно, если император не узнает об этом, причем немедленно – с этими словами молодой кавалергард, рванул на себя закрывающуюся дверь особняка – граф! Да послушайте же вы! Граф оглянулся на важные государственные дела, вздохнул, и вышел как был, в халате и орденской ленте, на крыльцо, плотно прикрыл за собой дверь. Он тоскливо посмотрел на звезды. Звезд не было. Зато присутствовали тучи и явно собирался дождь. А может быть даже и гроза. Гроза в мае, тьфу ты в марте – плохая примета – подумал Кутайсов, - проклятая оттепель, она видно всех с ума сводит, даже самых стойких из нас.. - Послушайте меня, юноша. Я понимаю ваше желание послужить государю и отечеству, но не могли бы вы пренести свою службу на утро? А еще лучше, потерпите до вечера. Завтрашнего вечера – уточнил он и повернулся с намерением вернуться в дом. В конце концов его ждали неотложные дела...А кавалергард пусть себе ищет занятие в другом месте... - Нет, это вы выслушаете меня, и сейчас же. Немедленно! – вскричал молодой офицер и схватив графа за рукав, резко дернул его за руку. Граф, я же своими глазами видел заговорщиков! - У вас такое острое зрение? Завидую вам молодой человек...а вот у меня, увы, глаза уже не те. Послушайте, поручик, как вас там? Ах да, Черкасов. Может быть вы случайно знаете какого-нибудь хорошего лекаря? У которого можно было бы заказать очки. А то мне тут посоветовали морковь употреблять, чтобы зрение улучшить. Я попробовал, но вижу – не помогает. А то еще знаете, говорят хорошо действует... -Мои сведения необходимо немедленно передать императору – резко перебил его Черкасов, и снова дернул графа за рукав халата. - Вот же привязался, противный, сейчас еще в ажжитации халат порвет...Ну хорошо, поручик, слушаю вас внимательно. Но только прошу вас, побыстрее. Сами понимаете, у меня дела. Государственные дела. – Кутайсов очень дорожил своим старым халатом, он напоминал ему о юных днях, а потому сдался, и с обреченным видом приготовился слушать очередную историю о всемирном заговоре. Дня не проходило за последние два года, чтобы кто-то не забредал на огонек к графу, дабы попотчевать его новой историей о заговорщиках. Два часа пробежали незаметно, почти для всех. Исключение составили только важные государственные дела, заснувшие прямо на парадной лестнице. - Чуть было не сорвалось – подумал граф, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, не в меру инициативного поручика Черкасова. – И когда только он разнюхать успел. Слава богу, удалось задержать...теперь государь уже долно быть осуществил свой замысел. Заговорщики, вернее сообщники, уже постучались к великому князю, чтобы провозгласить его новым императором... А в это время, бедный Павел, вернее уже не Павел, а бродяга безродный Тимофей сын Феофанов скорым шагом уходил прочь от городской заставы, кутаясь в рваный армяк и проклиная свою бредовую идею об отставке. Но... Le Roi Est Mort, Viva La Roi! *** Не так уж много времени прошло с тех пор, как Тимофей ушел из города. Может день, может два... Но довольно быстро, его настигли слухи об обещании молодого царя, вернуть прежние времена... «все будет как при бабушке», и он тут же решил вернуться назад в Петербург, благо ушел пока недалеко. Однако, назад в столицу его не пропустили. Хотя шлагбаумы у застав и были сняты, и важные господа в каретах проезжали беспрепятственно, но одиноко бредущий в русском платье путник, вызвал у капрала приступ служебного рвения. Он долго рассматривал невысокого, в меру упитанного странника, бедно, но чисто одетого (за два прошедших дня дорога не усела еще отавить свой след), и выразительно хмуря брови, произнес, что по указу его императорского величества покойного государя, бродягам нет места в столице. Не только сдвинутые брови, но и протянутая особым манером рука, ясно давали понять, что за определенную мзду (старые привычки, мгновенно возродились в Российской империи, словно и не было 4 с лишком лет, за которые они выжигались каленым железом) место все же может найтись. Но все капральские маневры разбились о стену непонимания, ибо ни жест сей, ни необходимость платить - странному бродяге были, по-видимому, неизвестны. Да и говорил он не по чину, не просил, а требовал, размахивая перед лицом служивого гербовой бумагой. Однако, хотя капрал грамоту и освоил, но бумаги разбирал все же с трудом, да и не собирался он ради неизвестного пешехода тратить свои силы на разгадывание канцелярских завитушек. Проще было отогнать надоеду, человеческого языка и намеков не разумеющего. В конце концов, его будка не единственная в городе, пущай идет и пытает счастье в другом месте. Застав у города много. Все это и было высказано им Тимофею, с тем начальственно-торжественным выражением лица, которое так присуще бывает мелкому начальству в разговоре с теми, кто хоть в чем-то от него зависит. При этом Тимофей был крепко схвачен за руку, повернут к городу спиной и под капральский взрык «проваливай туда, откуда пришел», получил он ускоряющий движение пинок пониже спины. От такого, еще несколько дней назад немыслимого обращения со своей персоной, Тимофей впал в тихое помешательство и крайнюю растерянность, и вместо того, чтобы поставить нахала на место и добиться своего - побрел в указанном направлении, автоматически передвигая ноги, и даже не попытавшись обойти заставы в каком-нибудь другом месте. От следующих нескольких недель в памяти Тимофея остались какие-то несвязанные между собой обрывки... Все было не то и не так., как виделось ему из окна спальни когда-то...тыщу лет тому назад, в прошлую пятницу. Дороги были дурны, а местами просто непроходимы, ни конному ни пешему. Дураки на дорогах встречались настолько часто, что иногда ему казалось, ни одного умного человека не осталось во всей России. И сам он был такой же дурак, как и все. Ибо из теплого, пусть и сырого дворца («И вовсе не сырого, - привычно возразил он, зачем-то убеждая самого себя, - это все выдумки Марии Федоровны».) ушел в никуда, в промозглую, сырую весну, за какими-то несбыточными фантазиями, рассыпавшимся в тот же миг, как он покинул город. Эти мечты обернулись ночевками на мерзлой земле, в стогах прошлогоднего сена, в полуразрушенных избах (в крепкие, хорошие, бродяг не пускали), а то и просто под открытым небом, на обочине дороги. Поскольку в первые дни он так уставал, что сойти и поискать более-менее приличное место для ночлега был не в силах. В детстве, был он болезненен и подвержен разного рода хворям. Оттого, что кутали его в младенчестве сверх меры, он быстро и часто простужался, а вечная торопливость в еде приводила ко всякого рода коликам. Хотя в дальнейшем, проводя много времени на плацу он и пообвыкся, но все же редко доводилось ему проводить под открытым небом целые сутки, не говоря уж, и о неделях. Да и нынешняя одежда, не очень-то защищала от непогоды, и сапоги промокли окончательно. Но и колики и простуда обходили его стороной – не такая уж и большая компенсация за все те неудобства, кои ему приходится переносить. Очень сильно чесалась борода. Кожа на подбородке не привыкла к такому варварскому пренебрежению. Она нуждалась в воде, мыле и бритве. Острой бритве, хотя он не отказался бы сейчас и от тупой. Но в его положении бриться было очень опасно, негде, да и не умел он бриться. «Надо было Кутайсова с собой позвать» - вздохнул Тимофей, брезгливо почесав заросший подбородок. Только бритого сразу примут за беглого солдата, это он уже понял за время своих скитаний. А главное, все эти жертвы были совершенно напрасны. Ближе к народу стать ему так и не удалось. Видимо народ в окрестностях столицы был тоже какой-то неправильный, как и дороги. Дурной народ. Он всегда знал, что ему достались дурные дворяне, но верил в народ. А теперь вот оказалось, что и народ не хорош. Это были не добрые, опрятные пейзане, встречавшие его хлебом-солью, или кланявшиеся в пояс проезжающей карете, а злые, заросшие неопрятными бородами мужики, крикливые бабы, гнавшие его отовсюду, да невоспитанные, сопливые дети. Это был не его народ. Не было в них ни благочестия, ни христианского милосердия. И вот это-то угнетало его намного больше, чем холод ночью, грубая скудная пища, грязная одежонка и борода. От прежней жизни при нем ничего не осталось, за исключением малой безделицы, с которой он не смог себя заставить расстаться. Это был милый пустячок, подаренный когда-то воспитателем Никитой Ивановичем, серебрянный брелок к часам, особой цены не имеющий, который он днем всегда носил при себе на особой цепочке, а по ночам брал с собой в кровать. И отправляясь в путь захватил с собой, не в силах отказаться от давней привычки – засыпать, сжимая в кулаке небольшой скипетр. Спал он беспокойно, то и дело поворачиваясь с боку на бок. А потом и вовсе проснулся, разбуженный чьим-то приглушенным криком. За дверью слышны были чужие грубые голоса, непривычно громкие шаги нарушали давно заведенный порядок. Ночью в прихожей шуметь запрещалось строго-настрого, и он испугался беззаконности того, что таилось сейчас в соседней комнате. Испугался так, как пугался в детстве: безудержно и безоглядно. Безумно и бездумно. Не было ни сил, ни воли сопротивляться этому страху. И только одно желание инстинктивно вело его. Желание спрятаться, укрыться где-нибудь с головой, закрыть глаза и ждать. Ждать. И тогда, возможно, то страшное, что скопилось там, снаружи, не заметит его и пройдет стороной. - Птичка улетела! – выкрикнул кто-то рядом и матерно выругался. Он почти что узнал этот голос, но тут чьи-то руки в форменных перчатках с крагами отодвинули ширмы, за которыми он притаился, согнувшись в три погибели и крепко-накрепко закрыв глаза. Свет начал уже проникать сквозь зажмуренные веки... - Что я сделал? – в панике закричал он. - Что??? – он так и не смог заставить себя открыть глаза, не видя, но кожей, всем своим нутром ощущая враждебность, окружавшую его со всех сторон... ... и когда, уже почти покорившись судьбе, осмелился он взглянуть ей в лицо - адское пламя, отраженное золотой табакеркой, на мгновение ослепило его... ... проснулся он в холодном поту. Долго не мог отдышаться, приходя в себя после странного кошмара. Капля пота стекла у него по щеке к углу рта, и он слизнул ее языком. - Улетела птичка, - Тимофей огляделся, поднял с земли оброненный во время сна талисман, радостно и беззаботно рассмеялся, сметая с себя липкую паутину страха. Только жилка на левом виске бешено пульсировала еще какое-то время. - Улетела птичка, – напевал он вполголоса, собирая немудреные вещички в котомку, готовясь вступить в новый день. Он и самому себе казался такой вот птичкой, выпущенной на волю после долгой и трудной зимы. И предвкушал уже, как, расправив крылья, полетит он над землей... - Улетела птичка, – сообщил он серьезно паре любопытных воробьев, подскочивших проверить, не осталось ли крошек на завтрак. Еще вчера он жил в расколотом, вставшем на дыбы мире, перевернутом и изломанном, а сегодня... сегодня он, как ему казалось, обрел себя и, может быть, нашел свое место в этом новом, почти что неведомом ему мире. Пусть и ненадолго, на время, но снизошел к нему покой, и не так уж мучила его горечь обид. - Улетела птичка, - и он вышел, наконец, на дорогу, еще не зная точно – куда пойдет, но почему-то уверенный в том, что дорога приведет его именно туда, куда он давно стремился. А дорога жила своей особой жизнью. Она то торопила, подгоняла отставших от цели путников, то принималась своенравно препятствовать их продвижению. Задерживала путешественников вдруг начавшейся распутицей, размытыми мостами, подгнившими бревнами настила, да мало ли у дороги средств и способов посчитаться с непрошенным гостем! Она управляла им и вела его. Ей было все равно, перед ней все были равны. И были ей одинаково безразличны и Павел, и Тимофей... И он шел и шел, а навстречу ему неслись радость и ликование, и в поминальном звоне по усопшему государю, что разносился со всех колоколен, слышался праздничный благовест. Как же они все счастливы, что он умер! * * * В первое время Тимофей пробирался все более придорожным редколесьем, лишний раз без особой надобности стараясь к людям не выходить. Хоронился и осторожничал. Да и, по правде говоря, было неприятно ему наблюдать ликующие лица проезжающих господ. Не лица, а рыла, обезображенные счастием от наступившей вседозволенности. Вон как носятся. Не чуют под собой ног от радости. Встретившись посреди дороги, обнимаются, словно праздник светлый у них... Не только люди, но и сама природа, радости не скрывая, показывала всем желающим ликование свое - теплым весенним солнцем, талым снегом. Казалось, что и птицы, презрев свои обычаи, прилетели ранее срока, им положенного, чтобы приветствовать смену эпох. - ...Век новый! Царь младый, прекрасный Пришел днесь к нам весны стезей! - разносилось вдоль дороги во все стороны. - Умолк рев Норда сиповатый, Закрылся грозный, страшный взгляд...- во весь голос, нараспев, вдохновенно декламировал стихи молодой кавалергардский поручик; забравшись с ногами на сидение брички, он взмахом руки отмечал цезуру. Со стороны казалось: он дирижирует лесным эхом, уносящим вдаль гремящие слова. - На лицах Россов радость блещет, Во всей Европе мир цветет... - отозвалось вдруг эхо. Возникший из-за деревьев попутчик офицера весело продолжил декламацию. Лихо наброшенный на одно плечо, на манер ментика гусарского, кавалергардский мундир все время норовил сползти и упасть в грязь, На голове его красовалась шляпа, давным-давно запрещенная к ношению. От такого манкирования службой Тимофей, забыв в один момент, кто он сейчас есть, собрался уже бежать к коляске и указать на сие недопустимое небрежение ошалевшим от вольности офицерам. Но запнулся о корень и упал лицом в подтаявший сугроб. Пока он поднимался и отряхивал одежду от налипшего снега, не по форме одетый щеголь забрался в возок. Его товарищ, хлебнув вина из бутылки, стукнул кучера кулаком по спине, возница лениво щелкнул кнутом, и коляска тронулась с места. - Се небо ныне посылает Вам внука моего в царя. ...Вы сами от себя терпели, Я ныне вас спасаю вновь, - продекламировал поручик напоследок. - Вот молодец какой Гаврила Романович! - в восторге крикнул он попутчику. - И недели не прошло, а ведь разродился творением пиетическим, - он в порыве воодушевления сорвал с приятеля своего шляпу и подбросил ее высоко вверх. Правда, поймать не сумел, но и подбирать не стал. Коляска проехала. А шляпа осталась валяться в грязи на дороге. Тимофей потом подошел поближе и рассмотрел ее внимательно. Круглая шляпа, из запрещенных к ношению. И когда только успели обзавестись? Ведь недели еще не прошло. Вот они: лучшие из лучших, цвет гвардии. В порыве гнева принялся он сию шляпу топтать, да так яростно, словно все враги его сосредоточены были в оном предмете туалета... Он в исступлении втаптывал ее в дорожную грязь, и привычное сладкое чувство праведного гнева разливалось по всем членам его. Он грозил кулаком кому-то невидимому, рот его извергал самые немыслимые ругательства. Казалось, попади ему сейчас под руку прохожий - и он прибьет его, не задумываясь. Просто так, в порыве гнева. Приступ сей, по обыкновению, длился недолго.Он несколько раз еще подпрыгнул на ненавистной шляпе, смятой в лепешку его неистовством, а после, утомленный сим последним порывом ярости, побрел прочь. И только в неуспокоившемся сознании еще звучали давно забытые, как казалось, слова: « ...и век его безсмертным пеньем на лирах сердца воспоем...» Вот и воспел господин сенатор. Да как же быстро! И воспеть успел, и общество ознакомить с пением своим. Уж ежели эти юные селадоны наизусть шпарят, как по писаному... А ведь как рад был, как счастлив, когда за пиесу свою получил когда-то от него разрешение вновь за кавалергардов являться. Каждому быть любезным тщился. «А вот ведь и напрасно», - злорадно усмехнулся Тимофей. Не любили его. Ни государыня Екатерина, ни император Павел. Он чуть ли не в первый раз подумал вот так вот отстраненно о Павле. Об императоре Павле, как о чужой, далекой персоне. Может, потому и не любили, что каждый хотел видеть Гавриила своим и только своим пиитом, а он оказался всехним. Общим... Тем самым ласковым теля... хотя какой уж он теля... скорее, осел упрямый. Сколько хлопот доставлял. Но и его под себя двор подмял. Всеядным он оказался. Не столько пиит, сколь придворный - в интригах хитроумудренный. Несмотря на горечь от мыслей сих, Тимофей почувствовал вдруг некую приятность в них и душевное успокоение. Ежели пиит Державин последовательно воспевает все царствования, то, значит, все в порядке. Все правильно в этом мире. Ведь ежели даже он, парнасский выкормыш, не может устоять перед земными искушениями и спешит воспеть новое царствование так же, как торопился воспеть прежнее, то, значит, правильно Па... Тимофей презрел и отряхнул прах от этого насквозь лживого и лицемерного мира с ног своих, и ушел в никуда... Да полно, в никуда ли? Может, хватит лукавить пред самим собой, описывая свой трусливый порыв громкозвучными словесами? Трусость и бегство - вот так и должно называть его поступок. * * * После нескольких дней безудержного, нервического веселья, город наконец-то забылся тяжелым, похмельным сном. Тишина стояла такая, что даже сквозь закрытые окна были слышны команды отдаваемые караульным начальником часовым у Иоановских ворот. Спали все. Во дворцах и в избах, под крышами и под открытым небом. Только часовые у городских будок продолжали нести свою службу, бодрствовал почетный караул у гроба покойного императора, да маялся во дворце от бессонницы новый правитель. Военный губернатор Санкт-Петербурга, генерал от кавалерии, и вот уже как третий день неограниченный диктатор - граф фон дер Пален не мог заснуть. Он крутился в постели с боку на бок, рассматривал тени на потолке, пытался считать зарядные ящики в арсенале, но сон как ушел от него 11 марта, так по сей день и не возвращался. И то сказать, столько всего навалилось со всех сторон на бедного графа, что какой уж там может быть сон. Часы на каминной полке пробили четыре утра, и Пален, устав бороться с природой, смирился и решил встать. Все равно скоро на службу. Граф не изменил сложившихся в прошлое царствование привычек, и к 5 утра был уже на ногах, в мундире и лентах, бодр и готов к действиям. Чем выгодно отличался, как он сам о себе думал, от этого вконец рассиропившегося юнца, с первых же часов начавшего тяготиться тем венцом, коий предназначен был ему самим провидением и его графа Палена конспирацией и волей... Он невольно поморщился, вспомнив лепет молодого императора ночью 11 марта: когда все висело на волоске, Александру вдруг захотелось поиграть в раскаяние. «Хорошо еще что царь не был в курсе всех подводных течений и противодействий той ночи, иначе...» - Не додумав свою мысль до конца, граф подошел к зеркалу поправить галстух и замер изумленный. Из зеркала насмешливо улыбаясь, смотрела на него покойная императрица Екатерина. - Ну-ну, что у вас за манеры, граф? – ворчливо спросила императрица – разве ж в моем присутствии позволено вам было сидеть? - Угробил все же ты граф моего дурака, - продолжила она далее... - Ва..Ва..Ваше Величество – пролепетал Панин, - вы ж умерли? - Да. Ну и что? – возразила государыня. - Это еще не повод, чтобы без дела лежать. К тому же, сам знаешь, соседство у меня не из лучших. У Петра Федоровича и при жизни характер был не ахти, а уж после смерти да тем паче переезда и вовсе стал невозможным. Он всех нас своим табаком разогнал, один только великий пращур держится поелику к табачному зелию привычен, но и у него уже силы на исходе... – государыня промокнула глаза платком и продолжила доверительно - Вижу вы граф, неплохо изучили уроки 28 июня... - Монархиня! – пылко воскликнул Пален – Милосердие твое равняется душе твоей! - Да полно вам граф, - поморщилась царица, - говорите по существу. - Я не убивал! Павел жив! Он сбежать успел из дворца. Уж и не знаю как это у него и получилось-то, сами ведь знаете, что особой храбростью покойный император не отличался – торопливо добавил Петр Алексеевич. - Жив говоришь? – хмыкнула императрица. Эх генерал, измельчали людишки-то, даже переворот вы как следует сделать не в состоянии. - Живой – согласно кивнул головой граф. - Он сам ушел. Я еле успел в спальню двойника привести, а там уж...сами знаете сколь Николай Зубов необуздан бывает когда выпьет. Но Павла я не убивал. Жив он ваш сынок, жив...- Пален принялся сбивчиво, рассказывать, как вертелся он в ту роковую ночь ужом, случайно узнав что император успел скрыться из дворца до прихода заговорщиков. Что на всякий случай, как человек предусмотрительный, давно держал уже он в секретном каземате человека на императора похожего. Без всякого дурного умысла держал. Просто так, на всякий случай. Как под покровом ночи привез он арестанта в Михайловский замок, предварительно опоив того зельем. Ну а потом, пришлось ему ненадолго отлучиться. Тут граф на мгновение замялся, а пока он в отлучке был все и свершилось. Без его, Палена, участия. Он отлучался ненадолго, а за это время заговорщики добрались до покоев императора и все свершилось. Он кинулся тогда в Академию художеств за живописцами, дабы приличествующий вид придали они погибшему. Он уговаривал цесаревича, он до последнего сдерживал войска, он... - Да полно тебе, граф, причитаешь, как старая баба. - прервала его излияния на полуслове царица. - Ты мне вот что скажи лучше. Неужто ты этого двойника своего в собор потащишь? Не дело это, в родовую усыпальницу дома Романовых кого попало тащить. Так что, придется вам, граф Петр Алексеевич, сына моего разыскать. - Да где ж я его матушка найду-то? – в ужасе воскликнул граф. - Россия, сама знаешь, страна большая, в ней народы целые спрятать можно, а уж одного-то человека и подавно. - А где хочешь, там и ищи. – невозмутимо ответила царица. - Хочешь – в Сибири, а хочешь – на юге. Дело твое. Только найди его непременно, слышишь? - Сыщи его, а не то... – она погрозила генералу пальцем и удалилась ... - Батюшка, Петр Алексеевич, вставать пора – старый лакей подойдя к кровати принялся трясти графа за плечо, - сами ж потом ругаться будете, что не разбудил во-время. Шестой час уже на дворе...

Автор:	olshyl [ 22-02, 05:18 ]
Заголовок сообщения:
...Легко сказать – сыщи. Более недели уж прошло, как тут сыщешь. Да за неделю в России полк спрятать можно, а уж одного-то человечка и подавно. Эх матушка, матушка... и что ж тебе неймется-то? Ведь уж и нету тебя почитай как пять лет, а все никак не угомонишься. Правду старые знающие люди говорили, даже не говорили а передавали шепотоком от уха к уху – не немецкую принцессу Анхальтскую выписала в свое время государыня Елиавета, а дочь Бецкого...Ну не будет добропорядочная немка, после смерти по чужим покоям шляться. Да и по своим тоже не будет. Не могла же она за каких-нибудь 50 лет настолько измениться. Хотя, эта страшная в своей безалаберности страна, где не умеют ни жить по-человечески, ни убить пристойно, кого угодно сведет с ума. Здесь все сумасшедшие. Начиная с императора и заканчивая последним нищим. И в любой момент к тому же они могут поменяться местами. Вот как сейчас к примеру. Граф слепо глянул за окно. В сером утренем полумраке, на той стороне реки, с каждой минутой все четче выступала крепость из воды. Место заточения и упокоения. Проклятый, безумный, трусливый император оказался не таким уж трусливым и безумным. Это было невозможно. В это не хотелось верить. Но это уже свершилось, хоть разум все еще отказывался воспринимать действительность. «И все же, как Вы могли? Ведь так было все хорошо продумано!» - В который уже раз Петр Алексеевич отчитывал воображаемого собеседника. Строгий расчет, и никаких эмоций. «Ничего личного, Ваше Величество, ничего личного.» Ну почти ничего. «Зачем же было так поступать?» – вновь с обидой спрашивал Павла граф. «Настоящий император, мужественно принял бы уготовленную ему судьбу» – горячился Пален, замирая в ожидании ответа, но так и не дождавшись, продолжал бросать свои обвинения в пространство. Слуги, давно знавшие привычку барина разговаривать с сами собой, в эти минуты старались в кабинет не заходить, от греха подальше, а ежели путь их пролегал мимо графских покоев, то мелко крестились и старались миновать зловещие двери как можно скорей. "Однако, поиски придется учредить. Под, разумеется, каким-нибудь благовидным предлогом. Ну в самом деле, не объявлять же на всю страну в розыскных листах, что ищут де мол покойного императора. И искать конечно же надобно тайно". Граф тяжело вздохнул, и небрежно плюхнувшись в кресло у стола, принялся лихорадочно писать приказ о розыске неизвестного бродяги, время от времени вымарывая неудачные формулировки. Вот если б можно было бы везде портреты разослать, или хотя бы на несомненное сходство указать, благо в любом присутствии портрет покойного государя имелся. Да-да, именно покойного, показал он язык своему отражению в окне. Но нет, нельзя. Уж очень сие опасно, и таит в себе массу соблазнов для любого, кто хоть краешком соприкоснуться с тайной сией может. Не так уж мало на Руси разумников. Возьмет какой-нибудь ушлый губернатор или городничий да и сложит себе из разрозненных обрывков картинку всю. Первым покойника сыщет. И что тогда? Кто знает, что в голову сего умельца придет. А ежели и не так,ежели просто в усердии своем власти услужить, начнут хватать всех кто под руку подвернется. В любом другом случае,это было бы не так уж и страшно.Но в этом... Петр Алексеевич содрогнулся, представив себе картину, как по всем дорогам бредут толпы Павловских двойников, которых гонят в Петербург для опознания, и в ужасе перекрестился, отгоняя сие страшное видение. Уж сколько раз случалось, когда из-за неуёмного усердия полицейских чинов, самые благие начинания в сущную противоположность свою превращались. Да что там греха таить, и сам он причастен бывал к такому. А то и сознательно усугублял повеления покойного, доводя их до абсурда.

Автор:	Аличе [ 22-02, 12:14 ]
Заголовок сообщения:
О, не только бедный Павел, но и бедный Пален. Как бы тоже с перепугу в бега не решил удариться.

Автор:	Хомка [ 22-02, 21:46 ]
Заголовок сообщения:
В итоге тяга к побегам стала наследственной и буквально лет через 20 с лишком и Сашу понесло по папиным стопам А Пален конечно влип по полной Государыня теперь от него не отстанет

Автор:	IHA [ 22-02, 22:08 ]
Заголовок сообщения:
Пален конечно влип. это уж как известно - высоко сидишь, высоко и слетать. но искать-то он как-то будет... (двойника-то уж наверное похоронили в соборе? или так: заменят после кончины Павла-Тимофея подменного на настоящего. и все чики-пики)

Автор:	Лотта [ 22-02, 22:17 ]
Заголовок сообщения:
Действительно, каких-то 50 лет - и на тебе - такие перемены

Автор:	olshyl [ 31-07, 03:38 ]
Заголовок сообщения:
*** Темнело. Пусть и ранняя в этом году весна пришла, да солнышко пока все также быстро уходило на покой. Хоть что-то в этом изменчивом мире осталось неизменным. Вот и получается, что все изменили, только природа верна своему распорядку. Природа и он, пусть и сменивший имя и обличие, но где-то там в глубине, под тонким слоем внешней изменчивости, он остался таким как был. Какая разница кем на самом деле зваться, и кем быть – размышлял он обреченно. Ведь наедине с самим собой, под этим хмурым северным небом, он был так же наг душой как и в первые свои минуты жизни. Все к лучшему, все к лучшему – неустанно твердил сам себе Тимофей. Вольтера он конечно же читал, но не любил. Как не любил вообще всех этих матушкиных энциклопедистов. Да и не только их. Всех кем восхищалась когда-то его матушка, он терпеть не мог. Возможно... вполне вероятно, он просто ревновал. Ими восхищаются, их цитируют при каждом удобном случае. А он? А его?... А ведь он не глупее этих несносных французов. И уж во всяком случае, много ближе. К тому же все эти господа Руссо, Дидероты, Вольтеры – явно показали, что можно ждать от народа, среди которого рождаются такие вот философы...Слава богу что в пределах его империи такого не было, нет, и долго еще не будет... Уж в чем чем, а в этом он был уверен. Александр, сколько бы ни рялился в обноски Лагарпа, все-таки его сын, плоть от плоти, и он не допустит, не поесмеет допустить, как бы ему того не хотелось. А если и осмелиться, то всегда найдутся те, кто сможет его образумить или на худой конец остановить в полушаге от неизбежной катастрофы. Так же как и его, самого Павла, тьфу ты...Тимофея. Чертовски хотелось есть. Что само по себе уже было странно, поскольку он всегда в еде был неприхотлив и не отличался особенным аппетитом. Но эти дни, проведенные без крыши над головой, беспрестанная беготня по лесу да скудная еда, заставили его постоянно думать о хлебе насущном. Тимофей невольно глотал слюну, воображая себе все те явства, от которых отворачивался еще неделю назад. Стоило только закрыть глаза как услужливое воображение сразу же накрывало стол. Да какой! Лукулловские пиры последних лет князя Таврического, меркли в сравнении с его фантазиями. О том, что пост еще не завершен, в эту минуту он даже и не вспоминал. И тут краем глаза заметил он какое-то движение на опушке. Из-за кустов, на сухой участок поляны выскочило что-то блекло-серое, в пятнах и проплешинах. Присмотревшись, Тимофей с трудом распознал в этом существе обычного зайца. И несказанно обрадовался такому подарку судьбы. Но тут же возникал вопрос, как и чем сможет он этого зверя изловить. Хотя даже сумей он его поймать, все равно оставался нерешенным вопрос – что же ему с ним делать. Он не очень представлял себе, как можно на костре в лесу зажарить зайца. Если честно, то он не особо знал как это сделать и на кухне в печи. Да и сам процесс охоты в данных обстоятельствах казался довольно затруднительным. Нет, разумеется, он охотился, хотя никогда и не увлекался этим занятием. Но все же бывало, особенно в юности. Ну тогда у него по крайней мере было ружье в руках. И друзья рядом, по крайней мере те кого он считал друзьями. Ах, как же славно было тогда охотиться. Они выезжали вчетвером, словно простые дворяне к ближайшему охотничему домику. И оттуда уже и вовсе попросту, ехали в ближайшую деревню за молоком. А их уже ждали, и молодые пейзанки задорно смеясь угощали господ парным молоком, да и не только молоком. Стоило лишь подмигнуть небрежно да бросить пару монет за все. Где теперь те друзья и где теперь те пейзанки? И егеря. Да впридачу еще куча разного народа без толку суетящегося вокруг, а здесь сейчас никого. Только он, и проклятый заяц который, словно сознавая, что на поляне ему ничего не грозит, потешался над незадачливым охотником. В какой-то миг Тимофею даже показалось, что заяц издевательски лопочет нечто насмешливое... Хотя...разве зайцы могут издавать звуки? Этого он тоже не знал. Как не знал оказывается тысячу самых разных вещей. И чем мельче было это незнание, тем оскорбительней оно ему казалось. Ну в самом деле, человек постигавший высшие науки, владевший полумиром наконец, не в силах справиться с разными досадными мелочами. Не может поймать зайца например А может и это, и та деревня и то ощущение свободы были только декорациями, скрывающими его неволю? От мыслей этих, совершенно не своевременных, снова начинала болеть голова и темнело в глазах и кровь стучала в висках . И казалось еще чуть-чуть и порвется та тонкая нить, которая связывает его с окружающим миром. И будет он выть и кататься по земле от отчаяния, а все вокруг станут над ним потешаться. Над его бессилием и неумением жить. Над его фантазиями, над его решимостью изменить то, что кажется изменить и невозможно. Это безумие...права была матушка, когда считала его сумасшедшим. Но как же сладко впустить его в себя и полностью отдаться этому чувству. И не надо тогда будет думать ни о чем. Ни о благе страны, ни о хлебе насущем. Просто плыть по течению... И охотиться тогда не придется, ибо блаженны нищие духом ...

Автор:	Аличе [ 31-07, 08:53 ]
Заголовок сообщения:
Павлик, взревновавший к французским энциклопедистам и посрамленный простым зайцем, здорово.

Автор:	Шиповничек [ 31-07, 15:50 ]
Заголовок сообщения:
Издевательски лопочущий заяц! М-м-м... пейзанки...

Автор:	olshyl [ 31-07, 15:54 ]
Заголовок сообщения:
Гы...кто может доказать обратное. Кто вообще слышал как оне лопочут, окромя Критикессы? Ну и Павлика теперь.

Автор:	Тамрикоша [ 31-07, 16:02 ]
Заголовок сообщения:
Бедный, бедный Павел!!! Цитата: А может и это, и та деревня и то ощущение свободы были только декорациями, скрывающими его неволю? А что такое вообще ощущение свободы? Может вся наша жизнь иллюзия?...Даже заяц....

Автор:	olshyl [ 31-07, 16:04 ]
Заголовок сообщения:
Все не то, чем кажется. [/list]

Автор:	Тамрикоша [ 31-07, 16:18 ]
Заголовок сообщения:
olshyl писал(а): Все не то, чем кажется. Да уж, согласна...гы...это я еще и к тому, что прочитала счас в минификах...

Автор:	olshyl [ 31-07, 16:24 ]
Заголовок сообщения:
Гы...как админ вынуждена всем напомнить о презумпции...

Автор:	Тамрикоша [ 31-07, 16:34 ]
Заголовок сообщения:
olshyl писал(а): Гы...как админ вынуждена всем напомнить о презумпции... Э....переведи...

Автор:	Шиповничек [ 31-07, 17:04 ]
Заголовок сообщения:
О презумпции чего? Уточните.

Автор:	olshyl [ 31-07, 17:05 ]
Заголовок сообщения:
Все...проехали...неудачно пошутила.

Автор:	Шиповничек [ 31-07, 17:05 ]
Заголовок сообщения:
Как раз очень удачно.

Автор:	Тамрикоша [ 31-07, 17:07 ]
Заголовок сообщения:
olshyl писал(а): Все...проехали...неудачно пошутила. Не та остановка была?

Автор:	IHA [ 01-08, 10:11 ]
Заголовок сообщения:
сочувствую Тимофею правда. много мыслей сразу трудно вынести, думаю это всем известно на опыте. Вот лиши нас благ цивилизации - и что? в лесу я еще ягоды-грибы пособираю, а вот зайца - увы. кроме как изловить саоме трудное это его убить, освежевать и выпотрошить. очень уж непривычное занятие. в защиту Тимофея можно сказать что нельзя же знать и уметь все сразу. горожанин растеряется в деревне а пейзанин в городе. а Павлику хотелось самому все предусмотреть и собственноручно всех осчастливить. а кто не хочет - загоним к счастью железной рукой. (ну или на кол) надо порадоваться спасению зайца, он небось не планировал ни на костер, ни в печь.

Страница 1 из 2	Часовой пояс: UTC + 4 часа
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group http://www.phpbb.com/